717 Views
Adagio sоstenuto
Вчера закончилась война,
ну якобы война,
А я лежу в реке у дна,
и даже ниже дна,
И надо мной стоит вода,
тяжелая вода,
И где-то высоко гудят
электропровода.
Там, где вчера мела метель,
небесное стекло,
там тени синим на снегу
и зелена хвоя,
там волк, и клест, и свиристель,
и все белым бело,
а под водою рыбы спят,
и камни спят, и я.
О чем был спор, за что был бой,
наверно, о любви,
за справедливость, за закон,
за жажду правоты…
А здесь под толщей ледяной
и сумрачной воды
холодный медленный песок
и нету суеты.
Там, наверху, летит, гремит,
там жизнь берет своё,
там все блистает, и искрит,
и рушится, звеня.
А здесь глухая тишина,
покой и забытьё,
и сновиденья спящих рыб
скользят через меня.
“Говорит Москва”
А я помню, как восемь лет назад,
распыляли над нами по точкам яд,
И повсюду он лился, орал, шелестел,
вперемежку с кадрами мертвых тел,
обожженных зданий, суровых ртов.
Детским жалобным криком и плачем вдов
заклинали нас, словно дудка – змей:
отомсти! убей! отомсти! убей!
Я свидетель: было. И встречной волной:
“Мы же братья!” и “Крым вернулся домой”,
Мы придем на помощь! Мы всех сильней!
Отомсти! Убей! Отомсти! Убей!
И как дикторша, горько ломая бровь,
извергала новости каждый час,
и опять – мы братья, родная кровь,
Крым, Донбасс, фашисты, опять Донбасс,
достиженья, флаги, трупы детей,
отомсти! убей! отомсти! убей!
Проклинали нелюдей вгорячах
и встречали Крым охапкой цветов.
Третий Рим – Москва на семи холмах,
А всего их тысяча, тех холмов.
24.02.22. Ночь
…через какое-нибудь количество
каких-нибудь долбаных лет,
мы просто вспомним про этот день,
про этот проклятый день,
как ты пришла ко мне покурить,
потому что никак одной,
потому что мир вдруг стиснулся в ком
и замер в клетке грудной.
Я вспомню, как в этот черный день
мой полузнакомый друг,
что рисует мудрых львов и лисиц,
гуляющих средь листов,
внезапно, залпом, лист за листом,
рисовала деревья, дома и птиц,
но красным и черным, черным и красным,
в крови, и угле, и синей пыли.
…а в это время они штурмовали
Чернобыльскую АЭС…
И черные птицы с серой бумаги
глядели на Ржавый лес.
Я вспомню, как ненависть горлом шла
и колом вставали слова.
Как перекличка в “Фейсбуке” велась:
“Живы” – “Живой” – “Жива” –
“Кот в переноске, готовы идти,
собран тревожный рюкзак”.
Мир кончился. И моих друзей
за “Мир Украине!” и “Нет войне!”
менты волокут в автозак.
Преступник – не тот, кто бомбит города,
а тот, кто идёт против зла.
Но Питер подчеркнут горящей чертой,
это первый Молотова коктейль
девушка подожгла.
А я до рассвета делом займусь,
чтоб от ужаса не орать, –
расставлять запятые, ставить тире,
“елки” на “лапки” менять –
потому что мор, а теперь война,
и голод стоит у дверей,
И ангел опять снимает печать
под рев четырех зверей,
но моя подруга, которой ночь
в отделении коротать,
просит самое важное:
хлеба, одежды и что-нибудь почитать.
И проклятой ночью проклятого дня
среди злобы, воя, дерьма,
Насколько мне хватит воли и сил,
я буду вычитывать этот текст,
и отдам редактору – точно в срок.
Потому что – и да поможет нам Бог, –
остаются Пушкин и Розенталь,
когда наступает тьма.
24.02.2022. Утро
Мы проснулись сегодня утром, а под нами горит земля.
Эта, щедрая, с новой травкой и цветочками миндаля,
Люди ходят по ней спокойно, город жизнью своей живет,
а под нами она пылает – как подстреленный вертолет.
Застилает вонючим дымом, наступает дневная тьма.
Я иду, а земля пылает, – и невольно схожу с ума…
и у многих вокруг – я вижу – тот же страшный, ослепший взгляд.
Мы идем по горящим углям. И над нами щерится ад.
03.03.2022
Ну про что нам, про что?
Хочешь, про то,
как в Таллине солнце смеялось,
медленно и лучисто,
и как мы с тобой свежекупленный хлеб
завернули в кленовые чистые листья,
и как этот хлеб пах Таллином и листвою.
Мы были там, были с тобою.
Или как в Риге по Даугаве
словно крепенькие кораблики,
плыли круглые белые яблоки,
и детский смешной барабанчик гудел,
и флейта свистала какую-то песенку,
и ввысь возносился собор
каменной светлой стеною.
Мы были там, были с тобою.
Или как в Питере,
на апрельской жестяной крыше,
где трубы оставшимся дымом сочились,
где ветер холодный напоминал
о снеге, дороге, ночлеге,
а ты, акварельные краски достав,
рисовала тот двор, что под нами,
и тополь, и окна, приветно горящие,
вот же мы были смешными,
над крышей с антеннами, над улицами и домами,
и нас тогда на весь мир таких было двое –
мы были там, были с тобою.
И далеко за кругом полярным,
где мхи глубоки, а небеса лучезарны,
где подосиновик-пол-апельсиновик
над стелющейся березкой,
где вороника, шикша, а то и морошка,
и мох – кукушкины слезки,
и вечерами все резали мы грибки,
и на нитки низали,
Много ль мы знали?
Там, в Кандалакшской губе,
где морская капуста, и скалы,
и море с водой ледяною.
мы были там, были с тобою.
Там, на краю ойкумены одном –
ты, на другом – я, между нами война,
и чума, и пространство вымершее,
запертое и пустое.
Но у гномов есть такие ключи.
Они играют такую музыку.
Их оловянные кольца, бородки латунные, медные цепи
любые пути откроют.
мы будем вместе, сердце моё. Я буду с тобою.
Рисунок: Марина Игнатьева (Италия)