140 Views
Облако
Жило-было облако. Облако было самое обычное, звали его… хм, скажем, Кро’йа. Оно плавало по небу, разговаривало с другими облаками, с ветром, с самыми высокими горами, которые смогли дотянуться до тех мест, где живут облака. Но любимым собеседником у Кро’йа была Луна. По ночам, когда всё внизу погружалось во тьму и даже неугомонный ветер чаще всего отправлялся поспать, облако отыскивало на небе Луну и разговаривало с ней. Они делились новостями, сплетничали, рассказывали друг другу самые разные истории. Разговоры их были неспешны и почти невесомы. И Луна, и Кро’йа могли надолго замолчать, разглядывая тьму под собой, которая, как они оба знали, была не просто тьмой, но – странной жизнью. Сложно было разглядеть эту жизнь, но им удавалось. Они её часто даже и не видели, скорее, – чувствовали…
А ещё они любили высматривать внизу маленькие, почти незаметные огоньки – это отражался свет Луны. Иногда огоньки были поярче – когда свет попадал на поверхность воды – озера или реки. А иногда они были почти незаметные, но – тёплые. Это были глаза зверей и людей, смотревших на Луну. Больше всего Кро’йа любило смотреть на отражение света Луны в глазах людей. Оно каким-то непонятным образом отличало этот свет от всего остального. Эти огоньки были самыми живыми и очень разными – мягкими, колючими, тусклыми, яркими. И – они жили. Люди, смотрящие на Луну думали, чувствовали – каждый своё. И всё это отражалось в глазах, освещённых белёсым неверным светом. Облако не понимало людей. Ему было бы ужасно интересно с ними поговорить. Но это не удавалось. Оставалось только продолжать выискивать внизу эти завораживающие огоньки и вглядываться в них…
Раз в месяц Луна тоже отправлялась спать – её огромный глаз закрывался, а люди на земле говорили, что настали безлунные ночи. Тогда облако по ночам оставалось одно – оно почему-то не могло ночью больше ни с кем разговаривать. Вернее, не хотело. Оно просто висело над землёй и смотрело – то вниз, в становившуюся совсем непроглядной тьму, в которой не оставалось никаких огоньков, то наверх, где особенно ярко проступали звёзды. С ними говорить было очень сложно – они жили очень далеко и понимали этот мир по-своему, совсем не так, как Кро’йа…
Потом, через несколько ночей Луна просыпалась, её глаз медленно открывался и облако, ведя неспешные беседы, продолжало разглядывать мерцающие внизу огоньки…
Капля дождя
Жила-была капля дождя. Звали её… Да, никак не звали. Родилась она там, наверху, в облаке. У неё было очень много сестёр и братьев, всех их куда-то нёс ветер. Им было весело вместе, они играли в свои странные и непонятные нам игры. Иногда посматривали вниз, на землю. Там проносились города, леса, поля. Больше всего капле нравились поля. Она ведь знала, что через некоторое время упадёт на землю. Собственно, жизнь-то её и заключалась в этом полёте. Капля думала, что когда полетит вниз, то хотела бы упасть на летнее поле, именно на поле. Причём, ей не нравились поля засеянные – пшеницей, там, или овсом – нет, ей нравились дикие поля с пестрыми и непокорными цветами и травами. Она прилетит туда, упадёт на травинку, будет там лежать и смотреть на небо. Туча улетит и, может быть, думала капелька, выглянет солнце. Что такое солнце она толком и не знала, потому как жила в облаке, а какое в облаке солнце? Облако как раз прикрывает солнце. Капля откуда-то знала, что такое существует, но как оно выглядит – даже и не представляла. Но почему-то ей было ужасно любопытно и очень хотелось взглянуть на это самое солнце. Так прошло некоторое время. По нашим меркам не такое уж большое. Ну, сколько живёт капля? Ну, полдня, ну, день. Облако летело быстро, и за это время капля успела многое повидать там, внизу. И вот, облако устало нести в себе всю эту ораву капель, и все почувствовали, что скоро начнётся дождь и они полетят вниз, к земле. Внизу как раз раскинулись поля, чему капля была очень рада. Вот, туча вздохнула, и на выдохе из неё полетели первые капли дождя. И наша капля тоже полетела вниз. Это было намного интереснее, чем то, что с ней происходило до этого, чем все игры с другими каплями и разглядывание проносящихся внизу картинок. Она видела другие капли, которые летели рядом с ней… Она чувствовала, как ветер играет с ней, она летела то в одну, то в другую сторону, ветер крутил её по-всякому. И это тоже было захватывающе и приятно. Земля всё приближалась и приближалась. За те секунды, которые капля летела к земле, она успела пережить очень многое. Она смотрела, как приближается земля, как постепенно вырисовываются очертания того мира, в который она летела, как постепенно проступают очертания травы, она мечтала о том, как она увидит солнце…
И вот, она приземлилась… И зацепилась за травинку. Та качнулась под ней и сказала:
– Ой!
– Извините, – чуть улыбнувшись сказала капля. – как вы тут поживаете?
– Хорошо, – ответила травинка. – Дождь, вот, идёт. Воды прибавится, расти будет легче.
– Скажите, а скоро выглянет солнце?
– Хм, не знаю, посмотрим. Но вообще, кажется это не очень долгий дождь, так, что скоро и выглянет. Будет тепло…
– Понимаете, я просто очень хочу увидеть солнце, – сказала капля.
– Ты его увидишь, увидишь… – чуть грустно сказала травинка. – Но, ты знаешь, вода на солнце долго не живёт. Она уходит, испаряется…
– Да, мне долго и не надо, мне просто поглядеть, узнать, что это такое.
– Ну, погоди, увидишь…
Дождь ещё некоторое время шёл, вокруг падали другие капли, они переговаривались между собой и с травой. Все капли обсуждали полёт, рассказывали, каждая на свой манер, что видали. Потом дождь закончился. На небе ещё оставалось много облаков, но ветер их постепенно разогнал, и, действительно, стало проглядывать солнце.
Было очень интересно. Сначала появился маленький кусочек голубого неба. Капля и неба тоже не видела, живя в облаке. “Вот, какое оно голубое, оказывается. Какой же этот мир разноцветный!”. И эта голубизна росла, захватывая всё небо. А потом и солнце выглянуло, осветило поле и нашу капельку. Видели как после дождя капельки воды играют на траве? Так и заиграла наша капля, засветилась всеми цветами радуги. У неё захватило дух, она почувствовала, что, когда в неё входит свет, она становится чем-то совершенно феерическим, чем-то радостным и разноцветным, радующим весь окружающий мир. Капля радовалась и сама, переливалась, смотрела на солнце. Ну, на солнце долго не посмотришь, сами знаете – слепит. Но она поняла, что это такое. И поняла, что вот этот момент, когда солнечный свет преобразил её – самое главное в её жизни.
Она даже не заметила, что от этого тепла начала испаряться. Под летним солнцем поле высыхает довольно быстро. Капля становилась всё меньше и меньше, и до последнего момента радовалась и переливалась всеми цветами радуги. А потом исчезла. Вся вода испарилась…
И ушла в небо. Чтобы там превратиться в новую каплю. Которая вновь будет играть на солнце…
Язычок пламени
Жил-был язычок пламени. Как его звали, я вам не скажу, потому как не знаю таких букв, которые передали бы звучание его имени. Жил он в костре. Как и все язычки пламени он жил недолго, но ярко. Язычок появился на свет в сумерках, когда весь мир замирает, пережидая междувременье. Он родился, жил и умер в танце. Описать этот танец невозможно, его можно только увидеть. Язычок пламени, постоянно меняя свои очертания, тянулся вверх, к постепенно темнеющему небу. Он был увлечён этим недолгим и, в то же время, бесконечным движением, ибо только в нём он и мог жить. Этот танец рассказывал о том, что язычок видел. А ещё – о том, что видели и знали деревья, лежащие в костре. Это были самые разные истории – смешные и грустные, замысловатые и простые, длинные как сама жизнь деревьев и короткие, как полёт дождевой капли.
А потом, когда костёр догорел, танец, жизнь, закончилась. Язычок лёг на оставшиеся угли и растворился в них.
Проступившие на небе к этому времени звёзды видели. Спросите у них – они вам расскажут много интересного…
Дерево
Жило-было одно дерево. Звали его, кажется, Вар’хну. Это был обычный городской ясень, один из многих, что растёт в нашем городе. Вар’хну стоял в небольшом парке на окраине города. Его окружали соседи – ясени, клёны, небольшие рябины, кусты с невнятными названиями. С кем-то из них он дружил, кто-то был ему неприятен или непонятен. Самый ближайший сосед, старый, уже начинающий засыхать ясень, например, был чрезвычайно молчалив и Вар’хну за много лет не перемолвился с ним и словом. При этом он часто и помногу болтал с клёнами и молодыми рябинками. Говорили они обо всём, что только можно придумать. О погоде, о своих зимних снах, обсуждали пролетающих птиц, пересказывали друг другу сплетни, принесённые болтливым ветром, рассуждали о смысле смены времён года, травили свои деревянные анекдоты, подтрунивали над молчуном-ясенем или над молодыми кустиками.
По ночам большая часть деревьев дремала. Вар’хну же часто не спал по ночам. Он любил тишину и безветрие ясной летней ночи, ему нравилось разглядывать асимметричное лицо Луны, вслушиваться в чуть заметные шорохи ночной жизни внизу, под ногами, где сновали странные насекомые и мелкие зверьки.
А ещё его очень интересовали огни, видневшиеся на краю парка. Там проходила самая обычная московская улица и огни эти были самыми обычными уличными фонарями. Так говорили деревья, слышавшие это от соседей, которые, по цепочке передавали рассказы деревьев на окраине о жизни за пределами парка. Но почему-то Вар’хну казалось, что это не так. Нет, не верно. Ему казалось, что в этих словах – “уличные фонари”, “улица” – не хватает чего-то очень важного. Какой-то правды. Он и сам себе не мог объяснить, что же его смущает. И огни притягивали его внимание и короткими летними ночами он всматривался в них, в надежде узнать эту самую непонятную правду.
Однажды ночью он стол, чуть покачиваясь под порывами ветра, который неожиданно прилетел под вечер со стороны юга не давал покою почти всю ночь. Он, по привычке, смотрел на огни “фонарей” и даже что-то тихонько бормотал себе под нос, рассуждая о неизведанности того мира, отголоски и от звуки которого он мог наблюдать, но в котором ему никогда не было суждено побывать самолично.
Вдруг он услышал незнакомый голос прямо рядом с собой. Вар’хну вздрогнул всеми ветвями и, спустя секунду понял, что это говорил старый ясень.
– Там всё совсем по-другому…
– Где? – осторожно поинтересовался Вар’хну.
– Там, где фонари.
– А что там? Ты там бывал?
– Там – Город. Там – Люди. Там – Машины. Всё другое. Я сам там не бывал. Мне ворона рассказывала, когда я ещё совсем молодой был.
– Ворона? – удивился Вар’хну. Деревья могут разговаривать с птицами, но почти никогда этого не делают. И птицы, и деревья обычно считают ниже своего достоинства разговаривать друг с другом.
– Хм, ну, да, ворона. Пролетала мимо, присела на ветку. А я тоже давно интересовался, что там, где светятся фонари. Она и рассказала.
– Ну, и что?
– Сложно рассказать. Совсем другая жизнь. Я после этого разговора очень много думал о том мире, пытался его представить, но, кажется, так и не смог. Слишком всё по-другому. Вот, ты разговаривал когда-нибудь с птицами?
– Ну-у-у, – протянул Вар’хну. – Пытался несколько раз, но они как-то непонятно говорят. То есть, язык-то понятен, а вот о смысл того, что они рассказывают – не очень.
– Вот-вот. Я тогда ворону старательно слушал, каждое слово запомнил, а, всё-таки, что она хотела сказать – так до сих пор и не понял. Птицы совсем не так, как мы живут. А уж город, в котором фонари – и подавно. Совсем по-другому.
– Что ты заладил – “по-другому”, “по-другому”!
– Да, потому что больше и сказать-то толком нечего. Представь себе: земля там покрыта камнем, причём её специально покрывают, там почти нет зверей – только много-много людей, которые постоянно ходят, бегают, прыгают, разговаривают по-своему, ни днём, ни ночью не успокаиваются, хотя что они делают никому не понятно. Сам знаешь – вороны умные, но даже они не понимают, что там, собственно, происходит. Много, очень много движения и звуков. И совсем ничего не понятно.
– Да-а-а… – только и смог сказать Вар’хну.
– Вот так вот. Стою я здесь и всё пытаюсь представить такое. Не получается, кажется, – добавил старый ясень и привычно замолчал.
Вар’хну тоже замолк и стал пристально всматриваться в далёкие огни фонарей, стараясь представить этот самый непонятный и бесконечно далёкий для него город, эту сутолоку (впрочем, он и слов-то таки не знал), это бесконечное торопливое движение, эту странную жизнь.
“А всё-таки, – подумал он, – у них такие фонари. Так хорошо по ночам смотреть на них, на этот чуть подрагивающий желтоватый свет. Может быть, именно ради этих фонарей вся суета?…”
Камень
Жил-был камень. Имя его было – Агррррыхм. Это был большой валун, который, если бы постарался, смог бы припомнить времена ледникового периода, когда, вместе с тем самым ледником он и приполз в те края, где находился уже многие тысячи лет. Последние века жил он на склоне небольшого холма, поросшего высокой травой. То есть, на этом склоне когда-то росли деревья, это Агррррыхм довольно хорошо помнил, но не так давно в этих краях случился пожар, деревья погорели, а пепелище заросло травой. А камень остался – что ему сделается? Разве что слегка подкоптился, но дожди смыли чёрный налёт, и он стал таким же, каким был до пожара.
Камень умел разговаривать. Вообще, все камни умеют говорить, только чтобы услышать и понять их, необходимо обладать большим терпением. Потому как речь их нетороплива, так же, как и всё их существование. Но, как ни странно, камни способны понимать практически любую речь. Они вообще очень наблюдательны, ведь именно созерцание, наблюдение за окружающим миром – их основное занятие. Больше они ничем и не заняты. И, между прочим, отнюдь не потому, что не могут. Скорее, не хотят. Им обычно вполне достаточно просто наблюдать и ни во что не вмешиваться. Зато наблюдают они очень внимательно. Малейшее движение травинки, промелькнувшее в сумерках насекомое, легчайший порыв ветра – всё это становится для них событием. Они запоминают все детали происходящего и, если бы у кого-нибудь хватило терпения, и, главное, времени и сил их выслушать, он мог бы узнать очень многое.
Агррррыхм однажды почти подружился с травинкой. Это была странная дружба, если так вообще можно назвать их отношения. Просто, травинка, росшая рядом с ним, болтливая, как и все её сородичи, рассказала ему несколько забавных историй, выдуманных или услышанных от соседних кустов. Некоторые из этих историй понравились камню, настолько, что он решил поблагодарить травинку, но, увы, пока он выговаривал слова благодарности, та успела умереть. Агррррыхм даже расстроился, что случалось с ним крайне редко. «Каменное спокойствие» – не просто удачное выражение, камни действительно очень спокойны. После этого случая он даже и не пытался с кем-нибудь разговаривать. Понял – это едва ли возможно, собратьев-камней поблизости не было, а больше ни у кого не хватило бы и жизни, чтобы нормально поговорить с камнем. Быть может, разве что, у какого-нибудь дерева долгожителя, благо, что бывали времена, когда вокруг Агррррыхма был лес. Но деревья почему-то считают зазорным беседовать с камнями, и поэтому подходящего собеседник так и не нашлось.
И вот, устав от молчания, камень начал петь. Он понимал, что никто не способен выслушать эту песню. На это требовались долгие годы. Но это странное музицирование и не требовало зрителя. Для Агррррыхма оно было самодостаточным действием. Как иной человек напевает себе что-то под нос – также и камень тянул свою песню, не заботясь о том, слышит его кто-то или нет.
Однако, как оказалось, один слушатель у него был. Этим слушателем стал ветер. Он пролетал над камнем довольно часто и успевал услыхать каждый новый поворот мелодии. И, постепенно, он проникся этой причудливой песней Агррррыхма
и даже стал заглядывать чаще, чтобы не пропустить ни одного звука этого, казалось, почти бесконечного звучания камня. Каким-то неуловим образом слушатель мог узнать из этой песни всё, что успел узнать Агррррыхм за время своей непомерно долгой жизни. И о том, что камень любил этот мир. И что больше всего ему нравился тот момент, когда из-за горизонта появляется первый луч солнца, предвещая очередной день, один из бесконечной их вереницы.
…у этой сказки нет конца. Агррррыхм и по сей день поёт свою песню. А зачарованный ветер слушает…
