846 Views
Ксения Кириллова – журналист, поэт, прозаик, эксперт ведущих американских аналитических центров. Уже не первый год она профессионально занимается анализом политических и социальных процессов в современной России, в том числе и текущей российско-украинской войной. Это интервью приурочено к выходу ее новой книги «Ошибка Эфрона», презентация которой состоится в ближайшие дни в Дюссельдорфе и Берлине.
Интервью взято при содействии издательства FRESH Verlag (Германия, Дуйсбург).
Расскажи, пожалуйста, про свой путь от Екатеринбурга (верно, я не путаю?) до Сан-Франциско. Наверняка за этим стоит очень интересная история, достойная отдельной книги. Хотелось бы узнать ее хотя бы вкратце. Кем ты больше ощущаешь себя сейчас: американкой, русской, человеком мира?
Да, путь от Екатеринбурга до США – это, с одной стороны, довольно банальная, а с другой – немного безумная история. Можно сказать, что российско-украинская война не только сломала мою жизнь, но и определила ее. Это произошло почти девять лет назад, в 2014 году. С тех пор я профессионально занимаюсь теми угрозами, которые исходят из Кремля – и с каждым годом эти угрозы становятся все страшнее.
До 2014 года я не слишком интересовалась международной тематикой. На тот момент я работала в Уральском филиале «Новой газеты», освещая в основном местные проблемы. Конечно, у меня не было каких-то иллюзий относительно того, что происходило в России в последние годы перед войной. По работе мне неоднократно приходилось сталкиваться с жертвами коррупционного беспредела и произвола силовиков. В свое время я даже разоблачала коррупцию в ФСБ и то, как они фабриковали дела против невинных людей. Однако даже на этом фоне аннексия Крыма стала для меня абсолютным шоком. Именно тогда я поняла, что Путин не остановится на этом.
Как раз в последний предвоенный год у меня появилось много связей с Украиной. Там жил мой жених (впоследствии – муж), к которому я на тот момент приезжала. Наша свадьба тоже прошла в Украине, по совпадению – в дни Майдана. Даже недолгого присутствия на Евромайдане мне хватило, чтобы понять, каковы на самом деле настроения украинцев. Я прекрасно понимала, что, если российские войска вторгнутся на Донбасс, далеко не все будут встречать их с цветами, и подобное вторжение неминуемо приведет к кровопролитной войне. На свои первые антивоенные митинги я тоже ходила еще в России – в марте 2014 года в родном Екатеринбурге, на фоне аннексии Крыма.
Так получилось, что в конце марта того же года я уехала в Америку. Это действительно было случайное совпадение – у моего мужа появился временный рабочий контракт в США, и я была уверена, что поеду всего на два года. Решение об этом принималось еще осенью 2013-го года, когда я даже не задумывалась о полноценной эмиграции. В Екатеринбурге у меня были прекрасные друзья из числа местных диссидентов и правозащитников – близких по духу людей, которых мне очень не хватает до сих пор. Незадолго до замужества я наконец-то купила собственную квартиру. К тому же, живя на Урале, я практически не пользовалась английским и почти забыла его со школьных времен. И потому я была уверена, что обязательно вернусь.
Сразу после того, как я уехала в Штаты, началась война на Донбассе. То чувство боли, стыда и неотвратимости катастрофы, которое я испытала тогда, наверное, было очень похоже на то, что почувствовали многие мои соотечественники в феврале прошлого года. Сложнее всего мне было понять, что случилось с нашим обществом, и каким образом оно могло так активно поддержать агрессивную войну. Пытаясь понять общественные процессы, я неизбежно начала анализировать российскую пропаганду, ведь именно она оказывала решающее воздействие на настроения людей. Мне была интересна именно психологическая ее сторона: на каких страхах играет Кремль, какие фобии формирует у населения, какие логические связки выстраивает, чтобы привязать эти фобии к конкретному образу врага, и как происходит расчеловечивание этого врага.
Как оказалось, на тот момент анализ пропагандистских нарративов, фобий и «идеологий на экспорт», которые Россия распространяет по другим странам, был достаточно нов. На мои статьи почти сразу обратили внимание американские эксперты. Первые несколько лет я работала бесплатно, поскольку у меня не было даже разрешения на работу, то есть права получать деньги в Соединенных Штатах. Поэтому вначале я писала в основном на украинские сайты, но и этого оказалось достаточно для «любимых» российских силовиков. Сайты, на которых я публиковала аналитику, начали признавать «иностранными агентами» в России просто потому, что они, что вполне логично, были проукраинскими. Мои статьи стали цитировать американские эксперты, и это окончательно отрезало саму возможность даже приезжать домой. По сути, временная поездка превратилась в вынужденную эмиграцию.
У меня не было даже возможности продать квартиру в Екатеринбурге и, по сути, пришлось потерять все ради своего выбора. Но мне до сих пор кажется, что тогда я поступила правильно. Я понимала, что не могу молчать, находясь в безопасной Америке, в то время как мои друзья в Екатеринбурге рисковали свободой, всего лишь выходя на одиночные пикеты или просто делая репосты в соцсетях. В моем родном городе начали возбуждать уголовные дела в отношении матерей-одиночек и продавщиц за банальные репосты или лайки. Если они в таких условиях не боялись писать правду, какое моральное право имела бояться я?
Да, в Америке вначале тоже пришлось непросто, особенно в силу специфики моей работы, и пришлось столкнуться с и подлостью, и с коррупцией. Я не сразу поняла, как нужно «выживать» в той среде, где я невольно оказалась – а это была очень жесткая и совершенно непривычная мне среда. Но с годами мне удалось пробиться в серьезные американские аналитические центры, где работают очень порядочные люди и прекрасные профессионалы. Можно сказать, что я нашла со временем свою нишу в эмиграции, хотя, конечно, работать по войне и российской пропаганде психологически тяжело в любом случае.
Что касается самоидентификации, это, наверное, самый сложный вопрос. С одной стороны, я, конечно, не могу ассоциировать себя с Россией, и это довольно логично. Почти девять лет я не могу даже приехать в эту страну, и все эти годы я борюсь с теми угрозами, которые исходят от России вовне. Считать себя при этом частью России было бы несколько шизофренично. С другой стороны, я прекрасно понимаю, что я не американка. Дело не только в гражданстве (хотя в последний год, к сожалению, появляется довольно много любителей делить людей по цвету паспорта, и по странному совпадению, многие из них все эти годы совершенно спокойно содействовали путинскому режиму и умудрялись не замечать войну). Но дело в первую очередь в том, что я, безусловно, росла и формировалась в русской культуре. И, хотя в основной своей сфере деятельности я работаю на английском, книги и стихи я пишу только на русском.
Поэтому «человек мира» – это, наверное, самое подходящее определение. У меня множество друзей в разных странах. Все последние девять лет я тесно общаюсь с моими друзьями и соратниками из Украины, а один раз пришлось даже проводить серьезное расследование в Турции. Мне очень близки крымские татары, черногорцы, белорусские диссиденты, и этот список можно продолжать еще долго. Мне действительно повезло увидеть большой свободный мир, и на этом фоне особенно больно наблюдать то, что происходит в России. Правда, в части профессиональной самоидентификации я все же больше соотношу себя с Америкой. Я официально считаюсь одним из представителей американского экспертного сообщества, и это накладывает соответствующую ответственность.
Помнишь старые тесты для профориентации, когда, ответив на вопросы, ты попадал в одну из категорий: человек – человек, человек – природа, человек – техника… А в какую категорию попала бы ты? Что в мире для тебя было и остается интереснее всего?
Наверное, все-таки люди: души, мотивы, психология, те тончайшие механизмы, которые влияют на наше сознание и поступки. Хотя в последнее время, после серьезных жизненных травм, если честно, я стала немного сторониться незнакомых людей и стараться быть осторожнее в контактах и знакомствах. Но, тем не менее, мне кажется, я все еще остаюсь экстравертом. Также очень интересна культура, история разных стран. В этом смысле старинная Европа для меня привлекательнее, чем современная Америка – мне нравится чувствовать дыхание времени. Хотя природу я тоже очень люблю, и ею как раз могут похвастаться американские национальные парки.
«Ошибка Эфрона» – не первая твоя книга. Расскажи, пожалуйста, о других: о чем они, в каких жанрах?
Первая книга, написанная в Америке, называлась «Репетиция жизни». Мы с моими друзьями из украинской диаспоры издали ее в Украине фактически самиздатом еще в 2015 году. Эта книга, в частности, иллюстрирует гибридную войну, которую Россия уже вела на тот момент против Украины, в частности, попытки оккупации Мариуполя в 2014 году. Но вообще ее целевая аудитория — наверное, больше молодые люди, и ее герои еще очень юны: это юноша и девушка, эмигранты из Украины и России, которым по двадцать с небольшим лет. В Америке у них зарождается любовь, и вместе с тем происходят довольно забавные и авантюрные приключения. В то же время сестра главного героя вынуждена выживать в Украине в оккупации, где она помогает сиротам, раненым при обстреле детского дома. Перед героями встает непростой выбор: продолжать предаваться беззаботной жизни или поехать на помощь людям, которым они нужны. И внезапно оказывается, что перед лицом этого выбора их жизненные приоритеты расходятся…
Никаких шпионских сюжетов в этой книге еще нет. Но затем, в конце 2015 года, я познакомилась с замечательным человеком – Майклом Дэвидсоном, ветераном ЦРУ времен Холодной войны, а сейчас – писателем, который создал уже целую серию шпионских романов. Майкл поделился со мной своими планами: он хотел написать книгу о россиянах, один из которых был бы убежденным сторонником режима, а другой – диссидентом. Я помогла ему выстроить образы героев и посоветовала включить в книгу сцены российско-украинской войны, в частности, то, что происходило в те годы в оккупированной Горловке.
Помогая Майклу в работе над книгой, я поняла, что шпионский роман – это, как ни странно, идеальная форма для донесения очень серьезных смыслов. С одной стороны, он позволяет создать захватывающий сюжет, который привлекает читателя необычностью открывающегося перед ним мира. С другой стороны, именно такая экстремальная деятельность, как ложь, игра, вовлеченность в серьезные мировые процессы, позволяет людям по-настоящему раскрыться, столкнуться со сложнейшими моральными дилеммами и проявить то, что в них заложено.
Раньше шпионский мир всегда оказался мне далеким и грязным, и там действительно очень много грязи. Но, общаясь с американскими ветеранами, я поняла, что это, в первую очередь, истории про людей, где раскрывается человеческая природа. А еще это тончайший мир искушений, который тоже интересно показывать. Меня в свое время поразило, насколько мы все – обычные люди, не связанные с миром разведки, – сталкиваемся с похожими искушениями. Просто они не так выпуклы, не так очевидны для нас, и от наших решений зависит не так много. Для меня шпионский роман – это, в каком-то смысле, человеческие страсти, показанные под увеличительным стеклом. В итоге я решила сама попробовать писать в этом жанре.
Первой такой книгой стал шпионский роман о временах Холодной войны «В паутине безумства». Несмотря на вымышленный сюжет, в нем показаны подлинные реалии советской карательной психиатрии и противоракетной обороны. Конечно, здесь мне очень помогли советские диссиденты, сами прошедшие через карательную психиатрию. Без общения с ними, без их интервью и воспоминаний мне не удалось бы воссоздать этот кошмар. В части противоракетной обороны мне помогали украинские военные эксперты. Словом, у меня действительно были прекрасные консультанты.
По сюжету советский военный инженер, заподозренный в нелояльности, попадает в самый страшный тип карательных учреждений – спецпсихбольницу закрытого типа. Понимая, что он уже не сможет выйти оттуда, он находит способ передать некоторые материалы на Запад, надеясь, что это сможет предотвратить ядерную катастрофу. И в этом романе тоже показаны разные человеческие типажи: сотрудник ЦРУ, который под прикрытием приезжает в Россию и ищет встречи с ученым; медсестра Ирина, которая со временем понимает, что творится в психбольнице, но, тем не менее, невольно участвует во всем и сперва не находит в себе внутренних сил противостоять этому кошмару; украинский диссидент и даже сотрудники КГБ. Эта книга была издана в трех странах, на трех языках, и мне до сих пор кажется, что это – самая сильная из моих книг.
Второй роман в этом жанре немного попроще. «Подвиг по расчету» показывает уже наше время – 2016 год, и то, как работают российские спецслужбы на Западе, в Америке и в Черногории, где в тот момент готовилась попытка государственного переворота. Главная героиня здесь – уже не совестливая и рефлексирующая Ирина, а человек более сложный. Кристина – эмигрантка из России, успешный психолог, которая постепенно начинает предавать своих клиентов и манипулировать ими в интересах брачного агентства, которым занимается ее сестра. Однако Кристина не готова к настоящим злодеяниям, и когда она выясняет, что под прикрытием агентства действуют российские спецслужбы, ей приходится делать сложный моральный выбор и даже идти против собственной сестры.
Следующей книгой в этом жанре стал сборник сатирических рассказов о российской агентуре в диаспоре «Эпоха дилетантов». Это легкая, юмористическая подборка, которая писалась во время пандемического затишья. В данном случае я не пыталась ставить какие-то серьезные вопросы о смысле жизни. Моей целью, скорее, было посмеяться и показать изнутри весь абсурд, коррупцию, глупость и непрофессионализм, существующие в современных российских спецслужбах, тем более что мне как аналитику приходилось сталкиваться с некоторыми проявлениями этого безумия на практике.
Книга вышла в Украине и, к моему удивлению, украинцы тоже с удовольствием смеялись над глупостью пропутинских россиян. Но сейчас, конечно, я понимаю, что подобная книга несвоевременна: у украинцев просто нет моральных сил на добрые шутки над теми, кто солидарен с их убийцами.
А теперь о книге «Ошибка Эфрона». С чего она началась, как родилась? Какие эпизоды или слова стали первым толчком, сердцевиной, вокруг которой потом кристаллизовалось все остальное? И как сложилась параллель между современным героем и Сергеем Эфроном?
С самого начала полномасштабного вторжения России в Украину я понимала, что не имею права не написать об этом. В то же время, мне кажется, что писать книгу, полностью показывающую происходящее на войне все же должны люди, которые непосредственно там были. Я, со своей стороны, позволила себе сделать только несколько военных глав, где действие происходит в оккупированном Мариуполе. Разумеется, перед этим я просмотрела массу документальной хроники и лично общалась с волонтерами, которые ездили туда, и теми людьми, которым удалось выехать из Мариуполя. Так что я надеюсь, что показала происходящее в городе достаточно достоверно.
Как человеку, в силу работы ежедневно занимающемуся изучением российской пропаганды, мне важно было понять, как даже перед лицом такой трагедии и таких вопиющих преступлений люди умудряются не замечать войну и продолжать работать на Россию. Да, кто-то так убеждает себя в правоте пропаганды, что начинает искренне верить в нее. Но ведь немало и тех, кто все понимает про войну: российские эксперты-международники, пропагандисты, аналитики, многие дипломаты. Мне хотелось попробовать увидеть изнутри их механизмы самооправдания, понять, как они мыслят, как заглушают свою совесть: в глубине души я надеялась, что это все-таки даст какой-то ключик, чтобы повлиять на них.
Поэтому первой, наверное, родилась сама идея показать сознание такого человека — чтобы потом он обязательно столкнулся лицом к лицу с войной. Показать этот характер проще всего было в жанре шпионского романа, потому что, как уже говорилось, это дает возможность создать интересный сюжет, а главное, у героя возникает правдоподобная причина – как он оказывается в Мариуполе. Понятно, что простой обыватель, поддерживающий вторжение, вряд ли будет интересен читателям, да и шансов отправиться на войну у него почти не будет, за исключением мобилизации. Но делать главным героем российского военного было уже выше моих сил.
Характер Сергея мне дался с трудом, и можно сказать, что в каком-то смысле все предыдущие книги были своеобразным путем к нему. В «Паутине безумства» я еще пишу о положительных, достаточно близких мне героях. Кристина из «Подвига по расчету» уже менее приятный человек, но все же не законченная злодейка. Герои «Эпохи дилетантов» уже осознанно работают на российские спецслужбы, но при этом они так нелепы и комичны, что их невозможно воспринимать всерьез. Да и серьезных злодеяний они не совершают, в основном лишь подставляют друг друга. И впервые за все время, пока я пишу книги, главным героем становится фактически отрицательный герой, в сознание которого мне пришлось глубоко погрузиться.
Поскольку по сюжету Сергей все понимает про текущую войну, мне важно было понять, что же вопреки всякой логике так сильно привязывает его к России. Постоянно видя риторику и символику, на которой играет пропаганда, я пришла к образу Военного музея, прототипом которого в какой-то мере служит музей Победы в Москве. Если честно, я ни разу не была в этом музее, однако его экспозиции широко представлены в интернете. Помимо объяснения мотивации Сергея, погруженного в мир пропагандистских образов, призраков прошлого и встреч ветеранов спецслужб, музей создает еще и яркий контраст между иллюзорной войной, за долгие годы превратившейся в набор лозунгов и декорации, и реальной войной – трагедией, уничтожающей все вокруг.
Образ диссидента Олега – бывшего друга Сергея, которого он предал и с которым столкнулся затем уже во время войны, появился несколько позже. Можно сказать, что в каком-то смысле у него есть реальный прототип – мой хороший друг Артем, работающий на русскоязычном телеканале в США. Он – политбеженец, гей, и также столкнулся в России с преследованиями и травлей. В последнюю очередь появились уже конкретные детали шпионских заданий Сергея. Как правило, при написании книг у меня всегда изначально выстраивается смысловая линия, и уже затем сюжетная.
Что касается параллели с Эфроном, в данном случае она очевидна. Человек не может справиться с искушением и потерей того, что давало ему ощущение счастья, с ностальгией по прошлому, даже понимая, что этого прошлого больше нет. Из-за этого он идет на подлость, но, в отличие от нашего героя Сергея, Эфрон действительно верил в коммунизм. Мы уже не узнаем, сколько в этой вере было самовнушения, а сколько – искреннего заблуждения, но в конце концов выбор Эфрона погубил его и всю его семью. У Сергея Бессонова хватает внутренних сил в самом конце совершить другой выбор. Он повторяет многие ошибки Эфрона, но все-таки не проходит его путь до конца.
Уже видела, кто-то в соцсетях спрашивал про главного героя Сергея Бессонова: есть ли у него прототип или это собирательный образ? Присоединяюсь к вопросу и хочу спросить то же самое о других героях. О бабе Тане, например (очень уважаю и люблю людей такого склада).
Да, конечно, это собирательный образ, как и практически все остальные герои книги. В «российских» главах романа я постаралась воспроизвести наиболее распространенные типажи людей, поддерживающих войну, начиная с тех, кто искренне верит в пропаганду, и заканчивая абсолютными циниками-пропагандистами. Но при этом нельзя сказать, что у кого-то из них есть четкий прототип. Как я уже отмечала, прототип в полном смысле этого слова есть разве что у Олега.
По ходу сюжета «Ошибки Эфрона» герой меняет свои взгляды, меняет сторону, в нем происходит перелом. Как ты думаешь, велик ли шанс на такую переоценку ценностей у реального, не вымышленного взрослого человека? Знаешь ли ты примеры такого перехода?
Если честно, я не очень верю, что человек, подобный Сергею, способен переосмыслить свои взгляды. Это возможно, если война действительно коснется очень близких ему людей, и если он увидит ее своими глазами. Но такая вероятность, как мы понимаем, очень мала. Однако не секрет, что наряду с диссидентами из современной России уезжает немало обывателей, спасающихся от мобилизации и экономических трудностей, но при этом не имеющих глубокой внутренней нравственной мотивации.
Многие из них действительно высказываются против войны: кто-то искренне, а кто-то для того, чтобы их приняли на Западе. Но, столкнувшись с трудностями, а возможно, и с самой настоящей несправедливостью, они постепенно начинают жалеть о своем выборе. К тому же любому человеку на определенной стадии эмиграции свойственно испытывать ностальгию – это стандартный процесс того, как человеческая психика переживает потерю.
Не секрет, что некоторые из этих людей захотят вернуться назад. Однако мы знаем, что сейчас достаточно одного неосторожного слова, чтобы получить уголовное дело в России. Поэтому далеко не все они смогут вернуться просто так, без опасений, и это создает серьезную группу риска: на какие сделки с совестью готовы будут пойти люди, чтобы им позволили безопасно приехать домой? Я боюсь, что даже не самые плохие из них могут сломаться, пойти на компромиссы с режимом, привыкнуть к войне, успокоить себя, что она не так уж страшна.
И я надеюсь, что эта книга способна будет повлиять на таких людей и удержать их от страшной ошибки. Конечно, я имею в виду в первую очередь обычных людей, не вовлеченных в работу на российское государство так глубоко, как Сергей. Что касается подобных ему персонажей, мне трудно судить, способны ли они измениться так сильно. Конечно, в это очень хочется верить, и, если такие люди есть – дай Бог, чтобы эта книга помогла им удержаться в своем выборе. Они гораздо сильнее подвержены «искушению Эфрона», чем мы с вами, и я буду рада, если эта книга сможет уберечь кого-то из них от разочарования и срыва.
Когда ты пишешь книгу, представляешь ли ты себе своих читателей, тех людей, которым ты хочешь рассказать эту историю? Если да, то какими? Если нет, то что тобой движет?
Конечно, для меня это в первую очередь россияне. Я не думаю, что украинцам сейчас будет интересно копаться в сознании провоенных конформистов. Но среди россиян это может быть очень широкая аудитория. Не только обывателям, но и многим современным диссидентам за рубежом приходится действительно очень непросто. Мне известны случаи, когда люди по восемь лет ждут рассмотрения своих дел о политубежище; годами не могут получить разрешение на работу и вынуждены работать нелегально на черных работах; проводят несколько месяцев в иммиграционных тюрьмах в жутких условиях; сталкиваются с немотивированными отказами в продлении вида на жительство и многими другими проблемами.
Если человек годами живет за рубежом, и каждый день ощущает неустроенность быта, неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие почвы под ногами, невозможность жить нормальной, полноценной жизнью – конечно, на таком фоне искушения становятся намного сильнее.
И мне кажется, очень важно подчеркнуть, что таким людям от нас нужны не нотации и осуждение, а в первую очередь поддержка, понимание, сочувствие к их боли. Именно это и ничто другое сможет лучше всего удержать их от ошибки. Как я уже говорила, человеку совсем не обязательно быть шпионом, чтобы пережить те же самые искушения. И если в образе Сергея человек увидит себя, свои сомнения, свою боль, хотя бы частично, и вместе с ним пройдет его путь и почувствует в конце катарсис, у него появится еще один мотив удержаться и вытерпеть все тяжелые испытания до конца.
Конечно, немало и тех, у кого жизнь в эмиграции сложилась достаточно успешно, и кто вообще не испытывает никакой ностальгии, особенно сейчас, на фоне столь резкой сепарации с собственной страной. Но у этих людей есть родственники, знакомые, бывшие друзья. Многие хотели бы найти с ними общий язык и каким-то образом повлиять на них, показать им войну изнутри. Ну а остальным, я думаю, будет просто интересно посмотреть на то, как работают российские спецслужбы во время войны. Я тоже постаралась показать это максимально реалистично.
И в целом, в чем тебе видится смысл и функция художественной литературы? Как известно, тут есть два полюса: литература должна развлекать – или литература должна воспитывать (на самом деле картина более сложная, но если упростить, то выходит именно так). Где твоя точка зрения на этой шкале?
На самом деле, литература бывает разная. Я бы не стала настаивать на каком-то одном варианте, но лично мне все же кажется, что в книгах должен быть смысл, который мы доносим читателю. Но это абсолютно не исключает развлекательного жанра. Уже упомянутые рассказы из «Эпохи дилетантов» сделано именно в таком жанре, это действительно сатира.
Но в то же время я надеюсь, что они по-своему тоже могут повлиять на кого-то из пропутинской части диаспоры. К сожалению, на людей, желающих работать на современную Россию, доводы морали и совести не действуют. А вот угроза того, что их могут предать и подставить свои же, для некоторых может оказаться весьма весомым аргументом. Так что даже в таком, казалось бы, легком жанре есть свой смысл. Мне кажется, отсутствие какого-то посыла, который автор хотел бы раскрыть, обедняет произведение даже с художественной точки зрения. Конечно, этот посыл не должен навязываться читателю, но история ведь рассказывается для чего-то, а не просто так. Но это, безусловно, только мое мнение.
