600 Views
Translated by Richard Coombes
I’m driving day and night
I’m driving day and night, I’m driving down a road that has no end.
The fields are bending, slowly waving wings of black before my face.
There are no fields as black as this in my cold corner of the world.
There, where my old home still stands, the grass is softer and the clouds more white.
We were close, and closer than close, our hands were warm, our eyes were moist,
But now light rain on long wrists falls, and forests fill our line of sight.
Conversations, easier than easy, darted the way the sparrows dart,
But now around your words and mine has grown a thicket of tall firs.
A heated stove we had, a fattened blue tit, hedgehog on patrol,
But now the roads are wrapped around our feet and tangled in our hair.
Untangle them, unroll them―how can we? How smooth out the bump? ―
Gone the blue tit, flown across the sea,
In the heavens a blossoming flush of fire,
In my throat―a lump.
New Year already addled
New Year already addled,
Droop-eared, wilting garlands,
Ice, once clear, now raddled,
And you, my love, my darling,
Here on the wall, your strong
Arm wrapped tight around me:
From peace all ages long
Look down; show me you’ve found me.
I’m scared here all alone
Among the piles of snowfall.
Smoke from the new war zone
Drifts beneath our wall,
Yet still the fun, the joshing,
Still people don’t believe,
But they’ll all be fed to bursting
(You knew; you’re not deceived),
Bloated on shame and blood
And loud vituperation,
Like the ice here, smeared with mud
And melting at the margin;
Bloated on refugees,
And Death, his red maw gaping.
You knew, my love, so please—
Do something, anything!
Pebble-skinned August
Pebble-skinned August draws in, hastens.
A softness appears in the movements of leaves,
And overhead an impalpable haze,
And damp in the eyes. It’s time to awaken:
Pull back the curtains, accept it; it’s true
That no more than eighteen days still remain
Till the weeping, the sculpted edge and its flame,
Till midnight all new, till the chasm all new.
But August has yet its midpoint to reach –
Come then, let’s buy us a rough canteloupe,
A helping of figs and a soft velvet peach
And we’ll sit out so late that the heart will escape
Out onto the moonglade, its mainsail unfurling
And head for where August won’t finish so early.
And you’ll talk of our garden, and tell me the best news
— The viburnum reddening, yellow the primrose,
And the slow sun setting the Antonovka ripening.
So quiet – as if no farewell were waiting.
We’ll tire, we’ll come to, we’ll wash up and dry,
But cry – no, I won’t, I won’t, I won’t cry.
Татьяна Вольтская
Татьяна Вольтская
* * *
Еду я день и ночь, еду я по дороге без конца.
Чёрными крыльями поля медленно машут у лица.
Нету в моём краю холодном – чёрных таких полей.
Там, где остался дом, мягче трава и облака белей.
Были мы ближе близкого, руки наши тёплые, влажные глаза,
А теперь на долгих запястьях дождики, на глазах – леса.
Были разговоры легче лёгкого, разлетались, как воробьи,
А теперь слова позарастали ёлками – твои и мои.
Было у нас – печка натоплена, синица накормлена, ёж на часах,
А теперь дороги намотались на ноги, запутались в волосах.
Как бы нам размотать их заново, распутать клубок?
–
Улетела синица за море,
В небесах полыхает зарево,
В горле – комок.
Татьяна Вольтская
* * *
Протухший Новый год,
Обвисшие гирлянды,
Подкисший невский лёд,
Ты, друг мой ненаглядный,
Сидевший на стене,
Обняв меня рукою,
Кивни скорее мне
Из вечного покоя.
Мне страшно здесь одной
Среди снегов холмистых.
Под нашею стеной
Опять война дымится,
Ещё летает смех,
Ещё ей верят мало,
Но ты-то знал, что всех
Накормят до отвала
И кровью, и стыдом,
И поношеньем громким –
Как этим грязным льдом,
Подтаявшим по кромке,
И беженцев толпой,
И смертью большеротой.
Ты знал же, милый мой, –
Так сделай же хоть что-то!
Татьяна Вольтская
* * *
Сжимается быстро шагреневый август.
В движеньях листвы появляется мягкость
И над головой – незаметная дымка,
И влага в глазах. Занавески раздвинь-ка,
Пора просыпаться, пора признаваться,
Что дней остается всего восемнадцать
До плача, до пламени края резного,
До полночи новой, до пропасти новой.
Но август пока не достиг середины –
Давай-ка мы купим шершавую дыню,
Немного инжира и бархатный персик
И так засидимся, что выплывет сердце
По лунной дорожке, направит свой парус –
Туда, где уже не кончается август.
И ты мне расскажешь про сад и про то, как
Краснеет калина, желтеет грунтовка,
Антоновка зреет на медленном солнце.
Так тихо – как будто и не расстаемся.
Устанем, очнёмся, помоем посуду,
А плакать – не буду, не буду, не буду.