599 Views
Алексей Караковский — вокал, гитара, клавишные; Михаил Гусман — бас; Тимофей Ляховский — флейта, кларнет, саксофон, баян, флюгельгорн; Александр Баранов — ударные; Владислава Рукавишникова — вокал, декламация; Алиса Белова — декламация, вокал; Марина Эммет — вокал; Ната Котовская — вокал; Алёна Юрченко — вокал; Сергей Алхутов — декламация; Александра Тэвдой-Бурмули — вокал; Янис Сурвило — электронные ударные, запись, сведение, мастеринг. Записано на MYM Records в 2018-2020 гг.
Слова, музыка и художественое оформление диска — Алексей Караковский. В «Chambre ardente» звучит Псалм 137 «By the waters of Babylon» (Филипп Хейз, 1788); в «Марше Северного Возрождения» звучат голоса Адольфа Гитлера (1938) и Иосифа Сталина (1945). В оформлении использованы художественные произведения Иеронима Босха («Страшный суд», 1504 и «Семь смертных грехов и четыре последние вещи», конец XV в.), Йоса ван Красбека («Искушение св. Антония», 1650), неизвестного художника («Портрет Иеронима Босха», XVI в.), Александра Жунёва («Гагарин. Распятие», 2015), Комара и Меламида («Слава Богу!», 1990-91 и «Двойной автопортрет в образе пионеров», 1992), карта «La Franza» Донато Бертелли (XVI в.), гербы Клермона, Валансьенна, Сент-Этьена и флаг Хертогенбоса, фото Платона Антонио для журнала «Time» (2007) и граффити Бэнкси.
Издано компанией “Отделение ВЫХОД” при материальной поддержке Министерства культуры Российской Федерации и содействии Московского союза литераторов.
Алексей Караковский вместе со своей группой «Происшествие» посвятил Босху и его эпохе Северное Возрождение целый альбом. Нидерландского художника считали своим представители диаметрально противоположных лагерей. Вольнодумцы в нем видели еретика и алхимика. Верующие традиционалисты восхищались у Босха символическим изображением смертных грехов, способным отвратить от порочного образа жизни.
В фолк-панковой песне «Происшествия» Босх объявлен вечным антифашистом, неотступно сопровождающим анархистом всех времен на костер. В этом ракурсе — ключ к пониманию альбома. История и христианство всегда были для интеллектуала Алексея Караковского неким фундаментом для выстраивания собственной системы ценностей. Он тщательно моделирует верования эпохи Возрождения, чтобы объяснить через них актуальные общественно-политические процессы. Вероятно, поэтому Христос в его песнях выступает на радио BBC, обыкновенные пряхи подготавливают человечество к приходу Мессии, а налоговое бремя витиевато сравнивается с отчислениями палачу, на которые тот отрубит голову тебе же.
Двадцать песен альбома «Дьявол и Господь Босх» образуют музыкальный радиоспектакль, составленный из весьма разнородных элементов. Мелодекламации здесь изысканно сочетаются с женскими вокальными партиями, особенности эпохи Северного Возрождения характеризуются посредством вкраплений из подлинных записей речей Иосифа Сталина и Адольфа Гитлера, а песня «Великий диктатор» на контрасте исполнена в хиппистской манере группы «Крематорий».
Каждый думающий меломан обязательно найдет в этом пестром и местами эклектичном альбоме что-то ментально близкое. Особенно удались Алексею Караковскому сотоварищи те вещи, которые выдают его интерес к таинственным мистическим откровениям и камерной музыке — «Две сестры», «Господь узнает своих», «Теодицея» и «Fiamme Verdi (Зеленое пламя)». Редкий, между прочим, случай, когда от записи будут пребывать в одинаковом восторге и «белоленточники», и практикующие православные.
Денис Ступников, Km.Ru
Les Évangiles des quenouilles (Евангелие от прях)
Вьётся, вьётся красная нить, ткётся лёгкое диво,
Помнишь, однажды в седой ночи ангел пришёл к Марии,
К звёздам ладонь свою протяни, каждому света хватит,
Всякая мать поныне хранит кроху той благодати.
Вьётся, вьётся красная нить, красная ткань струится,
Если хочешь узнать, как жить, переверни страницу.
Вырастет Сын, наберётся сил, будет спасать он души,
Правду сумеешь нести — неси, а не сумеешь — слушай!
Вьётся, вьётся красная нить, льётся тканное чудо,
Больше зла в себе я таить ни на кого не буду,
Это дорога ведёт на смерть каждого в своё время
Как Иисус принял свой крест, так же приму Спасение.
Вот и готова красная ткань, красная ткань для храма,
Цветом похожа на кровь она мученика Иоанна,
Лейся, пламя! Труби, труба! Выйдет на славу праздник!
Праведник, слышишь? Испей вина, утро настало казни!
Видишь, на небе Благая весть в образе белой птицы?
Многое может сложиться здесь, многое может случиться…
Это сейчас здесь крест на горе, женщина в чёрной схиме —
Только на небе не будет царей, в вечном Ерусалиме.
Красною тканью накрой тела вместо простой рубахи,
Ты, Мария, уже родила, дальше рожают пряхи,
Косит детей миномётный огонь, душат их клубы дыма…
Ждём мы как чуда, всем миром ждём возвращения Сына.
Иероним Босх
Красных знамён огонь, чёрных рубах марш,
Солнцеподобный вождь, лишних людей фарш,
Непобедим дух пасти стальной СС —
Если вокруг смерть, как же ты жив здесь?
Тёмен и сыр подвал, мимо спешит фрайкор
То, что ты рисовал, вряд ли уйдёт в народ,
Некому подсмотреть и написать донос,
Мой одинокий друг, Иероним Босх,
Иероним Босх.
Ангел спешит с мечом вооружённых сил,
Правду вещает Христос в студии «Би Би Си»
Ярко горят костры новых еретиков,
Арнемский мост, как Бог, чересчур далеко,
Если нельзя молчать, но и нельзя сказать,
Выход — открыть глаза, просто открыть глаза,
Чтобы по вере твоей в будущем воздалось,
Рядом идёт проводник — Иероним Босх,
Иероним Босх.
Сладко поёт бес, радуется фольксштурм,
В веке Бог знает каком и в никаком году,
При перемене мест и роковых веков,
Тоталитарный мир будет всегда таков,
Будь то опять Берлин, Рим или Третий Рим
Снова портреты вождей, марши, календари.
Я улыбаюсь: со мной рядом идёт на допрос
Вечный антифашист — Иероним Босх,
Иероним Босх.
Chambre ardente (Огненная палата)
Мне сложно точно припомнить дату,
И кто конкретно входил в конвой,
Но вижу: Огненная палата
Сидит надменно передо мной.
Судья молчит. Всё уже понятно,
По телу мертвенно льётся страх,
И проступают на коже пятна,
И искры вспыхивают в зрачках.
И нет надёжней анестезии,
Чем бесконечное «Отче наш».
Везде – от Франции до России –
За всё – за ересь и шпионаж –
Всех жертв – от Авеля до Исаака –
Вдруг окружают со всех сторон
Раскаты звука; столбом из мрака
Огонь и пламя, огонь, огонь!..
…Потом, конечно, пройдут столетья,
Потомки скажут, что в эру шпаг
Уничтожали нас не за это,
А, по-хорошему, просто так.
Развеян пепел. Душа крылата.
Я слышу ангельские голоса,
Но миг – и Огненная палата
Опять, как прежде, глядит в глаза.
Хозяйка
Пригласи меня, хозяйка,
В дом к себе после дороги,
Накорми меня, хозяйка,
Деревенским теплым хлебом,
Чтобы мне не приходилось
Коротать ночь на дороге,
Чтобы мне не приходилось
Голодать в пути далеком.
Сорок дней иду по звёздам,
Долгих сорок — жребий брошен
Двое спутников со мною,
Мудрецов страны персидской,
Нам сказал прекрасный ангел,
Что в безжизненной пустыне
Божий сын на свет родился —
Он спасёт нас всех, хозяйка.
Не горюй и не печалься,
Я уйду, чтобы вернуться,
Расскажу тебе, хозяйка,
О далёкой Палестине.
Собирайся в путь скорее,
Ты моложе, ты успеешь,
Ты ещё его полюбишь,
И заплачешь, и спасёшься!..
Клермон
Тюрьма в Клермоне — дом для бродяг
Нехитрый способ выжить зимой,
Но я увидел божественный знак,
Что мои братья идут за мной.
Кровь горячее, быстрее пульс,
Как долго ждал я этого дня!
И страже не будет пощады, клянусь,
за то, что стража охраняет меня.
Смотри на небо. Гаданьем по птицам
В наше время несложно владеть:
Ты обречён быть вором и убийцей,
С рожденья видя лишь плеть.
Но на душе нет клейма раба,
Полёт высок, и крылья легки —
Я не буду молиться ни дня за попа
за то, что поп мне отпустит грехи.
Как учат книги, все эти бунты
Нас обрекают на приговор,
Но ты не можешь терпеть ни минуты,
Когда здесь нищета и позор.
Не столь уж многого я и хочу —
Дождаться только Судного дня!
Какого чёрта платить палачу
за то, что завтра он повесит меня?
Две сестры
Их похожесть возрастом ограничилась
И слепым талантом любить всерьёз –
Две сестры. Двойняшки. Полынь и жимолость.
Две иголки в пальцах – до слёз, до слёз!
Для фанатика нужно ничуть не меньше,
Чем костёр и ангелов голоса –
Он совсем не видел влюблённых женщин,
Он с небес другие ждал чудеса.
Ну а здесь, в миру, лунный свет печали,
Клоунада снятых дневных личин…
Две сестрицы будто не замечали
Никого из прочих земных мужчин.
Он глядел – и что-то в них зажигалось,
Что-то пело птицею в душах их,
Даже ревность сумели они, как пряность,
Разделить по-сестрински, на двоих.
Ну а он надмирное жаждал что-то,
И, когда пришёл его час гореть,
Как положено психам и гугенотам,
Наш герой восторженно встретил смерть.
Небеса не приняли эту жертву,
Лишь над прахом ворон весь день кружил.
Ну скажи, фанатик, что толку в смерти,
Если ты практически и не жил?
Если рай остался прекрасной сказкой,
Жизни после смерти и вовсе нет,
Если всё бессмысленно и напрасно,
И исчез, как не было, горний свет?
Души мёртвых легче, чем прядь тумана.
И когда откроется дверь извне,
Вот тогда поймёшь ты, что умер рано,
И придёшь обеих обнять. Во сне.
Альбигойская ночь
Убитой птицею лежит измятая постель,
Ты плачешь, женщина, уткнувшись в мокрое плечо,
Взгляни на ночь, взгляни на крест и заново поверь,
Но если вдруг к тебе придут, не вспомни ни о чём.
Забудь о рыжем, вольнодумном, злом еретике,
Который сердце подчинил твоё почти шутя,
О том, как девичья ладонь дрожит в его руке,
И что под сердцем, может быть, несёшь его дитя.
Великий инквизитор предпочтёт твой город всем,
И главной площади костёр, конечно же, к лицу,
И барабанный гром гремит, и смерть во всей красе
Уносит альбигойцев к их желанному концу.
Исчезнет жизнь, исчезнет смерть, пройдёт за годом год,
Уже никто не говорит на древнем языке,
Вокруг другие времена, вокруг другой народ,
И жгут свои костры СС, ЧК и Центр Э.
Горит металл, кричит зверьё, гремит железом век,
Багряный ядерный цветок врастает в небеса,
И не вернётся никогда любимый человек,
Лишь только всполохи огня дрожат в твоих глазах.
Господь узнает своих
Никогда не скрывайся,
Всё равно опознают
по шороху ангельских крыльев,
Всё равно с поднебесья
Стройный хор запоёт
и разверзнутся хляби земные,
Ну а ночью, конечно,
Все светила соскочат с орбит
и новых созвездий
Устрашающий облик
Однозначно позволит увидеть в них
скорый конец.
И распахнутся тюрьмы,
И покинут их те,
кто по жизни и так на свободе,
Потому что с рожденья
Эту ставят печать,
и её приговором не смоешь,
Никаким легионам
И омоновцам – тем,
что один против поля не воин,
Не добиться успеха,
Загоняя в обратно в бараки
восставший народ.
Мы готовы к победе
И к могиле, конечно же,
тоже морально готовы,
Это дело такое –
В Страшный суд нету разницы –
хочешь, спроси Иоанна,
Но почище библейских
В нашей жизни сейчас откровенья,
следи за руками,
И вообще будь отважен,
Ты же знаешь, Господь,
как известно, узнает своих.
Великий диктатор
От Освенцима до Вудстока
Идёт кровосток.
На руинах династий Востока
Пляшет красный цветок.
О, Великий Диктатор Неба,
Земли и Огня!
Ты взорвал полстраны ради войны,
Ради власти над стадом ягнят.
От Освенцима до Магадана
По всем рапортам
Стадо строит подобие храма,
Но это не храм.
О, Великий Диктатор Неба,
Света и Тьмы!
Ты взорвал треть небес во имя чудес
Надо могилой своей страны.
От Освенцима до Эдема
Меж звёздных систем
Ты идёшь в атаку на время,
Загнав себя в плен.
О, Великий Диктатор Неба,
Всех тварей земных,
Ты взорвал бы свой дом, но сам знаешь о том,
Что погибель спешит к тебе с другой стороны.
О, Великий Диктатор Неба,
Всех звёзд и планет,
Ты сжигаешь дотла то, в чём мать родила,
Это значит, тебя больше нет.
Новый герой
Ты был рождён для Богов, ты и сейчас таков,
Только все воды вдруг вышли из берегов,
Нету ни нот, ни слов.
Снег на речной мели, пальцы в седой пыли,
Новые птицы летят от Новой Земли,
И сочтены твои дни.
Тихо опущен взор, шёпотом разговор,
Здесь ко всякому Одиссею свой приставлен майор,
Всякой решётке — вор.
Нет больше вечных садов, царства Семи городов,
Брошены корабли, теперь ты их сжечь готов
Ради чужих берегов.
Каждый твой шаг потаён, каждый твой возглас учтён,
Всё, во что верил, чем жил, теперь застывший бетон,
Всё, что случилось, сон.
Если ты глухонемой, кто же пойдет за тобой? —
Каждый твой шаг размерен чужой игрой —
Ты проиграл, новый герой…
Послушай, ангел
Послушай, ангел! Я не твой!
Зачем летаешь надо мной?
Пора зарыться с головой
В тугие провода.
А если больно? Если сплю?
А если я её люблю?
А если я себя сгублю
Сейчас и навсегда?
Послушай, ангел! Смысла нет
Над миром взорванным лететь,
И об упущенном жалеть
С поникшей головой,
Пусть эта ниточка тонка,
Но до чего дрожит рука,
Когда прошедшие века
Рыдают над тобой!
Послушай ангел! Этот блеф
Создал Господь для старых дев,
Которым что постель, что хлев —
Всё место для любви.
Но если сможешь, улетай
В свой странный запредельный край
И только лучшим передай
Послания свои!
Божье веретено
“И ввели девиц в храм Господень. И сказал первосвященник: бросьте жребий, что кому прясть”
Протоевангелие Иакова, Х
Девочка-дикарка трёх с половиною лет
Танку грозит кулачком – и пятится колесо,
Дядя большой и сильный, дядя настроил ракет,
Девочка святая, ей невдомёк это всё.
Плеть обвилась на шее связанного раба,
Голод и агитпроп задушат любой народ,
Главное – не показать, что мёртвая ткань слаба,
Главное, всё по приказу, не дай Бог наоборот!
Мы родились не в России, но разницы, в общем, нет –
Где мы умрём, не скажет ни Сечин, ни Лев Толстой,
Девочка-дикарка трёх с половиною лет
Не уходи, пожалуйста, рядом ещё постой!
Вертится унылое божье веретено,
Словно других траекторий вовсе в помине нет,
В этой стране состарились все, кому не смешно,
Только лишь дети такими не станут, нет!
Господи, верую, эти девочки нас спасут,
Даже, тех, кто не хочет, тех, кто не верит в них,
Вместо суда районного грянет Последний суд,
Вместо печали этой светлый прольётся стих…
Запретный город
Я ограждён громадой дверей
и взорванных потолков,
Я подхожу к окну, я смотрю
на баррикады домов.
Запретный город — и я один,
Запретный город — повсюду дым,
Запретный город — неясный сон,
И в этом городе я рождён.
Когда на улицах выключат свет,
и утро вступит в права,
Я просыпаюсь и, как всегда,
начинает болеть голова.
Запретный город — и всё опять,
Запретный город — не надо ждать,
Когда закончится новый сон,
И в этом городе я рождён!
А если б схемы я разорвал
и прошёл бы на край доски,
Прорваться, наверное, удалось
к другой стороне реки.
Запретный город — не победить,
Запретный город — не разлюбить,
Беги отсюда, неважно куда,
Иначе смерть настигнет и тебя!
А вечер гонит на город тьму,
она побеждает свет,
Нетрудно перепутать дни
и поверить в то, чего нет.
Запретный город — обмана знак,
Запретный город — всё это так,
Запретный город — резона нет
Поверить в этот навязчивый бред!
Вор
Вор сидит за спиной любого из нас.
Вор притаился на дне изучающих глаз.
Без особых примет и живучий, как клоп
Он обшарит твою пуповину, а когда умрёшь, гроб.
Вор присвоит всё, чего желал бы себе.
Он любимую твою украдёт и похитит детей
Он не способен любить и трудиться, он может лишь лгать.
Он испортит всё, чего не сможет отнять.
Вор признан в обществе, его уважают и чтут.
Он толкает на митингах речи, как Робин Гуд.
Он призывает нищих духом идти толпой за собой.
Благословлён пятиконечной звездой на разбой.
Не мечтай о завтра, надо было думать вчера,
Если дорог твой дом, без пощады убей вора,
В его руках автомат, но в горле кухонный нож,
Он всего лишь мелкая мразь, а ты здесь живёшь.
Вор сидит за спиной любого из нас.
Вор притаился на дне изучающих глаз.
В каждой телепрограмме, за каждым столом
Он мечтает о том, чтоб и ты стал тоже вором.
Теодицея
Если жизнь тебя поманит
Бурей чувств, биеньем сердца,
Посмотри на пятна крови,
Что темнеют на снегу.
Вдруг подскажет память детства,
Как жестокому врагу
Присягало королевство.
Сколько в мире разных судеб:
Кто горит, а кто-то тлеет,
Кто, скитаясь по Вселенной,
Исчезает без следа.
Светит пламя еле-еле,
Гаснет падшая звезда,
Но в миру теперь светлее.
Очарованные дали,
Остывающее солнце —
Слишком горькие печали,
Как не помнить их на вкус.
Из заветного колодца
Тихой вечности напьюсь —
Что теперь мне остаётся.
А когда наступит время
Завершить все эти цели,
Я вспорхну рассветной дымкой
Вдоль дорожного узла.
Пусть в божественном прицеле,
Вне миров, за гранью зла
Спит моя теодицея.
Нет меня, а здесь всё так же:
Вкус блистательного мая,
Соловей в кустах лавровых,
И небес манящий свет.
С глаз платка я не снимаю:
Нет ни тьмы, ни солнца нет,
И что выбрать, я не знаю.
Зелёное пламя (Fiamme Verdi)
1.
Деревьям не нужно религии, они сами — боги,
касаются кроной рая, корнями — пекла,
когда мы рождаемся, мы чисты, словно семя,
когда умираем, ложимся им в ноги, в землю.
Конец войны означает конец истории,
когда человечество станет прошедшим чем-то,
планету охватит хмельное зелёное пламя,
и всё возвратится, и жизнь продолжится дальше.
Деревьям не нужно религии, они здесь вечно.
2.
Ветви вверх, ветви вниз —
это твердь, это высь.
Морские волны лижут скалы и города,
какие-то слепые ангелы рвутся сюда.
Ветви вниз, ветви вверх —
это жизнь, это свет.
Луна идёт наискосок, а солнце на звук,
едва заметен отсвет от движения рук.
3.
Археологи будущего раскопают цивилизацию
странную цивилизацию без роду, без племени,
люди, оторванные от корней, отцветали рано,
отцветали в ней тихо, не оставив потомства.
оставь свой след на полках больничных архивов,
человечество, заметит, воздаст тебе по заслугам.
Археологи будущего раскопают цивилизацию —
примитивные захоронения археологов прошлого.
4.
Царствие твое, Господи, начинается с имени,
Царствие твое, Господи, обрастает легендами,
Царствие твое, Господи, уходит в предание,
Царствие твое, Господи, обзаводится догмами,
отпусти меня в реку святую, как ветвь оливы,
подними меня в небо — я буду твоими слезами,
посади меня в почву — и я прорасту до Аверна,
разожги во мне пламя — и я прогорю, как уголь.
5.
День и ночь, ночь и день —
полусвет, полутень.
Всё в мире надобно окончить, чтоб снова начать,
взрывай свой динамит, снимай седьмую печать.
6.
Я чувствую свои корни,
пусть горит зелёное пламя.
Алексей Караковский
Родился в Москве в 1978 году, учился сначала на историка, потом на психолога. Работает в сфере разработки и поддержки Интернет-сайтов. Гитарист, мандолинист, вокалист, автор песен - в основном, на историко-географическую тематику. Лидер рок-группы «Происшествие»; также участник проектов «Ложные показания», «Сад Мандельштама», «Твоё лето не будет прежним» и др. Песни записаны по-русски, по-английски, по-польски и по-немецки; некоторые также переведены на французский, испанский, казахский и иврит. Создатель, а в 2000-2005 гг - главный редактор «Точки зрения». Автор десятка книг. Публикации в литературных журналах «Крещатик», «День и ночь», «Октябрь», «Смена», «Вопросы литературы», ROAR, «Слово\Word», «Лиterraтура», «Формаслов», «Артикуляция» и арт-самиздате («Контрабанда», «Пантеон андеграунда» и др.). Член Союза писателей Москвы (с 2007 г.), Московского союза литераторов (с 2019 г.).