237 Views
Что с человеком не делай,
он упорно ползет на кладбище.
(ненародная мудрость)
Что ты только не скажи,
Из меня уходит жизнь.
Как на выдох птичья трель,
как на вдохе — легкий хмель, —
непрерывно, непременно,
неизбежно, незабвенно.
В полдень в поле — вкусом хлеба,
лаской волн под звездным небом,
на асфальте — скрипом шин
из меня уходит жизнь.
Сиднем сядь и пляс пляши —
все равно уходит жизнь.
И когда висок болит,
и когда закат вдали,
жаждой – пить! – и всякой жаждой,
криком “Нет!”, улыбкой каждой,
схваткой, страстью, кровью, тенью,
нерожденьем и рожденьем,
каплей правды, морем лжи
из меня уходит жизнь.
Что тут скажешь? Разве всхлипнешь
или крикнешь: “Ну и влипли!”
И прищуришься надменно.
Только медленно и верно,
невозможно, непреложно,
беспрепятственно, безбожно,
святотатственно, прекрасно,
жизнь – без вида и без гласа –
беспощадно, как и раньше,
без тоски и без реванша,
беззастенчиво, безмерно,
беспричинно, беспримерно,
непрерывно, непременно,
неизбежно, несомненно…
Усталость, добрая моя сестра,
приходит. Каждый день
приходит, руку мне на глаза
кладет, ерошит волосы
и пальцы разжимает — мои,
и плечи опускает — мои.
А у самой неслышные шаги
и крылья неживые,
сделаны из клетчатого пледа.
И волосы, как сигаретный дым,
и пальцы, как сухие сигареты,
чуть мятые. Последняя вода
из таза вылита. Последняя тарелка
вписалась в белый хрупкий частокол
на сушке. Утюг потрескивает,
остывая — “крак, крак”. Ребенок спит.
В прихожей последний гость
встал, шелестя плащом.
Не разговаривайте.
Тише. Вот она идет. Усталость.
Добрая моя сестра.
Ни рожи ни кожи
речевой оборот
Когда я стану старой, милосердный Боже –
молюсь тебе уже которую зарю,
ну и сегодня, если можно, повторю —
оставь мне если уж не рожу, то хоть кожу.
Я знаю, люди скажут: “Выдумала тоже!”
Но знаю также — Ты не скажешь: “Подарю
за человеческое глупое хрю-хрю
тебе я молодость навек”. Но только кожу
мне сохрани. Пусть колет времени игла
все прочее. Но кожа уж пусть будет классной.
И что тогда мне шорох старости ненастной!
И что тогда мне смерти безымянной мгла!
Коль скажут многие “Она была прекрасна.”
И скажет кто-нибудь один: “Она — была”.
Ни черта копейка рубль не бережет.
И удобней воевать по одиночке.
Не везет родившимся в сорочке.
Каплями я воду пью с лица
дождевую. Соловей опять поет
по уши в зубах у ненавистной кошки.
Бегают за ртом хлебные крошки.
И не стерпится, не слюбится.
Очень даже нужен прошлогодний снег.
Свиноматки обожают мелкий бисер.
Только дуракам закон и писан.
Что посеял — в жизни не пожнешь!
Может, будет урожай-то и хорош,
только там растет не то, что ты посеял.
Города берет совсем не смелость.
А цыплят считают по весне.
Вот и присказкам моим пришел конец.
Добрый молодец, снимай лапшинки с уха!
Сказка — ложь, я доложу вам сухо.
Ты не слушал? Ну и молодец.
ПОЗДРАВИТЕЛЬНЫЕ СТИХИ ЖЕНЩИНЕ – вообще женщине, – написанные автором в собственный день рождения
Я вам желаю, ныне и присно,
чтобы колготки не рвались так быстро,
чтобы когда опоздание душит,
транспорт подъехал, который вам нужен.
Чтоб телеграммой шли добрые вести,
чтобы не вскакивал прыщик на фэйсе,
чтоб на душе не скребли, не мяукали
кошки. Мужья чтоб и новые туфли
не раздражали и были не в тягость…
Моря цветов вам и пригоршней ягод!
Чтоб, если надо, легла челка ровненько,
чтобы не скучными были любовники,
чтобы на жизненном, стало быть, поле
вдоволь бы битвы, покоя и воли…
Все остальные алмазные грани
сами сверкнут. Без моих пожеланий.
Весна раскрыла небеса свои бездонные
и каждый день коктейли смешивала новые,
добавив капли из сосулек и готовые
крупинки запаха из нежных смол лесных.
Весна кружила нас неделями бессонными,
смеясь, раскидывала льдины неподъёмные.
Мы были крошечные, а весна – огромная.
Мы затерялись на ладони у весны.
Молиться Богу —
это совсем не бессмысленно.
Просто ответ приходит
через очень долгое время.
Потому что твое сообщение
тоже поступает к нему
через большой промежуток времени,
потому что от Бога отделяет
огромное расстояние.
К тому же Бог часто отвлекается,
потому что очень любит играть
своими разноцветными игрушками.
Ключей ужасно много,
и, кстати, от машины
ключи всегда висят
на самом видном месте.
Есть ключик от щекотки.
Есть ключ от аппетита.
И ключик от беседки,
которая в саду.
И я ключи все эти
в огромном их количестве
и в их железном качестве
когда-нибудь закину
куда-нибудь подальше.
Никто их не отыщет,
и я их не найду.
В Грузии цветет инжир,
хлещет кровь из чьих-то жил,
в зоопарке бегает жираф.
Не идет на землю сон.
Зайодирована соль,
прячем белый хлеб от росомах.
Канделябры в кандалах —
расколдует ли Аллах, —
за бульоном пейте аллохол.
И как в воду — стилем брасс —
раскрывай объятья рас-
раскрывай объятья скол-раскол.
“Я вас люблю”, — он молча говорит.
“Мне надо хоть кого-нибудь любить.
А вас любить легко и безопасно:
вы в меру недоступны и неясны,
и разной быть умеете, к тому же
вы матримониальной жажде чужды.
А я,– он молча говорит, — я скоро,
презрев воздвигнутые веком горы,
рвану, или взорвусь я, может быть,
но в общем, что-то вверх, а там, тогда,…
Я смехом, искоркой, в глазах растаю,
как, может быть смеется, пролетая,
не узнанный землей метеорит.”
Этот город мой — мой смех.
Этот город мой — мой сленг.
Этот город мой — мой раб.
Этот город мой — мой враг.
Этот город мой —
как моя кровать:
жестко стелет он,
а мне мягко спать.
На меня глядит
здесь фонарь-циклоп.
Этот город мой. Мой гроб.
…и если любовь кончена, то она
рушится, как после взрыва, — вздрогнув, рушится стена.
И еще некоторое время
в воздухе стоит каменная пыль,–
ни вдохнуть ее, ни выдохнуть,
ни сесть, ни встать.
А потом
только доски и камни
валяются под ногами
и мешают идти,
и нечем дышать.