187 Views
Вольные переводы и дополнения к книге Уильяма Блейка.
1
Я вернулся в сады любви,
то увидел, что лучше б мне
не видать, не знать, – Божий храм.
Где цветы были – кладь камней.
В храме заперты ворота,
\”Жив Бог!\” выбито на верхах;
я вернулся в сады любви:
нет цветов, птиц – почиет прах.
Ровно, долго ряды могил,
сад опал мой, торчат кресты,
ходят, молятся поп и причт,
отпевают мои мечты.
2. Стансы кабаку
Ах, если б верить в кабаке,
в чаду не ладанном,
держа, дрожа, стакан в руке,
с горючим чтоб вином.
Сидим – и нам снутри тепло,
и ангелы вокруг:
подкрашен рот, лицо светло,
готовы для услуг.
А поп поет, чего-то врет
на нудном языке,
он допоет и к нам придет,
чтоб выпить в кабаке.
И Бог нисходит с облаков
не ради храмов, крипт –
простит нас, угостит пивком,
свой гнев развеселит.
***
Есть буйный хмель, есть горький хмель,
есть покаянный хмель –
налей нам трех, да триедин
нам будет господин.
3
Где непроклятой земли
ширь под небом разлеглась,
где малютки-корабли
над морями ставят снасть,
где в лесах цветы растут –
розы, лилии мои,
где в дому тепло, уют –
жить бы, жить, гонять чаи,
где над небом голубым
звезды ходят огоньки, –
там закончу, невредим,
сО смертью перегонки.
***
Место там моей убогой
душеньке, в пустом раю.
Не судили б меня строго,
не вменяли б жизнь мою.
4. Песня Джейн
О, кто ты: ангел или сам –
какой ни есть, хоть малый – бог,
гулявший бос по небесам,
сходивший вниз, в юдоль тревог?
Теперь весенним вечерком
ты тут сидишь рядком со мной,
рассказываешь – ах, о чем? –
о страсти, может, неземной.
Но я не вслушиваюсь уж,
теснО, саднит, горит в груди, –
ты не любовник мне, не муж, –
и что-то будет впереди…
5
О, как ты, милая, меня,
как можешь не узнать!
Ведь это ж мы до свету дня,
пока не кликнет мать…
А ныне что колдует май?
Не те же ли ведет
запевки? Скоро, понимай,
он дочерей возьмет,
гулять погонит сыновей,
тоской благословит
любовной, горькой – ветром вей,
рыдай, весна, навзрыд.
***
Пои, весна, своим хмельком,
под снегом настояв
багульный сок засохших трав,
который пить вдвоем.
6. Москва
Благословенный город мой!
Я здесь рожден, здесь умирать,
твою ношУ тоски жилой
неизгладимую печать.
Тут серой грязи блеск и плеск,
в грязи кичлива новизна,
запятнан древний образ мест –
кровь, пот да бешенства слюна.
Здесь приглушен кандальный звон
за расстояниями стен,
не слышится невинных стон,
невинных тут и нет совсем.
Спешит нырнуть служилый люд,
в подземные скользнуть струи,
от тряски пасть, лечь от простуд,
лишь б не остаться при своих.
Здесь тайный суетлив порок,
здесь, скряжиста, сильна, умна,
суровый преподаст урок
нам откровенная вина.
Тут полумиру явлен страх,
и ложь отсюда расползлась,
смерть разлетелась на крылах,
тут власть права, и только власть.
***
Скребут лопаты что есть сил,
сдирая кожу с мостовой;
о легкой смерти не проси –
останешься еще живой,
пока вся кровь из ссадин, пор
не выступит, сольется в снег,
пока не кончат вещий спор,
не завершат по кругу бег.
7
«Любовь чиста, любовь верна, –
так склизко, чавкая водой,
шептала глина, стоптана
копытами – стад толчеей. –
Любовь устроит светлый рай». –
«Есть ад ударов и обид, –
валун вещал. – Придет пора –
любовь сотрет, в хрящ раздробит.
О, сколь достойнее в воде
проточной век лежать, не тлеть
и не носить следа нигде,
самим собою тяжелеть».
8
Когда родился я, то мать
расстроил и отца:
труд им с пеленок поднимать
шута и подлеца.
Я так глядел на Божий мир,
как будто уже знал,
каким гнильем накроют пир,
дерьмом нальют фиал.
9
Кого, родитель, упрекнем
за узы, грех родства?
Я приведен враждою в дом,
изменой естества.
Грудь материнская полна,
сочится от щедрот –
насколько примирит она
с собой мой хищный рот?
10
Бесенок плакал и скулил –
готовился принять
для испытанья темных сил
крещенья благодать.
Но поп блудил и в храм входил
с тяжолой головой,
он чем-то теплым покропил,
меня снесли домой.
И, первой ложью осенен
из тысячи скорбей,
я был неверием спасен,
глядел в мир веселей.
11. Роза
Ты расцветаешь, цвет-цветок,
и вместе расцветает смерть;
весенний веет ветерок
и что в его дыханье есть.
Сырой землей, студеной мглой
ты напиталась от корней,
но тлену, смерти голубой
пути воздушные верней.
12. Роза
Ты расцветаешь, и с тобой,
твоими соками поим,
трудяга червь. Убийца злой
жрет плоть твою, неутомим.
Лелеешь собственную смерть,
от зноя, холода хранишь,
смогла до срока дотерпеть,
расцвесть, но на мгновенье лишь.
Но он – обидчик давний твой,
отгадчик, зритель тайных тайн –
он тот же носит приговор.
О, не обща ли красота!
13. Медведь
Зверь сер,
зверь светло-бур, космат, велик,
зверь сед,
зверь голоден, неспящ,
зимою лютой
бродящий зверь,
зверь, созданный в минуту
сомнения Творца.
Зверь – сам себе творец –
комок
слюны и шерсти обдает дыханьем,
вылизывает длинным языком
медведица –
и как душа живая
удержится,
в чем? –
жилы возникают,
и тяжелеет в кровь,
горчает в желчь
дыханья влага.
Природа наша малая, лесная –
и кто еще напомнит о величье
и страхе Божьем…
Зверь мудр, сластолюбив, опасен, быстр,
косматый сладкоежка и убийца
себе подобных –
это человек
обросший, это будущность его
посмертная, сокрытая тайгой.
Послушный зверь,
знаток кульбитов разных,
жилец арены,
клоун бурый, рыжий,
ходок канатный и ездок колесный,
хранящий про запас свои таланты
подспудные,
готовит бенефис,
большое представление на бис –
одним движеньем смахивает скальп,
и дрессировщик орошает красным
попробовавшего не в первый раз
хмельную снедь такую…
14. Медведь
Зверь – косматый страж лесов.
В час тоски Господень труд
был составить ряд зубов,
жилы свить и мышцы в жгут.
Темный зверь – хозяин чащ,
имя тайное кого
помнят небо и неспящ
месяц – солнышко его.
Сладко ест и стерво ест –
слаще собственная плоть;
ходит, леший здешних мест,
подвигает тропы в топь.
***
После смерти я таким
стану зверем: дыбом мех,
челюсть кверху – знак чужим,
густ утробный, злобен смех.
15. Медведь зимний – 1
Зимний, полоумный зверь,
ходит-бродит, ломит наст,
век не спать ему теперь –
к звездам нАверх кинет снасть.
По торжественным снегам,
белизне и чистоте
сволочет добычу к нам,
страшно станет в пустоте,
в небе-куполе большом,
только зверя тень скользит;
кончен пир, разграблен дом;
светом пьян и кровью сыт,
зверь шатается, бредет
по селеньям, по глуши;
его видеть – верный знак
полной гибели души.
16. Зимний медведь – 2
Ветром шит бессонный зверь,
клочья шерсти по следам,
сколько лес пустой ни мерь,
умереть зимою – срам.
***
От тоски уснуть не смог –
ходит-бродит миром зла;
скроет снег и примет лог
остов, сглоданный дотла.
17. Лилия
Лилия моя цветет,
где нет смерти и судьбы,
беззащитная растет –
гладок, нежен, бел изгиб.
Всем ветрам открыта и
ливням вод, лучам светил –
малый срок моей любви
я прекрасной посвятил.
18. Лилия
Чем утешит в трудный час
роза, что шипы в крови
вымочит, изранит глаз
бывшим образом любви?
Весь мой старый, вещий сад
мокнет под дождем, водой –
ничему я в нем не рад,
что утешит в час такой?
Может, дряблые листы
понапустят сонных чар –
задремлю, чтоб видеть стыд,
мака муторный пожар.
Иль ромашки станут ран
чет свой, нечет предъявлять,
или ворох в руки взять
полевых, вдохнуть дурман.
Не касается беда
белой лилии моей,
беспечальна череда
ее малых, беглых дней.
Только то, что никаким
не причастное скорбям,
поутешит сердце – с ним
не шутя сравнив себя.
19
Сад мой стар, и беден дом,
и корявые стучат
ветви, кровлю теребят,
спать нельзя… и сон знаком…
здешний, путаный… урок
выучен до дня… дотла…
тяжесть вещая скок-скок,
и – довольно… пожила…
вместе пожили – никто
не останется тут быть
после, как… В ночи пустой
станешь ветками шалить,
старый сад мой; дом, куда
мой наследник не придет,
с молотка продаст беда,
под топор долг подведет.
20
Береги меня, мой сад,
боги малые, меня
берегите – рай мне, ад
оба сразу отменя.
Без меня и вам не жить:
чья другая вера вас
от небытия хранить
сможет в смертный, близкий час?
21
Так нельзя судьбу свою
связывать с судьбой мест
и владений. Я боюсь
видеть знак и слышать весть –
в каждом дереве следить,
в каждой травке подмечать,
будет…
Можно ль проще жить,
дольше жить, злей землю мять?
22
1-й голос
Сад трепещет на ветвях
робкой, нежной белизной,
сад склоняет в зеленях
свод тяжолый надо мной,
я – беспечный человек,
после стольких зимних вьюг
отдохну, продолжу век,
стыдно умереть весной!
2-й голос
Режь плоть наших пашен, плуг,
смерть близка и нестрашна –
ляжем в землю, прорастем,
нам одна судьба дана,
освященная трудом.
1-й голос
Что крестьянского труда
мне заботы, дни в поту?
Будет легкая страда,
блестки ягод на кусту.
23. Завещание
Я когда умру, меня
отпевать и хоронить
вы не смейте – ждать три дня
незачем, в тоске ходить
не о чем – гори, огонь,
языки сплетай, кидай;
что осталось меня, тронь,
черным, синим расцветай.
***
Кто, собравши легкий прах
в металлический сосуд,
в подмосковных поездах
сорок мается минут?
Кто расспрашивает путь
у соседей, кто берет
ржавый ключ – неверный ткнуть,
взять другой – скрип, оборот?
Был ли тут когда? – Ходил,
по дорожкам бегал мал –
никогда здесь не любил
оставаться, будто знал…
Здесь, в Купавне, в свете дня,
здесь – под корни, у ствола
старой яблони – меня
ссыпь – была не тяжела
ноша, воля моя вся,
выполненная весной.
Пусть под грузом яблок сад
рухнет, старый, надо мной.
24
Надо будет немногим богам
здешним легкую жертву принесть:
папиросный вскадить фимиам,
чай плеснуть, покрошить хлеб, присесть
на траву, разравняв, подостлав
куртку – сыростью тянет слегка, –
а у малых сих тоже есть нрав
не простой, не понятный пока…
Так ли надо им наших даров,
чтобы встать, пробудиться от сна?
Недоволен их шорох шагов,
хмурым светом сочится весна.
25
Накидаю лопатой земли,
постучу, утрамбую, и вот
есть алтарь – мои беды прошли,
сад мой малые жертвы дает:
вишни горсть, да смородины гроздь,
да осеннею щедрой порой
пара яблок. Кто я здесь? – Пьян гость,
жду, шатаясь, – явите лик свой
бледный, близкий в полосках дождя;
вы, увечные боги мои,
с кем останетесь, бросив, уйдя
от меня в дали, мраки свои?
26
Сколько лет здесь провел, сколько зим,
и не счесть – череда, меледа,
календарь осыпался сухим
пеплом в пыль, куковала беда
со стены; что нашел, прочитал
все я книги, а помню из них
только то, что глазами устал,
только то, что скучны мне они.
***
И не помню, как было, когда
по-другому я жил, веселей
и куда-то вела – вот сюда –
череда отступающих дней.
27
Столько прожито уже,
что нельзя же, но живу,
вечность прошлая лежит
на свету и наяву.
Как случилась она вся,
приключилась надо мной?..
И ничуть не умудрен
опытом длины такой.
28. Яблоня
Тяжелеет на ветвях
плод – антоновка кругла;
в Гесперидиных садах
осень вечная плыла,
урожайная; сорви
яблоко, кусай его –
брызнет сок: сады любви
не скрывают ничего.
***
Вечной, легкой, кружевной
осенью нельзя никак
умереть – кругом живой,
шелестящий, вещий мрак.
29
Средь гиперборейских вьюг –
сад, не знающий о них,
будто есть тут тайный юг,
ласковей югов иных,
будто есть тут тайный путь –
тропка, как ходила мать, –
под ветвями версты гнуть,
век, шагая, вековать.
30. Пропавшая девочка
Я заплутала, но уже
не страшно, милый лес
стоит, красуется в свету,
исполненный чудес.
О время летнего тепла
спокойное мое,
я далеко, глупа, зашла –
где солнце? где жилье?
Так лягу ночевать в бору –
не тронет лютый зверь.
Я этим летом не умру,
миную без потерь.
Проснусь и свежею росой
умоюсь, оглянусь –
и вот он, близкий путь прямой
туда, домой, на Русь.
31. Найденный ребенок
Бродяга-леший подмигнет,
глаза скосит чуть-чуть,
он через топь перенесет,
покажет верный путь.
Даст травок, корешков поесть
и подтолкнет: Иди,
вон за горой деревня есть,
там дом твой посреди
садов разросшихся стоит,
там помнят, ждут тебя.
И лес прощается, шумит,
не страшный для ребят.
32. Найденная девочка
И я вернусь к своим. Меня
искали столько дней
отец и мать, судьбу кляня, –
отраду их очей.
Но Бог не строг к делам таким,
детей своих щадит –
мы возвращаемся, спешим,
и стол для нас накрыт.
Что нагуляли, обрели,
о том мы – тсс! – молчок,
какой от матери земли
восприняли урок.
33
Расскажу то, что знаю сам, –
что было, что будет, что есть.
Смерть за мною шла по пятам,
но ее мне невнятна весть.
И любовь скатеркой пути стлала,
я ушел от большой любви –
пусть она разговорчивая была,
но я словом не покривил.
Мудрость филином на плечах
примостилась и ну вещать:
жди войны, холодеет страх –
но об этом хочу молчать.
Бог видения посылал,
искажения естества –
я их доподлинные видал,
и о них все мои слова.
34
Моим трудом страна стоит,
страна стоит, деньгу копит,
деньгу копит, богатство спит,
богатство спит, вражда шипит,
вражда шипит, убить спешит,
кого – решит.
Страна стоит моим трудом,
моим трудом построен дом,
построен дом, нет места в нем,
мне места в нем, гудит псалом
добром и злом – тяжолым злом,
святым добром.
35. Приап
Плохой работник, неудачливый садовник,
ленивою рукою воздвигаю
я бога посреди родного сада –
отца-Приапа.
Утвердись тут, бог,
заради многощедрого приплода,
заради сада моего защиты
и моего здоровья.
36
Мы после долгой суетной отлучки
вернем себе античность, мы наставим
богов у дома, каждого ручья
и в каждой роще…
37
Вот скоро рассветает… Слышишь шорох
шагов, пеш спех по гравию, траве?
То боги-олимпийцы ищут здесь
Элладу себе.
38. Приап
Храни мой сад от летних гроз, ударов,
чтоб яблонь дух, сладчайший сок не вышел паром.
Храни мой сад от птичьих стай осенних,
от влаг ледЯных, от ветров трясений.
Храни мой сад от зимних вьюг, бед белых,
огнем грей тайным, нутряным древ тело.
И сам весной в сады мои пожалуй,
мой верный друг, горюн блажной, недобрый малый.
39. Вакх
Зреют сливы и черноплодка,
и пружинят в руках корзины.
Весом многим от каждой сотки
нагрузили, согнули спины.
Сок стекает в бутыли, бочки,
настоится, хмельной и темный,
будут малы, сладки глоточки,
вкус родимый, хмель незаемный.
40
Опыт достался немалой ценой,
много чего приключалось со мной
всякого разного – время текло,
трескалось над циферблатом стекло.
Много чего приключилось, сбылось
тут в Подмосковье – промерзла насквозь
нищая осень в безъяблочный год,
вещей бескормицы вышел черед.
Умник несчастный, сижу и пишу,
ток идет знобкий по карандашу,
крутится счетчик, топлю день и ночь –
не протопить, стужи не превозмочь.
41
Пакостник, бесенок, Пак –
мал-малой пострел поспел,
бед игрок, глашатай врак –
к моим окнам прилетел.
В шалой ночи погулять
эльф зовет, и я пойду,
стану песни сочинять
с ним на пару, на ходу.
42
Хороши над землей небеса,
и под ними отрадно шагать,
песни старые петь и слагать
песни новые на голоса
соловьев и ветров – я давно
приохотился к буйной твоей,
сторона моя, песне шальной,
сам куплетов прибавивший ей.
43. Невеста
Стою со свечою в руке, огонек
мерцает, мигает, напуган, легОк,
и за пеленами, за дымами – он,
высок, сутул, бледен, безумно влюблен…
Просторен и светел храм, гости стеной
стесняют друг к другу нас – мужа с женой.
Неловко подаст мне, наденет кольцо,
лицом в лицо клюнет, вверх вздернет лицо.
И губы спокойно повтОрят урок,
затверженный с теми, кто нынче далек.
И сердце так вольно – оно не болит,
забыло тех, кто за меня был убит,
кто в море скитался и в дебрях земли,
чьи мысли меня плотно обволокли,
в воздушных стихиях по легким путям
чей взгляд устремлялся за мной по пятам.
Судьба мне, сбываясь, дохнет холодком –
нет грусти, нет слез никогда, ни о ком.
Я клятвы священные произношу,
я нового счастья у Бога прошу.
44
Есть бог охоты, несуровый бог,
гонитель гончих; рыжина мелькает,
охрип азарт, страх вышел, пот продрог –
и наша цель спешит и умирает
согласно правилам: мы честный спор
решаем, с двух стволов садя в упор.
45
Несет охота по полям
веселую пальбу –
ату! ату! тарам-парам! –
меняем вскачь судьбу.
Вот поперек лежит овраг,
смертельный быстр кувырк –
и поверх пролетают, шаг,
мах шире, грязью швырк.
И смех лесов со всех сторон
приветствует меня,
я был высоко вознесен –
низвергнулся, стеня.
46
Вперед, охота!
Ура, ловитва!
Седьмого пота
пролитье, битва.
Кровей веселых
шальная встреча,
щелчок и всполох,
добить – а нечем.
Так сплюнем вишней
в стволы пустые –
за кроной пышной
бегут борзые.
Зверье скликали
(был день) пред нами
и наделяли
их именами.
Теперь-то вспомним
мы поименно,
которых сгоним,
набьем, огромных.
Смерть с жизнью рядом
вертИт случайность –
наполним адом
полей бескрайность,
лесов сплошную
ярь-зелень смертью,
закрутим буйной
пуль круговертью.
В трудах, забавах
наш соучастник,
зверь ждет потравы,
зверь зван на праздник,
в его честь игры,
такие жертвы:
вцепились в икры
капканы мертво.
Трофейный мерим
лик, образ славы –
да, мы на Зверя
имеем право!
47
Я в ночь Светлого Христова Воскресенья
обошел бы вкруг церкви, но далёко
и темно идти к озеру – и дальше
в эту пору нестрашную деревню.
Пью на даче. Один. Кулич свяченый
на закуску пошел, да много ль надо,
атеисту, мне благости и веры? –
Только чтобы не спать такою ночью…
Дмитрий Аникин
Аникин Дмитрий Владимирович. Родился в 1972 году в Москве. Живёт в Москве. По образованию - математик. Предприниматель. Член Союза писателей XXI века. Публикации в печатных изданиях на настоящий момент времени: цикл стихотворений (написанный в соавторстве с В. Романовым) в журнале Magazine в 90-х годах, циклы стихов в журналах и альманахах «Нижний Новгород», «Современные записки», «Золотое Руно», «Новая Литература», «Зарубежные задворки», «Великороссъ», «Камертон», «Тропы», «Новый енисейский литератор», «Фантастическая среда», «Айсберги подсознания», «Русское вымя», «Фабрика Литературы», «Точка зрения», «9 муз», «Арина», «Littera-Online», «Поэтоград», «Вторник», PS. Автор книги «Разные сказки».