62 Views
Учитель!
Ты, должно быть, знаешь, как говорят сейчас о том в народе: хорошие люди долго не живут. И оба мы с тобой ведаем, что это неправда: вспомним хотя бы пророка Илию. Поэтому речь я поведу не о хороших людях и не о людях вообще, хотя упоминать их буду часто. С того и начну.
Всё время, сколько я тебя знаю, твоим делом было давать надежду обездоленным. И вот уже полгода, как надежда эта, кажется, сбылась: ты вошёл в город. Ты выбрал для этого хорошее время — праздник шатров, день урожая, и тебя встречали пальмовыми ветками, как урожай нашего Господина. Люди шли за тобой как за помазанным на царство, и ты шёл впереди них как царь.
Но отойди на миг в сердце своём с того места, встань на место возглавляющего этих, против кого шли за тобой люди. Кому как не тебе уметь это делать, учитель? Ты увидишь, что с этой стороны мы выглядим бунтовщиками.
Встань также на сторону оккупантов. Им всё равно, кто царь над нашим народом, лишь бы платил дань. А если царя два или три — ещё лучше: это залог раздора и слабости. Ибо государство о двух головах и трёх венцах будет разодрано на части, так как всякая голова и всякий венец его тянет на себя. Оттого оккупанты попускали тебе и твоим людям быть в городе и идти против законников, оттого они умывали руки.
Время то было хорошим для нас. Помнишь, Пётр предложил тебе поставить шатры, как заведено в народе? Это было осенью, в день урожая, в суккот, и прошло с той поры полгода, и были эти полгода для нас хороши, будто мы до сих пор сидели в шатре нашего Господина.
Стыдно думать, что хороши они были с согласия оккупантов, но к этим думам я возвращаюсь и возвращаюсь. Вернусь я к ним и в этом послании.
Я всё чаще вижу тебя удручённым. Для меня это ещё одно подтверждение того, что хорошие дни кончились. Те, против кого мы идём, нынче сильны, а твои люди устали — а кто бы не устал от полугода бунта, бессмысленного и беспощадного? Людям хочется сеять новый хлеб, ловить рыбу и выгонять стада на пастбища, потому что такой скоро наступит праздник — праздник Исхода.
Я думаю, зима — хорошее время для бунта, если кормишься плодами земли и стад. Я думаю, если когда какой народ будет трудиться всю зиму, а летом отдыхать, хорошим временем для бунта будет тому народу конец лета. Это глупые мысли, но — мысли, и мыслить я научился, став твоим учеником. До тебя я умел только считать (не зря же ты доверил мне кассу нашей общины).
Для твоего народа бунт был бессмысленным. Но для нас, твоих учеников, в нём был смысл. И пусть бунт завершается исходом, смысл остаётся. Бунт есть, пока люди держат оружие, а смысл — пока люди о нём помнят. Ты знаешь это лучше меня.
Учитель! Ты всегда больше интересовался тем, что греки называют словом «политика». Мне всегда было весело от того, какое ты делаешь лицо, когда ученики называют тебя сыном нашего Господина, а не Его помазанником. Но ты сам говорил: судить будут, не взирая на лица.
Ещё ты говорил: не суди. И поскольку ты научил меня мыслить, я помыслил и понял, что это значит: смотри на лицо. Не слушай слова, смотри на лицо.
Жаль, что учеников у тебя мало, но их мало, и с этим надо считаться. Надо считаться с тем, что все остальные не будут смотреть на лицо, на твоё лицо, когда ты прячешь в усах хитрую улыбку, и лучики разбегаются от твоих глаз как от двух маленьких лампадок. Людям плевать на твоё лицо — они будут судить по словам.
И вот, я попытаюсь, насколько хватит моего разумения, собрать в одном месте всё, что писал прежде. Смотри, учитель. Мы полгода вели за собой людей с попустительства оккупантов. Время бунта закончилось. Нам надо сохранить смысл. Судить будут по словам.
Какие слова нам нужны, чтобы сохранить смысл бунта? Те, что уже сказаны тобой и учениками. Кому мы их передадим? Тем, кто попустительствовал бунту.
Но как оккупанты смогут услышать и запомнить эти слова? Только одним способом, учитель, только одним способом: надо сделать их предсмертными. Все народы ценят предсмертные слова, верят им и боятся их.
Учитель! Я всё просчитал и всё обдумал. Тебя надо выдать оккупантам как врага законников, причём руками самих законников. Оккупантам будет всё равно — ты ведь не их враг — поэтому они тебя выслушают, а выслушав, запомнят сказанное. Затем оно уйдёт в Рим. Пройдёт какое-то время, может быть, пятьдесят или сто лет, и Рим наполнится людьми, верящими твоим словам. Им тоже будет плевать на твоё лицо, но они вряд ли об этом догадаются. Они просто будут повторять твоё послание: «не суди» — и смысл будет передаваться из уст в уста, не касаясь мозгов. Это станет нашей победой.
Вряд ли кто-то из наших, кроме тебя, оценит мой план. Поэтому я беру на себя его осуществление. Я сдам тебя законникам так, чтобы ты попал в руки оккупантов.
Я думаю, по осуществлении плана мне тоже стоит уйти из жизни. Во-первых, я не ручаюсь за свой язык, а плана не должен знать никто посторонний. Во вторых, двойная смерть даст твоим словам особую силу.
Прошу тебя уничтожить это письмо сразу после прочтения.
И ещё. Ты лучше меня знаешь Закон и Пророков. Найди, что из сказанного могло бы осуществиться с твоей смертью, и внуши эту мысль моим соученикам. Лучше всего так, как будто они слышали это от тебя ещё до начала бунта.
Всегда твой верный ученик, раб нашего Господина,
Иуда Искариот.
Сергей Алхутов
Практикующий психолог, мастер НЛП, писатель, член СПМ. Публиковался в журналах «Знамя», «Полдень», «Уральский следопыт», автор трёх книг, лонглистер премии «Национальный бестселлер — 2009»