725 Views
Мы начинаем новый проект — обзор антивоенных изданий на русском языке, выходящих в разных странах мира после 24 февраля. Первый наш материал — о спецвыпуске одесского литературного журнала «Южное сияние». Из-за войны этот проект был вынужден переехать в США, но всё-таки продолжил свою работу.
«Не приемля зверя в человеке»
Внеочередной выпуск литературно-художественного журнала «Южное Сияние» увидел свет 11 июля. Альманах предваряет обращение к читателям: «Издание объединяет произведения 31 автора из восьми стран мира, раскрывающие суть вероломной военной агрессии России против Украины. Редакция благодарит авторов выпуска, а также Майку Лунёвскую за предоставленные иллюстрации, как нельзя лучше передающие страшную атмосферу нынешнего времени.»
Обложка очень выразительна, это правда. Трактовать её можно по-разному – вот например так, как это делает автор сборника Анна Михайлевская: «Я очень надеюсь, что астрономы правы, и на том конце чёрной дыры нас ждет новая вселенная.»
А в чью гениальную голову пришла мысль заменить единственную букву и превратить «Южное Сияние» в «Южное зияние» — я не знаю, но лучше сформулировать было невозможно. Именно фантомная боль, дыра на месте каких-то самых главных в твоей жизни основ и понятий – главное ощущение последнего полугодия.
Вот что говорит о названии редакция журнала: «Название сборника, «Южное зияние», отражает пропасть между тем, что было, и тем, что стало. Вместо разноцветного сияния наших душ и всепоглощающей любви – чёрное зияние опустошённых судеб и земель. Вместо света – кричащая пустота. Вместо Plexus Solaris – Gurges ater. Black hole…».
«В мире, потерпевшем кораблекрушение, где почти всё нестабильно и каждый месяц хуже предыдущего, до сих пор была и есть такая константа как литературно-художественный журнал «Южное Сияние», родившийся 11 лет назад в Одессе и до нынешнего времени преданно служивший имиджу Одессы в целом и её литературе в частности. Надеемся, что так и будет – до тех пор, пока мы будем способны продолжать. Начиная с нынешнего номера журнал получил американскую прописку, мы искренне благодарны за это филадельфийскому издательству «Ariella Publishing». Несмотря на это, «ЮС» остаётся бытийственно одесским и онтологически международным изданием, состоящим в душевном родстве с гуманизмом, отвергающим насилие в любой его форме и не приемлющим зверя в человеке.» — рассказала о судьбе журнала в страшных изменившихся условиях Людмила Шарга, завотделом поэзии.
Сборник состоит из трёх блоков – поэтического, художественной прозы и дневников военного времени. И ещё одна его особенность – он двуязычен, включает произведения на русском и украинском языках.
Проза
Здесь мы наблюдаем первые ростки прозы об этой войне – которая очень скоро хлынет бешеным потоком на разных языках и несомненно даст литературе новые большие имена и произведения. Очень ценно, что люди пишут, опираясь на собственный опыт – работы в госпитале, помощи беженцам или просто на эмоциональный опыт человека, оказавшегося посреди войны.
Фронтового опыта в этих рассказах пока нет. О нём мужчины напишут потом, им не до того сейчас…
В этих историях много притчевой составляющей, авторы пытаются осознать, как с миром произошла такая страшная метаморфоза, почему ужас войны возвращается к человечеству снова и снова. И в каждом рассказе — вера хоть в какие-то силы, помогающие людям против страшной беды.
В рассказе Анны Михалевской «Вопреки всему» такой силой выступает Время, а его антагонистом – его сестра Война. Госпиталь в мариупольском бункере, девочка, у которой нет матери, а отец умирает под Харьковом. И Время – отнюдь не всесильное – чуть-чуть накреняет чашу весов в пользу жизни – но только в том случае, «если капитан сможет выйти из бункера, если выведет раненых, женщин, детей, бойцов». То есть в руках человека всё, даже то, что от него, казалось бы, не зависит.
Лада Миллер из Монреаля («Пока ворчит Эльза») в центр повествования ставит 80-летнюю Эльзу и её отца – солдата Вермахта. Отец когда-то признавался в письмах к жене с фронта: «Да нет, чего уж врать. Всё ты соображаешь. Ты идёшь и убиваешь, и тебе это нравится. Боюсь, что и после войны будет так же.»
Вот эта жуткая констатация плюс реалии волонтёрского центра, через который проходят тысячи обездоленных людей – создают ощущение безысходности войны, её кармической предопределённости…
Самый эмоциональный, художественно яркий рассказ написан на украинском языке Викторией Корытнянской. Он называется «Я ховаю тебе, вiйна». Героиня следует народному поверью – война обязательно придёт туда, где пролилась первая кровь. И как только ракеты прилетели в село – София режет петуха, и пришедшую за ним Войну прячет в мешок… Весь рассказ – это просто крик отчаяния человека, столкнувшегося со злом настолько бессмысленным и несусветным, что надо немедленно его остановить, хотя бы таким мистическим способом. Язык притчи прекрасен:
«– Хай пелюстки вбитого тобою дерева стануть тобі саваном, хай родюча земля України перетравить тебе і поверне світу зеленим паростком, хай кров безневинного півня буде твоя остання здобич. Хай буде так! – піднялась з землі Софія.
– Так буде… – луною обізвались Віра, Надія й Любов.»
Что характерно – ни в одном из названных или не названных мною рассказов нет ни слова о стране, развязавшей войну. Есть ненависть к самой войне — как к враждебной человечеству стихии… Вряд ли эта тенденция в военной прозе сохранится в дальнейшем, но первые её проявления в «Южном Сиянии» именно таковы.
Дневники
Большой блок прозы нон-фикшн представляют дневники двух одесситов – Евгения Голубовского и Ольги Ильницкой.
Евгений Михайлович Голубовский — журналист и культуролог. редактор газеты «Всемирные одесские новости», замредактора альманаха «Дерибасовская-Ришельевская», вице-президент Всемирного клуба одесситов, деятельность которого сейчас приостановлена. Война — время жёстких решений…
В публикуемых страницах из дневника Евгений Михайлович пересказывает себе и читателю страшные новости, которые мы с вами мониторим каждое утро — взятые точечно, рандомно – иначе какой бы журнал их вместил…
Более подробно говорит о городах Донбасса, в частности о Рубежном, повторившем страшную судьбу Мариуполя.
До войны в Рубежном проживало более 60 тысяч жителей.
Сегодня местные разделились на три категории: эвакуированные в безопасные города Украины или за границу; те, кого депортировали в Россию или на оккупированные территории; те, кто до сих пор в заложниках у «кадыровцев», и живёт в подвалах города.
Но есть у дневника ещё одна функция – отразить взгляд писателя на сложные морально-этические вопросы этой страшной войны. И один из главных – вопрос о виновности русского языка и русской культуры в происходящем.
Не раз писал и повторю, что немецкий язык не повинен, что на нём разговаривал Гитлер.
Английский язык не повинен, что солдаты из США сжигали напалмом Вьетнам.
И Чехов, и Чайковский, и Врубель, и Высоцкий могут помочь каждому из нас стать человеком.
Почему же сейчас это не происходит? Потому что со школы не живём в культуре.
—-
Культура и должна воспитывать в звере – человека.
Тогда, победив, будем жить в мире и согласии.
—-
Прочёл в интернете почти игриво высказанную новость о чистке библиотечных фондов от „вредной русской литературы“. Читал это и вспоминал старого одесского библиотекаря Тюнееву, которая в годы оккупации Одессы спасла от фашистов фонд марксистской литературы, а от коммунистов фонд запрещённых газет и журналов.»
Победа должна быть не только военной, но и нравственной. Мы создаём свободную страну свободных людей.
Ольга Ильницкая руководит в «Южном Сиянии» отделом прозы.
Её «Странички из полевого блокнота» – сложное сюрреалистическое эссе, в котором, среди извлекаемых ею из подсознания срезов реальности – в разных точках разных исторических периодов – вдруг проступило знакомое уже и мне по опыту последнего полугодия:
«Не бывает храбрых душ отродясь, храбрыми становятся в итоге души пугливые, робкие – научаясь искусству притирания или сопротивления шершавому. Души кровоточат, и вдруг прочное проступает из всего, из мягкости душевной, ранимости и склонности к созвучию. Прочное проступает, как единственно необходимое душе, чтобы человек выжил и состоялся. Из какого вещества состоит прочное? Из преодоления в себе войны. Из противостояния войне. Из самостояния! И из странного – из Господа не убий в себе.»
Поэзия
Поэтическая составляющая «Зияния» — самая яркая, многочисленная и представительная. Реальность такова, что выразить её можно только стихами – эмоциональными и ироничными, звенящими от боли и изумления. Готовили поэтический блок Людмила Шарга и Сергей Главацкий.
Вот – из двуязычной подборки Владиславы Ильинской:
вечер спускается с неба лучами строп,
мать выбирает сыну уютный гроб,
куда деваться от этой любви,
деваться куда, скажи,
когда окружают русские корабли
и сбитые этажи?
—-
скоро новая весна
будет лунные частоты
лить за шиворот окна
ты не слушай всяких сплетен
разгляди её лицо
тятя, клятые соцсети
тащат только мертвецов
может это просто воздух
надрывается от лжи
может быть ещё не поздно
думать, чувствовать и жить
—-
всего глоток, но нет воды –
хотя бы снега…
и жаждой жалкою влеком,
и сажей полон
он отдаётся целиком
на волю волн
морских, ударных, звуковых –
его контузит…
всего глоток,
но нет воды
во всем союзе,
и обезвоженный конвой
уходит в небо,
и дети воют за стеной
и просят снега.
Константин А. Ильницкий представил цикл стихов, в которых сразу узнаётся отсыл к «Василию Тёркину» – и стихотворный размер, и такая же голая жёсткая простая правда войны:
Никогда не перееду
в ту страну, где круглый год
величайшим людоедом
восхищается народ.
Потому что поздно ль, рано –
и никто не запретит –
у преемников тирана
обострится аппетит.
Та же жажда поголовья,
но размах уже иной,
где прожарить могут с кровью
и тебя, и шар земной.
А в этом стихотворении – попытка анализа причин развязывания войны:
Власть не выживет без войны,
если долго врала и крала.
Разблюдовка чужой страны
или двух, если будет мало,
всё исправит без лишних слов.
«Точка У» и другие «точки»
расфасуют тела врагов
на краю пищевой цепочки.
Галина Ицкович живёт в Бруклине, и там ведёт большую волонтёрскую работу, помогает беженцам, передаёт лекарства в Украину, организует неравнодушных…
И стихи её — тоже о беженцах, о сотне неразрешимых проблем – как в загадке про волка, козу и капусту.
никого не спасти
на середине реки отключается интернет
сирена лунает так
что стонет луна в горсти
двое за Днепр доставлены
а коза пусть пешком посидит
возвращаюсь на страшный берег, не прошло и полвечности
пост-травматик коза проклинает колена волковы
заламывает конечности
переходит на личности
что понятно по-человечески:
и сама не в себе, и домишко под бомбами брошен,
а козлятушек-беженцев сжарили на переправах прошлых
И снова сегодня встал перед поэтами вечный вопрос – можно ли писать стихи после…
мне кажется
я больше не стану
писать стихи после Харькова
писать стихи после Броваров
пить воду после Мариуполя
желать Восьмого марта
после убийства рожениц
говорить после расстрела
в упор
русскими
русских
за вопрос на русском
В выпуске всего два поэта из России – Александр Карпенко — поэт, литературный критик, ветеран афганской войны — и я. Мы с Сашей и познакомились, собственно, в Одессе – на прекрасном фестивале «Провинция у моря», который проводился там ещё совсем недавно.
И вот, как выяснилось, мы оба, не сговариваясь, буквально повторили в стихах одну и ту же горькую фразу – «не отмыться».
Александр Карпенко, Москва:
Даже в чистый четверг от войны невозможно отмыться:
Вижу в синем дыму опалённые пламенем лица.
Всё накрыла беда, всё сравняла с землёй катастрофа,
Словно кончилось время, и к людям спустилась Голгофа.
И, пока ещё меч безнаказанно вынут из ножен,
Даже чистый четверг невозможен для нас, невозможен.
А дальше – поэзия фронтовика, человека, который знает войну изнутри:
Там человек лежал ничком
И холодел на солнцепёке.
И, странно погружённый в слух,
Среди песчаной круговерти,
Я различал дыханье мух –
Жужжащий запах близкой смерти.
—-
Я иду по земле, засеянной минами –
и не в силах смотреть на её урожай.
Опустела земля, и жизнь обеззвучела;
кровенеет закат в очертаньях вершин,
и торчат над землёй палёные чучела
подорвавшихся здесь и сгоревших машин.
—-
Страшно, коль звук не поспеет за слогом!
Страх – это мост между жизнью и Богом.
Выйдешь из дома – а смерть за порогом;
Страх – это мост между жизнью и Богом.
—-
Полон дикой тоской
И стыдясь, что живой,
Шёл я к маме погибшего друга,
И печаль хороня,
Провожала меня
В путь далёкий голодная вьюга.
Уж не чуял я ног;
До костей я продрог
Посреди леденеющей стыни,
И, клянусь, видит Бог,
Я хотел, но не мог
Заменить ей погибшего сына…
Инна Квасивка (Одесса) изысканным кружевным монологом пишет о любви, а не о войне. Но в этих стихах дикая боль и страх потери – сквозь счастье…
Когда силуэт твой проёмом дверным проглочен,
и боязно вымолчать то, что дано сказать,
но тьма иссякает со страхом ночных пророчеств,
и небо взрывает нагрянувшая гроза –
я верю дождю и не верю своим слезам.
—-
Яму недругу не копал –
превратишься в его костыль.
Неприглядно пуста кровать,
дом – ни выпустить, ни впустить.
Хочет щедрый у нищих взять
кровь за кров, тельный крест за нить.
И мягкий, горький, мудрый упрёк русскому другу, который не в состоянии пока понять весь ужас происходящего.
…мой русский друг,
попробуй угадать,
как прорастает смерть
за поворотом.
Каким цветком
потянется она
к скелету
полувыжженного дома…
—-
Мой странный друг,
ты знаешь, как вина
рифмуется с войной
и может жечь; как
тишина кричащая слышна
в затихнувшем младенческом
сердечке?
Как старость с детством
прячутся в подвал
и молодость зализывает
раны…
мой прежний друг,
о чём ты промолчал,
когда зима кровила
утром рано?
Владислав Китик (Одесса) делает до боли зримыми противоречия, дичайший оксюморон прекрасной южноукраинской природы — и войны.
Песни с музыкой ветром вымело.
Осязая людское зло,
Сине море от горя вымерло,
Словно в схиму, в себя ушло.
Нет ни паруса. Ни судёнышка.
Это время дошло до донышка,
Докатилось до песчаного зернышка,
Что хрустеть могло под ногой.
—-
Май и в грозу ни в чём не виноват.
Блаженствует. Парит. Цветёт жасмином.
А у корней заложенная мина
Стяжает зла убойный концентрат.
И — простое объяснение человека, почему он остался в Одессе, не уехал:
А дома… Здесь моё со мной.
И если станет гул прибоя
Взрывной нахлынувшей волной
И беспощадно в небыль смоет,
С земной обителью простясь,
Пусть даже в чувстве незнакомом
Не прерывая эту связь,
Душа и там пребудет дома.
—-
Наши бабушки с неба глядят,
Души-ласточки их близко-близко,
По-походному дедушки спят
Под гранитной пятой обелисков.
От взрывной отгремевшей волны
Только эха набатные звуки.
Были дедушки – дети войны.
Значит, мы её званые внуки.
Андрей Костинский, главный редактор журнала «Лава», живёт в Харькове, в городе, который с первого дня войны обстреливают ежедневно… И дом, в котором жил Андрей, тоже разрушен, его квартира полностью сгорела. И теперь он – голос разрушенного прекрасного Харькова…
мой город похож на человека в операционной̆
у которого вынули сердце и положили рядом
оно ещё бьётся
линия кардиограммы –
крыши полуразрушенных высоток
линия ещё не ровная
ещё не сравняли с землёй
но амплитуда всё ниже и тише
я всегда любил смотреть на закат
как солнце опускается на дома
и уходит за горизонт
плавно подбирая за собой красное покрывало
теперь я слышу как солнце стонет
касаясь острых фрагментов
разбитых снарядами и бомбами зданий
оно даже отталкивается соприкасаясь с руинами
каждый день – будто длиннее обычного
на ступеньку храма
—-
мой город…
мой любимый город…
потерпи
скоро врачи вернутся
вложат сердце в грудь
по кровеносным метро
ритмично пойдут поезда
И посвящение девушке, работающей на скорой родного Харькова.
И потрясающий диалог беременной со своим ещё не родившимся сыном – в бомбоубежище.
И внезапное, до слёз:
Спросит внук у меня: «Деда, скажешь
что-нибудь языком ворожим?»
«Одинаков их язык с нашим.
Их смогу только скорчить рожи…».
И – о своём сгоревшем доме:
теперь ранневесенний сквозняк
поёт колыбельную
мертвому (не)жилью
где сожжены все фотоальбомы
всех поколений
когда у моих детей их внуки
попросят показать
фото моего деда
победившего фашизм в 45-м,
то услышат:
фотографий прапрадеда нет,
их сожгли фашисты
Ольга Лесовикова (Одесса) возвысила свой голос против страха и унижения, которые несёт с собой война. А высшая форма презрения к врагу – вообще не упоминать о нём.
не поклоняюсь войне,
не, не, не
не предлагать мне пилюль –
ни синих,
ни красных,
ни радужных,
как, впрочем, и небесносолнечных
«особо опасных» cosmo_сносных.
отстаньте!
цветовая градация
для обогащения интеграции
меня не касается.
вЫчеркните согласные,
глас,
голосить,
выть,
орать до неба,
Татьяна Орбатова, Одесса:
Горькое слово не выплакать – сушит печаль,
с миром не выплеснуть горе. Яриться и жить.
Буча, Чернигов, Гостомель… Не гаснет свеча,
Небо врастает в дымящиеся миражи.
Небо врастает в извечную карту дорог,
каждая степь или поле сражений – среда.
Чья-то убитая доченька, чей-то сынок –
облако над Бородянкой, святая вода.
Пашня бесхлебная, тёмная. Враг наш – не брат,
русые волосы наши природы иной.
Неба багровое рубище, сон-коловрат
полон обстрелянным словом и болен войной.
Єлiзавета Радванська, Киев. Да, мне страшно и горько читать её стихи. И нет слов, чтобы ей возразить. Она теперь вправе ТАК писать. И этот ящик Пандоры открыла моя страна…
Що є війна? Всі вірші – не на часі.
Бо час – від відчуття до нечуття.
В своїй останній, чорній іпостасі
Прийшла весна в обірване життя.
Не страх, а лють – немає більше страху.
Червоним небом випалено біль.
І замість сонця – лиш зіниці шляху,
Яким іти – у бій, у бій, у бій…
Людмила Свирская — с тем же безальтернативным чувством ужаса и вины, охватившим всех адекватных и честных людей в России и русских во всём мире. Людмила живёт в Праге.
В то утро от подруги смска:
«Твои бомбят Одессу!» – «Что?» – «Война!» –
«Там нет моих!» – хотела крикнуть резко.
Но голос сел… Бомбит – моя страна…
Как в том, навеки проклятом июне,
Всем громким обещаньям вопреки…
Моя страна… в которой Пушкин, Бунин…
И юность… и объятья у реки?..
День покатился. Чёрный и бездонный.
Куда-то в пропасть. (Верится, что в ад.)
По улице иду и слышу стоны.
Глаза закрою – города горят.
Не станет больше наше небо синим.
Подруги плач не смолкнет вдалеке.
Она ведь моего учила сына,
Да! – говорить на русском языке.
___
P.S. Подруга – лучший русскоязычный логопед Праги.
Анна Стреминская – с горькой иронией о нагрянувших с востока «освободителях»:
Но вот История настоящая – она рождается там,
где города убивают, где в окнах огни потухли.
Где солдат с унитазом, а вот офицер с манто,
а третий носки и тапочки прихватил для мамаши.
Хозяева дома убиты, они – ничто.
Их сын поседел, он стал на сорок лет старше.
Язык их могуч и велик, правдив и свободен,
поскольку они говорят семиэтажным матом
в разговоре с отцом и мамой, с дядей и тетей,
с невестой и другом – священно слово солдата!
И сколько детей ты убил, и сколько невест изнасиловал –
расскажешь ли перед свадьбой любимой своей невесте?
Но когда всё пройдет, девчонка обнимет милого,
и он ей расскажет матом о доблести и о чести.
Александр Хинт — о том, как уродует война людское сознание, стоит только начать, как быстро она расчеловечивает.
По рецепту мечтали замесить сто на сто
получали в итоге стоголосое тесто
До обеда распинали за то, что Христос
ближе к вечеру – потому что есть свободное место
Наугад проходя повороты в игре
отбирали у братьев замшелые троны
Там с утра убивали за то, что еврей
а по средам – потому что остались патроны
Людмила Шарга ведёт подробный очень лиричный дневник с первых дней войны – как инструмент сопротивления войне, её тотальному обезличиванию. Остаться собой – а что ещё может поэт противопоставить этому высокотехнологичному безумию…
напрасно я кричу до хрипоты,
а выживёт лишь тот, кто отмолчится –
кто беспристрастен.
И растут кресты,
кресты по обе стороны границы.
——
кричит в телефон и плачет: ты её видел?
Скажи мне, чьи это вещи и кто она?
Мне их подают, как платок подавали Фриде.
Я снова вчера посылку дотла сожгла…
Жива эта женщина, или… тобой убита?
Как звали её?
Сумрак выдохнул: Маргарита.
И тлели обрывки жизни чужой по углам.
Александр Щедринский, Одесса:
не вечны ни имперство, ни тиран,
ни атлантида, ни гиперборея.
расти, мужай, война крепит мужчин.
и я научен ею быть покрепче.
но не ищи порядочных причин
войне и смерти: так – намного легче.
И о моей собственной подборке (Ольга Андреева, Ростов-на-Дону) – стыд и боль за происходящее, желание очнуться от этого ужаса, проснуться. Ничего подлее и бесчеловечнее войны России против Украины я и вообразить не могла, возможно ли, чтобы это происходило на самом деле?
Мы потеряли грань добра и зла.
Да где ж она? Ведь только что была.
Незыблемо стояла, на века,
ты помнишь, ею любовался Кант?
—-
Иди молись за то, что Бога нет –
иначе как тебе глядеть на свет…
Читать спецвыпуск журнала «Южное сияние»
Редакция «Точки Зрения» будет благодарна литературным критикам и журналистам, согласным присоединиться к проекту. В нашем списке уже более десятка изданий, и мы хотим рассказать о каждом. Спасибо!