199 Views
Чадит в клубах тумана
Небесный уголек…
Я выпал из кармана
Судьбы, как кошелек.
Дно прохудилось струга,
И треснуло весло.
Я выскочил из круга…
И круто понесло.
Из стебля выгнал почки
Мой сумасшедший ген.
Я выпрыгнул из бочки,
Как смрадный Диоген…
Не оплатив рассрочки,
Обманщик и банкрот,
Рифмованные строчки
Тащу в нору, как крот.
19 ноября 1983 года
Н. и А. Ос.
Изнежен, зол, медоточив,
Я изменил карандашу.
Косу отбив и наточив,
Кошу траву, траву кошу.
Крестьянский труд. Мужицкий пот
Слепит глаза. Свистит коса…
Бегу от суетных хлопот
В леса, как старая лиса.
Присев на пень, пою пэан
Христу грибов и комаров.
И мне внимает ветхий Пан –
Космат, угрюм, зеленобров.
Тут плоть с душой всегда в ладу,
И полны счастьем туеса…
Надеюсь, в каменном аду
Я вспомню, как поет коса.
Когда траву косой косил,
Когда репьи топтал, как слон,
Напору инфернальных сил
Я ставил дерзостный заслон…
Благословенный сенокос,
Поверь ребячьей похвальбе:
Я выпрямляю перекос
В душе, в себе, в судьбе, в мольбе…
Толку словесный порошок,
Несу в бревенчатую клеть…
Здесь так вселенски хорошо,
Что можно взять да помереть.
28 июня 1983 года
Песенка, зашедшая
В ухо невпопад:
Мама – сумасшедшая.
Папа – психопат.
**** – доносчик, висельник,
Жлоб-антисемит –
Как змея завистливый,
Как свиньях, хамит,
Продолжая арию
(Композитор – бес)
Не для пролетариев –
Для КПСС.
Лажа россиянская.
Расы чистота.
Спесь неодворянская.
Скука. Пустота.
Мерзости родимые.
Камни-валуны.
Куст неопалимыя
Божьей купины.
Хорошо при Рюрике
Сладили страну…
В Питере, не в Цюрихе
Лаю на луну.
Поселиться в Кинешме?
Жизнь была б ровней…
Никуда не кинешься:
Индия – во мне.
Накренилась маковка
Церкви до земли…
Не печалься, Марковна,
Горестно внемли
Голосу утробному,
Льющемуся всласть
Из гелиотропного
Рая, где Бог – власть
Жесткая, тотальная:
Благодать – не гнет…
Лишь болезнь летальная
Родину спасет.
2 сентября 1995 года
Безумец, вор и скупердяй,
Пристойно мину сохраняя,
Я получаю нагоняй
От записного негодяя.
В чем виноват я? Вот те раз…
Подхвостье рьяно чешут черти, –
В том, что я мать удачно спас
От гноегнильной быстрой смерти.
Меня колхозный свиновод
Когтит, терзает, раздражает
И опрокинуть небосвод
Мне на затылок угрожает.
Неймется пасынкам ума.
Болезни насылают звери,
Мечтая, чтоб судьба-тюрьма
Передо мной отверзла двери.
Неутомимая *****:
Проклясть, забыть и веки смежить…
Вот наказанье для меня:
Шизофреническая нежить.
Мой утлый челн на абордаж
Берут, но в битве я суровей…
Не ваш, паскудники, не ваш
Я и по духу и по крови.
Мне быль внушил преступный ****,
Что я тевтон в российском поле…
Коль так, то так. Сильней в сто крат
Я стал, щитом прикрывшись боли.
На чужеродном языке
Слагаю робкие эклоги…
Силенок мало. Я, к клюке
Припав, хромаю в эпилоге.
День. Пустота. За окоем
Летим с женой, бежав от гнета,
И шепчем сладостно вдвоем:
Германия… Порядок… Гете…
5 июля 1995 года
И. Коз.
Бля, как не впасть в истерику,
Штык приравняв к перу…
Россия – не Америка,
Не Конго, не Перу.
В душе в и в небе трещины.
Смердит кровавый пал.
От Божеской затрещины
Колосс, рыгнув, упал.
Не пробежаться – бедному
(Он – русич, а не панк) –
По торжищу победному,
Где вместо храма – банк.
Россия – одурелая –
Бананы с киви съест,
А после – озверелая –
Затребует на съезд
Отцов бессмертной партии:
Верните все назад,
Либерализма хартией
Нам подотрите зад,
Ведь мы, как дети малые,
Без вас – как есть в говне…
И ухари удалые
Скомандуют: равне…
нье… Шпоры взбрякают.
Лежи, чтоб не упасть.
А сукам тем, что вякают
Заткнем портянкой пасть.
Оскомину смородины
Эстонец помнит, лях…
Особый путь у родины:
В тифу, в бреду, в соплях.
Народу богомольному
Господь простит грешки.
И автору крамольному –
Статейки и стишки.
Плевать, к чему причислю я
Свой строкопулемет…
Луна единомыслия
Над Русью восстает.
27 августа 1995 года
Друзей старинных страшно хоронить
Вальяжных, молодых и полупьяных…
Оборвана узорчатая нить
Ковра судьбы Леона Карамяна.
Откуролесил баловень небес.
Ревнивы, как халифы, наши боги
К тем, кто хотя б на полчаса залез
В их пыльные гаремы и чертоги.
Ты – Дягилев несносной кутерьмы
Людей и женщин, что тебя пленили.
Те – за кордоном, здесь остались – мы.
Как чемпион, ты первым лег в могиле.
А помнишь, как дурачились взахлеб,
Вскрывали вены, гужевались, пили.
Ребяческий полузабытый треп.
Скандальные побасенки и были.
Где юность комаровская твоя?
Где девочки щебечущие наши?
Зачем ушел ты в горние края
И вспомнил что, отпив из смертной чаши?
С тобой уже беседует Харон,
Забыв про немоту и озверелость…
И я пойму в тумане похорон,
Что молодость ушла, приходит зрелость.
Насельник многочисленных стихов,
Приятель сумасшедшей моей музы,
Во отпущение твоих грехов
Помолятся в церквах всего Союза.
Каких грехов! Ступайте, бесы, вон.
Слетайтесь, ангельские легионы.
Звездой взошла душа на небосклон
Раба Христова, отрока Леона.
Ты был, как черный лебедь, одинок
В кудахчущей куриной белой стае…
Ты ведал все: и свой короткий срок,
И жег свечу, и ярый воск истаял.
7 сентября 1980 года
Я вернулся из колхоза
Злой, печальный и больной,
Отупевший от наркоза,
От утраты роковой.
Друга мы похоронили
В легком цинковом гробу,
Вместе с ним в песок зарыли
Нашу прежнюю судьбу.
На поминках ели, пили,
Кто-то плакал, кто-то лез…
Отвратительные были
Нам подсунул мелкий бес.
Грудь – продавленная клетка.
Сердца тихие шажки…
Прозвенел звонок. Соседка
Принесла свои стишки.
Я сказал: мне дурно, горько,
Дел к тому ж невпроворот.
А она в ответ мне: – Борька
Мой нажрался, идиот.
Русская – оно – неплохо.
Понимаю, грешен аз.
Прогрессивная эпоха,
Символ оной – смертный газ.
Сразу призвуки металла
Утерял мой робкий глас…
Мне стихи она читала
Про рабочий класс, про нас,
Про такую гнусь и гадость
(И за родину в бою),
Что я сразу понял радость
От того, что ты в раю.
Белоснежные воскрылья.
Бесконечности веков.
Воплощенные усилья
Вековечных дураков.
В завершенье пантомиме –
Прочитала – мудаку –
“Реквием по дяде Фиме”,
Коий вставил я в строку:
“Ефима Львовича не стало
Его обратно не вернешь
Хоть сердце биться перестало
Природу вспять не повернешь
Горит огнями крематорий
От ветра стонут провода
Ефимыч ты ушел из жизни
Но из сердца никогда”
Проводив соседку Софку
(В помраченье-наяву)
Думал крепкую текстовку
Как-нибудь переживу…
Завтра буду я в колхозе –
Смертный, старый, молодой –
И повешусь на березе
“Над серебряной водой”.
11 сентября 1980 года
Я спал. Проснулся, вздрогнув вдруг
Как при ударе грубом тока…
Два тесных года в гробе друг.
Беспечное дитя Востока.
Нет, не засох и не поблек
Под плугом Мнемозины вздорной
Твой судьбоносный стебелек
На тощей ниве стихотворной.
Русак в бешмете. Армянин,
Затянутый в колет жилета,
Как офицер и дворянин
Ты принял смерть в младые лета.
Неизъяснимый пируэт
Судьбы, отнявшей жизнь в рассрочку,
Тобой обласканный поэт
Прилежно втискивает в строчку.
Фотографический фантом
Двоится над столом на даче…
В мой деревенский утлый дом
Войди, порадуйся удаче.
Свеча погасла. Ночь тиха.
И внятен залетейский голос.
Тобой взращенного стиха
Проклюнулся зеленый колос.
3 сентября 1982 года
I.
А. Л.
Лавр благовонный осенил чело
Аякса благородного под Троей
Ворочая тяжелое весло
Разбил корабль славнейший из героев
О Боги ! сколь ужасно наказанье
Влекомому к бессмертному признанью
29 января 1969 года
II.
И. Б.
И ты пройдя рядами острых пик
И опершись на бердыш полуржавый
Чекань в скале серебряный родник
Откуда пей Орланда славу
Напившись губы нежно осуши
Об мох растущий из расщелин
И в белой мантии души
Найдя прореху знай – ты эллин
26 февраля 1969 года
Гипертонической кровянкою налиты
Белки безумных вежд. Занудная мигрень.
Я вою, будто пес, над искусом “Лолиты”:
Прикушенный язык – из пасти – набекрень…
И бешеной слюной коричневую розу
Облив, я налетел на преисподней дверь:
Нечеловечески смастряченную прозу,
Сожрав, как людоед, и, выблевав, как зверь.
Чумной прелестницы все ж прелести убоги.
Нет в томе музыки скрипучей горних сфер.
Меж изощренных фраз и вздоха нет о Боге.
Текст диктовал писцу развязный Люцифер.
Недужится мне. Ночь. Разнузданные стопы
Не сосчитать: я туп и сален, словно бек…
Ишь окультуренный дичок в садах Европы
К секвойе был привит и славный дал побег.
Ударом кулака я налагаю вето
На свиток дивный сей, перекрестивши лоб.
Здесь слишком холодно: нет Господа, нет света
И вечной жизни нет – лишь пагуба и гроб.
В сей книге сатана, крылом плешивым вея,
Нашептывает нам: предайтесь князю тьмы…
Распятье раздавив гудронами хайвея,
Сильна рогатых рать, но не склонимся мы.
Ведь с нами юный Царь и ангельские стаи:
Архангелов мечи, апостолов дрючки…
И с содроганием наборный смрад листая,
Я плачу о себе и рву стихи в клочки.
Читатель возопит, что спятил я – наверно.
Я с этим соглашусь, давно сойдя с ума…
Творца “Лолиты” ждет бессмертие в инферно.
Изыди, чаровник… Где трость твоя? Сума?
19 июля 1989 года
В.К.
Нас неумело воскресили.
Кто воскресил – не в этом суть.
Мы дети страшных лет России.
Пережитое – не вернуть.
Гробы разверсты, из могилы
Встаем, шатаясь и оря.
В бою мы сдали Фермопилы.
Сложили головы зазря.
Опять пишу высоким слогом,
А для чего, а на хрена.
Надеюсь: прощены мы Богом,
Но презирает нас страна,
Которой мы нескладным штилем
Благие вести принесли…
Народ бунтует перед штилем.
Кровавый обморок вдали.
Бравады наши, эскапады
Шутейно вызвали разгром
Империи… И камнепады
Разрушили вселенский дом
Евразии. Ведь в нем со свистом
Разбойничьим – на тыщу лет
Обосновались коммунисты…
И вдруг ни стен, ни окон нет.
Читатель Розанова вспомнит
И будет прав, и будет глуп…
Из этих разоренных комнат
Не выстроишь Английский клуб.
А мы – художники-балбесы,
Нас крайне мало, но мы – рать –
Пойдем, когда вернутся бесы,
Опять под стрелы умирать.
Спаси, Господь, мою Россию.
Свободы тяжкой рвется нить…
Нас неумело воскресили.
Нас снова не похоронить.
Перо дрожит, и сердце рвется,
И поступь дьявола тиха…
Все, может, как-то обойдется:
Есть все же магия стиха.
13 мая 1993 года
Д.Л.
Психозные тени
Клубятся гуртом.
Поэт-неврастеник
Сдается в дурдом.
Все неотвратимо.
Не я – так другой.
Прощай, Диотима,
Ребенок драгой.
Коварство лекарства
Надломит калам.
Венчался на царство, –
Поехал в Бедлам.
Собрат-искуситель
Не скажет: налей…
Спаси, искуситель,
Святой Пантелей.
Созвучий грибницу
Сгубил я, изгой…
В больницу-гробницу
Ложусь я – нагой.
В узилище страха
Ступаю стопой…
Восстану из праха
И буду с тобой.
Прости, королевна, –
Печальна, строга, –
Не слишком напевна
Выходит строка.
Уколы, облатки –
Положенный пай.
А ты – шоколадки –
Себе покупай.
В трясучке, впросаке
Шепчу – боль в губах –
Нас будут писаки
Ворочать в гробах.
Обмеривать станут
С морозцем в висках
Дрожание стана
В любовных тисках…
В свинцовое время
Под адской пятой
Мы подняли бремя
Любови святой.
Пилюли глотая
И муки терпя,
Плету, золотая,
Стихи про тебя.
11 января 1984 года
Сергей Гречишкин
Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Родился 24 марта 1948 г. в Берлине. В 1971 году окончил отделение русского языка и литературы филологического факультета Ленинградского государственного университета. В 1971-1973 гг. работал старшим редактором в журнале "Правоведение". В 1973-1985 гг. служил в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Автор трех сборников стихов: "Картонные личины", " Пришелец земли" и "Ветер в ничто". Автор 120 "бумажных" публикаций (статьи, публикации документов, подготовка текстов, комментарии), посвященных творчеству Андрея Белого, Александра Блока, В. Брюсова, М. Волошина, А. Ремизова, Ф. Сологуба, В. Зоргенфрея, Ю. Балтрушайтиса, Б. Пастернака и т.д. Публиковался в издательствах: "Наука" ("Литературные памятники"), "Художественная литература", "Советский писатель", "Советская Россия" и др. В сетевом журнале "Русском переплет" ведет обозрение "Кошачий ящик Василия Пригодича". Печатался в журналах и газетах: "Новый мир", "Звезда", "Русская литература", "Новое литературное обозрение", "Новый журнал", "Wiener slawistischer Almanach", "Вести" (Израиль), "Вести" (Таллинн), "Лондонский курьер" и др...