1167 Views

* * *

Белеют стружки на полу,
Летит опилок пыль.
Я долго ждал в своëм углу,
Что сказка сменит быль.

Кручу, верчу, пилю, точу,
Ошкуриваю срез.
Я слишком много спрятал чувств,
Подкармливая стресс.

Девятка ровных круглых дыр,
А палочка — одна.
Я сам себе — и командир,
И целая страна.

Проснулась дудочка моя,
Взмывает тонкий звук.
В дороге встретимся, друзья —
Я вас с собой зову.

Тащите флейту и дудук,
Кларнет, гобой, трубу:
Долой крысиную орду
С помостов и трибун!

Столкнëм ораву жирных крыс
С кирпитчатой стены!

Стоит толпа. И каждый — Нильс.
При Нильсах нет войны!

* * *

На дворе трава, на траве дрова.
Шевельнуться бы, хоть едва-едва.
На траве рука, под рукой АК.
Тяжела башка, да душа легка.
Полетит душа над травой кружа:
Сколько душ парят, сколько тел лежат.
На траве двора полегли с утра;
Каждый — муж и сын, каждый — друг и брат.
Ввечеру пришли, поутру легли,
За клочок травы, за кусок земли.
Вся трава в вьюне, вся земля в войне.
В небе правда есть — правды снизу нет.

Посередь двора: в голове дыра,
В лоскуты броня… Помяни меня.

* * *

Играю в войнушку.

Ба-бах-тарарах —

И рвутся снаряды в зелëных дворах.

Бу-бум — подворотня,
“Хрущëвка” — тыдыщ!

В ней жители явно не ждали беды.

По небу стрижами несутся — взу-взу! —
Мои самолëты: взрывчатку везут.

Здесь танки хохочут, зенитки орут…

Однако, пора бы закончить игру:
Расставлю игрушки по нужным местам.

Но вновь из-за окон грохочет — тадам!

Тащу табурет, забираюсь к окну —
Там тоже, похоже, играют в войну.

Ба-бахи, тыдыщи, пиф-паф и ба-бам.

Кричащие дети под юбками мам.
Рыдают старушки и стонут деды.

Пожары. Воронки. Развалины. Дым.
В руинах дороги, дома и дворы.

Ну, хватит, пожалуйста! Хватит игры!

Я — кубарем на пол. Я жмурюсь, кричу:
“Я так не хочу! Не хочу! Не хочу!
Я в домике! Стоп! Туки-тук за себя!”

Снаружи стреляют. Снаружи бомбят.

“Я понял — мне снится!”

И грохот извне.

Проснуться.
Проснуться.
Проснуться бы мне…

* * *

слово было в начале
и непременно будет в конце

чьë-то скупое, холодное, злое слово

кто-то скажет его, не дрогнув и мускулом на лице
из недр защитного сооружения нежилого

это общее слово
но может быть и своë

личная кода каждому инструменту

может слово это разрушит завтра твоë жильë
может слово это закроет тебя чернотой брезента

слово способно прийти за тобой в ночи
днëм или вечером

слову не свойственно чувство времени

может быть, слово прямо сейчас звучит
хищной и незаметной точкой на чьëм-то темени

слово ранит металлом пули или ножа
слово множит наспех вырытые могилы

в мире много слов, за которые стоило бы сажать

но садятся почему-то всë за другие

* * *

меня точно никогда уже не убьют

правда, меня никому не тронуть

даже если перестреляют мою семью
сэкономят на мне патроны

даже если мой дом сгорит
стены сложатся как колодец карточный
я буду спокойно сидеть внутри

для меня этого недостаточно

если я в шеренге пойду вперëд
то меня не взять неразборчивым падающим снарядам
и меня никакая пуля не приберëт
не забрызгает моей кровью того, кто рядом

я навечно в своей колонне, в своëм строю
в норме сердце, в порядке совесть, на месте нервы

меня точно никогда уже не убьют

потому что убили одним из первых

* * *

Девять месяцев Марья не спит по ночам спокойно,
Девять месяцев муторно слушает тишину:
Ну как выскочат из-за леса гнедые кони,
Увезут опять кого-нибудь на войну.

Девять месяцев Марья не пела весëлых песен,
Не плясала, от смеха не прятала рта в платок.
Пу́сты Машины щи да каша, хлеб Машин пресен,
А под хлебом, в стакане — водочки на глоток.

Плакать. Верить. Молиться. Ждать весточку от Ивашки.
Снова плакать — такой вот бессмысленный бабий век.
Девять месяцев Марье снятся поля и пашни,
Что распахивает не бомба, а человек.

Девять месяцев. Девять двенадцатых. Три четвëртых.
Красным змеем ползëт к концу очумелый год.
Девять месяцев Марья молча хоронит мëртвых,
И живого рожать ей не хочется никого.

* * *

Решено: заведу лягушку.
Австралийскую, голубую.
Коврик ей прикуплю, кормушку,
Мха в террариум утрамбую,

Накидаю коряг и палок
Гостье с дальнего континента…
Лишь бы только мне не попало
За сокрытье иноагента.

Австралийская же, зараза:
Хоть и квакша, а всë ж не наша.
Вдруг она передаст на “базу”
Все секреты из Mother Russia.

Вдруг подслушает, вдруг подглянет,
Отсигналит, отсемафорит —
И сиди потом, жди подляны,
От “товарищей” из-за моря.

Я законов-то не нарушу?
Не пойму никак, не врубаюсь…
Вдруг как льдом мне сковало душу:
Так она ж ещё голубая…

Заведу вот — и тут же ночью
Как придут: “Заберëм-ка гада,
Никого чтоб не заморочил
Лягушачией пропагандой!

Чтоб нигде ужо не порушил
Ни догмат один, ни обычай,
Не выпячивал чтоб наружу
Голубые свои привычки!”

Я подельник и я пособник,
Я — бессовестный агитатор.
Я ещё развалил часовню
В пятом веке по просьбе НАТО.

Только это всë так, интрижки:
Мелко, слабенько — ну, чего там…
Но вот квакша — пожалуй, слишком,
Ни в какие уже ворота.

От досады реву в подушку,
Всю вину свою понимая…

На коряге сидит лягушка
Цвета неба в начале мая.

Ванечка - творческий псевдоним актёра, поэта и музыканта Анастасии Броварец. Родилась в 1994 году в городе Раменское (Московская обл.). Окончила Московский педагогический государственный университет (музыкальный факультет). Сотрудничает с театром Александры Нероновой "Тенер". Вокалистка рок-группы "Наркомат".

Редакционные материалы

album-art

Стихи и музыка
00:00