827 Views
* * *
«Украинцам сложно смотреть,
Как вы это делаете», –
Говорит Олена.
В клубе идёт сбор средств на амуницию для ВСУ.
Играет музыка.
Мимо проходит улыбающийся парень —
Он приехал в Берлин из Москвы через Тбилиси.
Он только что положил в кассу 20 евро
И теперь идёт к бару.
Это хороший парень, я его знаю много лет.
Полчаса назад он спросил меня:
«Как ты считаешь, всё же есть в Украине
Проблема с правыми?»
Я ответил:
«Прости, не думал об этом, это важно сейчас?»
Олена давно живёт в Германии,
Мы знакомы больше 10 лет,
Она говорит:
«Моя мама сказала, что тебе можно доверять,
Я и сама так считаю, я тебя знаю,
Но мне всё равно сложно здесь находиться,
Когда все говорят по-русски».
Олена говорит со мной по-русски,
Она меня знает,
Она относится ко мне с уважением.
Я смотрю в пол.
Не знаю что сказать.
В клубе играет музыка.
Кто-то смеётся.
* * *
Вхожу в промзону. Тишина. Вдали
Сереют трубы — пальцы великана.
И как грибница, лезет из земли
Железо ржавое. Вздыхаю. Как ни странно,
Мне здесь по нраву. Ни души кругом.
Я изучаю древнюю заброшку:
Кран опрокинутый, пустой гигантский дом…
Реальность эта — словно понарошку,
Как будто в прошлом здесь ребёнок-бог
Свои игрушки разбросал и не вернулся.
Скрипят осколки под подошвой. Только ног
Мне не поранить бы… И с частотою пульса
За горизонт ползёт закатный луч.
Промзона дышит. Купол небосвода
Слегка сжимается, и лишь зелёный плющ
В разбитых окнах внутрь ищет входа,
А что ищу здесь я? Сниму рюкзак,
Вот камень плоский, рядом вроде чисто —
Срок годности истёк, печальный факт,
Холодный ужин вечного туриста:
Тушёнка, ей наверно десять лет,
Два сухаря в стерильной упаковке…
Хотя живых вблизи, похоже, нет,
Но всё же лучше избежать готовки,
Не разжигать огонь… Попью воды,
Отфильтровав её без кипяченья.
И в самом эпицентре пустоты
В застёгнутом мешке закончу день я
И буду спать, и, может быть, во сне
Увижу тех, кто жил во время оно,
Но утром лица их не вспомнить мне.
Спасибо за приют тебе, промзона.
поэтдельфинов
Ты помнишь Киев до войны, в тринадцатом году?
Как в том пруду была вода темна, маня во тьму?
Как то звалось кафе, куда я больше не пойду?
Как быть могли беспечны мы, я больше не пойму.
Не ностальгия, только сталь в гудящих небесах,
Не ночь в июле, но печаль да иней в волосах,
Ходил тогда в девятый класс
Сын тех друзей, что звали нас
На левом берегу домой.
Он был убит зимой.
Зачем приехали тогда, я помню словно сквозь кумар:
Читать стихи на «Гоголь-фест», татуировки бить,
С сотрудником ОБСЕ на непонятный семинар,
С легендой андеграунда шотландский виски пить.
Ещё не начался Майдан, и буйно зеленел каштан,
Но срок всему уже был дан, ведь срок всему, по сути, дан,
Мы забежали в Арсенал,
Там Саша Ройтбурд нас узнал,
Так хохотал, что сам устал,
И лёгкой тенью стал.
Как стихотворна наша речь, да вдруг в окоп придётся лечь,
Как рифмовать учила мать, а вышел грубый пранк,
Хоть назови меня горшком, живьём не надо только в печь,
Я был московский старый панк, приехал русский танк.
Не грохот рейва и танцпол — от громких взрывов трясся пол,
Не суши и с лососем ролл — от страха прыгнул кот под стол,
Гляди, поэт, «иных уж нет,
А те далече», гаснет свет,
Прошло совсем немного лет,
Война пришла, поэт.
…
…
…
…
Мне больно, но зато дышу, иду, не упаду,
Ты помнишь Киев до войны, в тринадцатом году?
В ночном кафе сидели мы,
Бурлили пьяные умы,
Почти все смыслы сокрушив,
И сын друзей был жив.
Жёлтая звезда
Жёлтая звезда у меня на груди
Кого-то раздражает состав моей крови
Дышать всё труднее так плавится лето
В городе где небо багрового цвета
И днём и ночью ослепший всадник
По пеплу скачет за собственным смехом
Всезнающий череп хохочет тоже
Жёлтая звезда жжёт мою кожу
Жёлтая звезда надо мной вместо солнца
Я помню в вагонах смеялись дети
Пели колёса стучало сердце
Доктор возьмите меня в Освенцим
Доктор возьмите меня
А ты ждёшь любви от железных свиней
Ты жрёшь своё мясо на чужих баррикадах
Размахивай флагом вышагивай строем
А я не хочу становиться героем
На кольцевой нет конечных станций
Мой поезд опять набирает скорость
Повешена кошка мальчишкой дворовым
Я буду больным если буду здоровым
Жёлтая звезда надо мной вместо солнца
Я помню в вагонах смеялись дети
Пели колёса стучало сердце
Доктор возьмите меня в Освенцим
Доктор возьмите меня
Грохочут раскаты красивых идей
Пропагандистов правильной жизни
Сегодня они выпускают газеты
А завтра достанут свои пистолеты
Завтра они постучат в мою дверь
Я знаю спастись мне уже не удастся
Но я не сбегу и не сдамся без боя
Мой ужас со мною и я им открою
Жёлтая звезда надо мной вместо солнца
И будут в вагонах смеяться дети
Будут петь колёса и биться сердце
Доктор мы с вами едем в Освенцим
Доктор мы с вами едем
Этот текст был написан в 1994 году для песни панк-рок-реггей-группы «Подвиг Гастелло», которую создали в Москве мы вместе с Лёшей Каталкиным, Лёней Холоповым Леонид Холопов и Сашей Шотландцем, который быстро куда-то делся, зато к нам присоединился Petr Goriev, а потом и Сева Павлов. Группа с успехом выступала в Москве на антифашистских фестивалях, как кто-то пошутил позже, «тогда в Москве проводились большие антифашистские фестивали, потому что фашистов ещё не было». Запись этой песни у меня не сохранилась, на концертах люди вставали, зажигали зажигалки, вещь пробивала. У текста было несколько версий. Сохранилась одна. Я про неё совсем забыл, но 27 января 2023 года в День памяти Холокоста случайно нашёл в гугл-доках.
* * *
Мне кажется порою, что солдаты,
Как будто цирковые акробаты,
Как будто новогодние салаты,
В убийствах ни в каких не виноваты,
Во всём американцы виноваты,
А вовсе не российские солдаты,
Зато американцы — виноваты,
И англичане тоже виноваты,
И австралийцы сильно виноваты,
Новозеландцы очень виноваты,
Ещё канадцы крайне виноваты,
Все англосаксы в целом виноваты,
Но и французы, гады, виноваты,
Ну, немцы по-любому виноваты,
Голландцы, ясный красный, виноваты,
Бельгийцы с ихней вафлей виноваты,
Норвежцы с их лососем виноваты,
Датчане, шведы, финны виноваты,
Конечно же, испанцы виноваты,
А также итальянцы виноваты,
И португальцы тоже виноваты,
Все европейцы в целом виноваты,
Но и неевропейцы виноваты,
Естественно, японцы виноваты,
Хотя китайцы меньше виноваты,
Корейцы с юга тоже виноваты,
А с севера совсем не виноваты,
Почти что все на свете виноваты,
Но только не российские солдаты,
Как будто бы из сахарной из ваты,
Они ни в чём, ни в чём не виноваты.
* * *
Отбой воздушной тревоги!
Отбой воздушной тревоги!
И огненные потоки
Не льются с небес в итоге,
Ни взрыва нет, ни завала,
Как будто родившись снова,
Все выбрались из подвала
И не лишились крова.
Из раны бы вдруг ударь кровь,
Из горла рыком прорвись гнев…
Но нынче спокоен Харьков,
Но нынче спокоен Киев.
Чудовище дышит где-то
За тучей кровавой ваты,
И когти его — ракеты,
И зубы его — солдаты.
Когда же оно издохнет?
Неведомы людям сроки,
Но бомба сейчас не грохнет —
Отбой воздушной тревоги.
* * *
2 февраля – день смерти Даниила Хармса
Когда умираешь от голода
В тюремной психиатрии,
Никак не сбежать из здания,
И вариантов – ноль,
А впрочем, мученья от холода
Привычны в холодной России,
А также другие страдания,
Любая иная боль.
А ты умираешь от голода,
Но всё-же на что-то надеешься,
Но всё же о чём-то мечтаешь,
Сам на скелет похож.
Под стоны огромного города
Уже ты никак не изменишься,
Ты медленно здесь умираешь,
Тебя убивает дрожь.
Как птицу внутрь страшного короба,
В темницу тебя забросили
Гнилые духом тюремщики,
Страшно пытали тут,
И ты умираешь от голода,
Как с камнем на шее в озере,
Лишь тени вокруг зловещие
Сожмут заморочный круг.
А мы в непонятном будущем
Гуляем себе по набережным,
Небрежные и небережные,
Семь миллиардов невеж,
То кофе со сладкой булочкой,
То хохот с бухим товарищем,
Но веришь или не веришь ты,
Чуем снежную брешь,
И что-то звеняще-тревожное,
Подкожное и свербящее,
Кипящее в горле олово,
Who is the fuck on drums?!
«Саша, ты будешь мороженое?»
«Мама, а ты настоящая?»
В тюрьме подыхает от голода
Снова и снова Хармс.
* * *
Не добили ЧК в 91-м,
Когда открылось окно
Возможностей, как будто крышка консервов,
Выплеснулся поток, но
То ли сила наша была слаба,
То ли у рыбы не догнила голова.
Не раздавили гадину, а могли бы
Лубянку взять штурмом? Да,
Они там сидели внутри, как полипы,
Дрожа от страха тогда.
Не дожали, глядя на их фасад,
Мы чекистов, и они вернулись назад.
Видишь, льётся кровь, под угрозой все,
Словно в замкнутом колесе,
Они хотят убивать, мы хотим убежать,
Злаку время зреть,
Жнецу время жать.
Но время ползёт как миллиарднометровый полоз,
И глядя в зеркало на свой серебристый волос,
Сам дрожу, как тот недожатый колос,
Слышу собственный голос:
«То ли мозгов не хватило, то ли сдали нервы,
А может, тупанули, испугались сложностей,
Но мы не добили ЧК в 91-м,
Когда открылось окно
Возможностей».
* * *
Давай постоим просто так над вот этим вот этим
Вот этим вот этим я просто не знаю как на
Звать звать его как я не знаю вот этим вот этим
Давай постоим помолчим что ты можешь сказать
Что ты можешь сказать как вот это назвать
У меня всё внутри переворачивается
Я ищу новые имена новые названия новые новые новые
У меня отслоился язык из него посыпались буквы
Красные капли алые отслоившиеся сегменты
Буквально постоим помолчим как на краю обрыва
Нарушение ритма нарушение предвосхищения
Ты подумала ты подумала ну что тут сказать
Я ищу новые времена новые ласкания новые новые кровые
Давай постоим просто так зазвучат эти словые
Зловые послушай зловые послушай зловые неприятные
Вот этим вот этим
Как назвать
Слышишь
Всё посыпалось
У
Э
Того
Текста
Всё плохо
У
Э
Того
Текста
Инфаркт
* * *
Рухнул дом, и туча пыли
Понеслась на нас с тобой,
Друг подругу мы забыли,
Скрыты силою слепой,
Стёрты с карты, сняты, смяты,
Сбиты с толку и с пути,
Вроде были где-то я, ты —
Даже камня не найти,
Только трещина со стоном,
Только выбито окно,
Только выпито давно там
Горьковатое вино,
Только смыты — я ли, ты ли
В бездне тёмно-голубой?
…Рухнул дом, и туча пыли
Поглотила нас с тобой.