390 Views
* * *
когда настанет тишина,
объявят наши перемирье,
мы выпьем терпкого вина
в своей отчаянной пальмире.
обняв друг друга как впервой,
мы, может, истово заплачем.
и помянем последний бой,
что был закончен на удаче.
сложив оружие и проч.,
возьмем баяны и гитары.
и выгоним отсюда прочь
всю дрянь, и запоем по старой.
и будем жить. и сеять хлеб
на этих выцветших руинах.
и всяк вернется, не был где б
домой с названьем Украина.
* * *
теперь непросто. когда залп затих,
ты остаешься в мире сам с собой.
молчит полынь. молчит победный стих.
а мальчики, что были на убой,
отправлены, укрыли чернозем.
так просто быть безжалостным бойцом,
когда есть долг, и ты арджуна в нем,
но что потом — когда ты стал отцом,
когда ты сыном стал. молчит земля.
и на земле лежат уж не враги —
такие же лежат, как ты, как я,
разнятся лишь спецовка, сапоги…
и смотришь не в пылу минувших битв —
а божьим взглядом: господи, прости.
болит душа. болит. болит. болит.
и на военный не перевести.
* * *
они опять приходят с ночью —
огня кровавые сыны.
вкрапляя ада междустрочья
в мои безрадостные сны.
проклятый мир страны востока,
ты сам себе давно не мил,
стекаешь грязью водостока
и матом смазанных чернил.
дочерний дом фашистской рати,
где веельзевул тебя хранит.
ты римом третьим был некстати,
ведь в преисподнюю магнит
тебе назначен. данте знает
все-все о семьях бесовских.
их манят z-подобным раем,
а после сверлят им виски.
ни вымолить, ни откупиться.
ведь большинство в тебе — тварье.
уж лучше было б не родиться
тому, кто знамя взял твое.
но мы тебя и похороним,
обитель зла и подлеца.
и мир сорвет с тебя все брони,
в рот запустив заряд свинца.
* * *
вот так забудете меня,
как забывают сотни родин.
среди распахнутого дня
я буду, верно, похоронен.
нет, не дожди и не снега,
не сани пушкинской дуэли.
лишь золотые берега
на полусонной акварели.
раскинусь так же, вспомнив дом,
его деревья голубые
за занавешенным окном,
что наклонятся, словно выя
твоя, которую любил.
все будет очень прозаично.
я жизнь прожил. и я здесь был —
как все — «удов.» — не на «отлично».
как все, уйду, поди, во тьму,
что не предвиделось в начале.
и встречу, видимо, хому
а не Петра с его ключами.
вот так паду на острие.
и, как билборд на новой трассе,
все одиночество мое
апрель грядущим днем закрасит.
* * *
Чужую речь, увы, не слышат.
Не верят горю моему.
А у меня здесь кровью дышат
В Херсоне, Харькове, Крыму.
Не слышат слов, не слышат писем —
Вот оттого я им пою
Хоть что-то из возможных песен
За мать, за Родину мою.
Быть может, песня там слышнее.
И встрепенется что-то так —
Не на войну пойдет Рассея,
Не в преисподнюю и мрак,
А в храмы ринутся, где сердце
Христа трубит, как личный Гимн.
Что сколько вы под пылью берцев
Уже топтали украин.
Быть может, что-то переменит
Мой гулкий крик до хрипоты.
И вместо чтобы жрать пельмени,
Спасешь Россию лично ты.
Мне горько, больно. Я растерян.
Я верить не хочу в зверьё
И в то, что с разумом растений
Живёт отечество твое.
И я кричу тебе, немея,
Как ближней плоти во Христе:
Паденье Каина страшнее,
Чем возвышенье на кресте.
* * *
Когда вокруг одно ненастье —
Военный бунт, больничный шок,
То нужно вновь закинуть снасти
И повторить: Все хорошо.
Все хорошо — ещё раз, снова
Все хорошо и поглядеть,
Что мира прежние основы
Перевернуть не может смерть.
Что вечен дух, и вечно слово,
И дружба вечна, и любовь.
А умирать давно не ново,
Как говорил поэт коров.
Все хорошо, я повторяю.
И улыбаюсь, хоть болит
Душа потерянного рая,
Что льнет обратно, как магнит.
И ты скажи, мой друг несчастный,
Партнёр по смутным временам,
Что боль, страданья — это частно,
А радость — весь земельный храм.
Сквозь слезы небо прозревая,
Сквозь горе истину точа,
Я на прощенье уповаю
Любвеобильного Врача.
И жизнь становится полегче,
Как будто адрес свой нашел,
Где любят, помнят, верят, лечат —
Где хорошо… И хорошо…
* * *
Не шантажирую эпоху смертью,
Не ставлю ставки на свою погибель.
Нет, жить хочу под этой синей твердью,
Возделывать свой сад, чинить обитель.
Хочу живым снискать все что мне должно,
Кормить птенцов, ловить свеченье солнца,
Девиц хватать где можно и не можно
И лишь мечтать, чтобы осталась бронза,
А в бронзе — я. Но это все в грядущем.
Сейчас хочу любить и ладить крылья,
И не грозить отечеству оружием
Ни от всесилия, ни от бессилья.
Держись, страна, я, верно, отбываю,
Но что границы в прочерке господнем?
Все это лишь кусок, осколок рая,
А мы — Адам. Счастливый и голодный.
* * *
ты сегодня сам себе есть церковь,
голова — твой купол, тело — крест.
и не мерь себя какою меркой,
нету церкви где-нибудь окрест.
лишь внутри тебя огонь пылает,
свечи там за здравие кладут.
и старуха тихо изнывает,
что не хочет с сыном быть в аду.
твой алтарь — твое больное сердце,
и на нем басит первичный грех.
иноверцы так, как страстотерпцы,
заступают, лезут все наверх.
золотом и росписью на стенах
расцветает твой дневной талант.
своей вере ты не знал измены
и себе ты лучший музыкант.
и спускает голубя на плечи
сам господь, творя твою судьбу,
ибо крыть, любви помимо, нечем
раны добровольному рабу.
* * *
немного — говорят — еще чуть-чуть,
и все настанет снова в царстве нашем.
все слезы, что упали нам на грудь,
предстанут океаном дней вчерашних,
и по нему запустят корабли
всех стран и всех знамен — со всей земли.
еще чуть-чуть — мы снова заживем.
заплачем, зашевелимся, задышим.
покроем старый быт своим быльем,
окажемся в нью-йорках и парижах,
но вновь вернемся с радостью домой,
где словно новый мир построил ной.
да — говорят — война не навсегда.
она смывает горечь и ненужность.
и вырастают чудо-города,
чертя по солнцу звездную окружность.
вот-вот — травмвай центральный зазвенит,
созвав на рейс народец, как магнит.
и весело все будет сызнова,
иначе при победе быть не может.
вновь зазвучат великие слова,
и дрожь прольется по гусиной коже.
поэты встанут, песню сочинив,
их будет столько — словно рецидив.
но встану я ли? здесь — лишь тишина.
я многое на свете передумал.
моя вина. да, лишь моя вина,
что, словно перхоть, боль с плеча сдунул —
ведь я уехал смерти вопреки
и не подал войне своей руки.
ведь я же ни за этих, ни за тех
не воевал, а то, что пел — в чем ценность?
они глотали кровь — любой морпех
и пеший воевал за современность.
вот потому я где-то далеко
топленое за них пью молоко.
расти, моя страна (моя ль теперь)?
пускай меня всегда ты ждешь обратно,
но не решаюсь дважды в ту же дверь,
застряв в известном веке пубертатном.
цвети, живи, покуда полон день
и бьет копытом северный олень.
мы свидимся, возможно, — не беда,
единый космос, общая планета.
но то, что я оставил без следа
тебя, теперь я вечный каин где-то.
но оправдаюсь: новая земля
пока что не дала мне ни рубля —
так что сказать, что в чем-то есть корысть —
соврать. я лишь не верю в то, что войны
рождают вправду девственную мысль,
в которой не утопят злобы волны.
а значит, хоть с тобою мой хорей
но не рискну приблизиться сильней.
прости, коль я не понял ничего
и, как плохой отец к любимой дочке
не прибыл на какое рождество,
а только написал в конце две строчки:
«мне без тебя, родная, как в аду.
люблю. целую. только не приду».