465 Views
* * *
С растерянным смятением в груди,
с невысказанным горестным вопросом
седой старик Европы посреди
стоит под небом мартовским белёсым,
исполненным предчувствия грозы…
Старик молчит. Его звезда погасла.
Проходит сквозь него чужой язык,
как финка сквозь растопленное масло.
С ним рядом сумка: свитер да носки,
потрёпанная связка старых фото —
резон для оглушительной тоски,
пригодной для ступенек эшафота.
Ведь ни понять, ни осознать нельзя,
и каждый шаг — как будто в полудрёме…
Вчера был дом, соседи и друзья,
а что сейчас, чужого неба кроме?!
Старик устал. Он стал вчерашним днём.
Он неподвижный манекен витринный…
Но бьётся в нём, набатно бьётся в нём
растерзанное сердце Украины.
* * *
Залить в себя вина. Не ради пьянки,
а чтоб с резьбы свой разум не сорвать.
Чуть позже — сорок капель валерьянки
и — без сирен с бомбёжками — кровать.
А ночью — снова щуриться бессонно,
покинув бесполезную постель,
и наблюдать, как режут гладь айфона
кровавые фонтаны новостей.
Ну, как вы там, херсонцы, харьковчане,
столь дорогие сердцу моему?..
Слов — нет. А Слово, бывшее в Начале,
пришло к концу и рухнуло во тьму.
Тягуча пустота, как проза Пруста…
И ты во имя тех, кто вдалеке,
растишь в себе высокое искусство
молчания на русском языке.
* * *
То ли дождь, то ли снежные хлопья,
карты путает март-интриган.
Отчего ты глядишь исподлобья,
семилетний седой мальчуган?
В сколах стёкол оконная рама,
сиротлив неприкаянный лес…
Мир, в котором есть папа и мама,
точно был, но внезапно исчез.
Дом соседский — осевший, скрипучий —
в обгоревшей стоит пустоте…
Говорят: всякий выживший в Буче
сможет выжить отныне везде.
Врос пейзажем в весеннюю слякоть
и уже никогда не умрёт
мальчуган, разучившийся плакать
и смеяться на годы вперёд,
он глядит на Вселенную немо,
прах и пепел под сердцем храня,
и швыряет в бесстрастное небо
самолётики Судного Дня.
* * *
И что с того, что май, а не январь?
Ещё не ночь. Одышливая хмарь
на землю опускается, как полог.
Спешат к тиви отцы и сыновья…
И, интеллектом всех вокруг давя,
в экране возникает политолог.
К нам, говорит он, не пристанет грех.
Мы лучезарней, мы прекрасней всех,
по веским данным нашего статцентра.
Наш Президент пронзает светом тьму.
Народное доверие ему
вот-вот на днях превысит сто процентов.
А вражий мир пущай горит огнём.
И политолог говорит о нём,
в прямом эфире не стесняясь мата,
и утверждает, рдея, как томат,
что нация, у коей есть «Сармат»,
счастливей тех, у коих нет «Сармата».
Он бьёт себя в упитанную грудь,
крича: «У нас, друзья — особый путь!
всем остальным — пора посторониться!
И этот путь понятен. Он таков:
добить немногих внутренних врагов,
чей путь «бордюр-поребрик-заграница».
Потом, в конце, для завтрашних газет
позирует в рубашке с буквой Z,
потом спешит домой, сутуля плечи —
поцеловать детей, обнять жену
и отойти к заслуженному сну,
во сне вернувшись в облик человечий.
* * *
О, как ты безгранична, сила слова! —
сильней порой, чем водка да баян…
Любил Василий слушать Соловьёва,
Скабееву, а также Симоньян.
Исполненный патриотичной веры,
повесил наш герой на дверь в клозет
красивый календарь, где «Искандеры»,
а с ними рядом буквы «V» и «Z».
Российской веря мудрости и силе,
плечом любимый чувствуя народ,
на западные санкции Василий
вовсю плевал, слюны набравши в рот.
Жаль, помощи подобной было мало…
Но уцелела Ариадны нить,
и аналитик Первого канала
Василию сказал, как поступить.
«Зачем мне мир, в котором нет России?!» —
от собственной решимости дрожа,
подумал чуть подвыпивший Василий
и прыгнул вниз с восьмого этажа.
Вот он лежит, красивый и двухсотый.
Глаза пусты и бездыханна грудь…
Но долго будут помнить патриоты
Василия простой геройский путь.
* * *
Люди прячутся в подвал, в катакомбы,
обнимаются в преддверии ада…
Но ведь бомбы, современные бомбы
и планету-то прошьют, если надо.
Злое небо давит вниз многотонно,
и в мозгу, как наяву, днём и ночью,
мамы, мамы под завалом бетона,
дети, дети, что разорваны в клочья.
Их убийцы, дав оружию роздых,
поздним вечером в азарте бессонном
оглашают перепуганный воздух
перепалками и русским шансоном.
Всюду шабаши отродий и бестий —
так, что в горле нет ни слова, ни слога…
И всё это называется вместе
доказательством отсутствия Бога.
* * *
Неприкаянно горбясь, свой ужин отдав врагу,
одинокий, как принц государства из НАТО (датский),
перед картой Украйны стоит генерал Шойгу.
На парадной груди перемешаны нэцке с цацке.
Генерал ни здоровьем, ни мозгом отнюдь не дюж.
Он на карту глядит, на которой двухцветны стрелки,
и в мозгу оформляется чёткое: «Мать твою ж!..»,
нависает над ним потолок в трёх слоях побелки.
За пределами бункера — ветреный май с дождём,
так, что с ходу и не разберёшься: весна ли? Осень?
Генералу сегодня опять говорить с Вождём…
Пара памперсов мокнут насквозь, словно нет их вовсе.
Генерал репетирует: то баритон, то бас,
совладав на минуту со страхом, с открытой раной…
Через час он доложит: «Вот-вот, и падёт Донбасс,
а потом, по инерции — и Лихтенштейн с Гайаной».
* * *
Зелёнкой покрыт деревьев торговый ряд,
аллергики расхватали запас визина…
Здесь тишь и покой. Инфляция, говорят;
ссылаются на табло, где цена бензина.
И тучи, набухнув серым, пускают сок,
и вроде не время ствол направлять в висок.
Всем ближе свои. К аноду не льнёт катод.
Жизнь вылилась в чёрно-белое «или — или».
Плывёшь себе, астероид среди пустот,
в холодных, как лёд, скоплениях звёздной пыли.
Всё глубже, тебя всё глубже ведёт нора.
И люди — отнюдь не братья. Признай, сестра.
Все те, кто любил тебя, кого ты любил,
будь двое их, или двадцать, а может, двести —
в ловушке вблизи сомкнувшихся Фермопил.
Ни шагу назад, ни шагу вперёд. Мы вместе.
А Ксеркс где-то рядом. Поступь его орды
в минуту затопчет наши с тобой следы.
Но всё это мысли. Всё в основном окей
в мирке разбитных одёжек и блюд съедобных,
и хвалится рэйв-новинками диск-жокей…
А где-то солдат стреляет в тебе подобных,
и пуля, прервав напев, и судьбу, и стих,
полёт исчерпав, ложится у ног твоих.
Рисунок: Мил Тамфанон (Таиланд)
Александр Габриэль
Родился в 1961 году в Минске. Окончил факультет промышленной теплоэнергетики Белорусского национального технического университета, в 1988 году защитил кандидатскую диссертацию, работал научным сотрудником в НИИ. После 1992 г. занимался коммерческой и банковской деятельностью, в 1997 году эмигрировал с семьёй в США. Проживает в Бостоне. Всерьез начал заниматься сочинительством в 2004 году. Автор книг «Одним файлом» (США, 2005), «Искусство одиночества» (Москва, 2006), «Планета поэтов 3» (Рига, 2007), «Неразведенные мосты» (Санкт-Петербург/Нью-Йорк, 2007), «Эго-истины» (Санкт-Петербург, 2009), «Эквилибриум. стихоживопись» (совместно с Изей Шлосбергом, США, 2013), «Контурные карты» (Санкт-Петербург, 2013), «По прозванью человеки» (Санкт-Петербург, 2015).