514 Views
* * *
Ах, русская классическая проза! –
больнее не придумала вопроса:
рай невозможен по соседству с адом,
преступно быть счастливым, если рядом…
Потом нас умирать учил тиран
во имя пролетариев всех стран.
Борису Чичибабину
Есть в Крыму Коктебель,
Б.Чичибабин. “Кириллу Ковальджи”
там была наша жизнь хороша –
Сном развеялся Крым с Коктебелем.
Говорить по душам все трудней в наши душные дни.
Доверяю стихам, но приходят к поэтам они
С каждым годом все реже и реже.
Пусть ползет полосой за волной серой гальки накат,
Как подаренный грош, за щекой – сердолик и агат
Все еще бережет побережье.
Я охотно отдам за хохлацкий купон по рублю,
Лишь бы встретиться нам – вдалеке я молюсь и молю
О всевышне дарованном часе,
Долгожданном, когда кипарис заволнуется весь,
Тиражируя весть, что Борис Алексеевич здесь,
С Лилей он на заветной террасе.
Те же розы, кусты тамариска и россыпи звезд…
Море, знаешь ли ты, что Россия – за тысячу верст,
Что твой берег – уже зарубежье?
Думал ли Коктебель, дом Волошина и Карадаг,
Что граница, кромсая страну так и сяк,
Побережье на ломти нарежет?
Катастрофа, державный склероз, но не верится мне.
Как и Вы, я прирос к этой вечно несчастной стране.
Не согласен я с горем, хоть режьте.
И пока я живу и дышу – наяву и во сне
Неустанно ищу у расколотой чаши на дне
Я последнюю каплю надежды.
Как нам быть, дорогой, с разделенной и горькой страной?
А у ней на большой глубине есть запас золотой,
С оскуденьем нельзя примириться.
А во мгле у поэтов есть свой нерушимый союз,
Потому на земле никаких я границ не боюсь,
Как велят нам бессмертные птицы.
Москва-93
1.
На бывшей площади Дзержинского
(прощай, чекист! прощай, чекист!)
играет полонез Огинского
(подайте рублики!) флейтист.
А я иду и тихо думаю,
что снова – быть или не быть:
неволю выдюжив угрюмую,
теперь бы волю пережить!
2.
…и Москва стала призрачной,
нереальной и странной,
большевицкой и рыночной,
русской и иностранной,
офисной и палаточной,
нищенской и роскошной,
набожной и припадочной,
выморочной и киношной,
с цоколем без Дзержинского,
с митингами и без оных,
с долларами и джинсами,
в звездах, рекламах, иконах, –
для сыновей и пасынков
стала мудреной и муторной,
но бережет за пазухой
завтрашний день компьютерный.
3. На Малой Грузинской
У лестницы костела,
что превратился в склад,
среди бобин тяжелых,
где провода висят,
стареющий католик
под взмахи птичьих крыл
поставил шаткий столик
и Библию раскрыл…
4.
Осень свинцовая эта
невыносимого года,
горе с Садовым кольцом –
улица без перехода,
красные знаки запрета,
бред с безысходным концом.
Этим Кольцом неразорванным
бродим в поисках брода
снова по разные стороны
улицы без перехода,
это московская мука –
щуриться близоруко,
маяться друг без друга,
не разрывая кольцо:
прочность порочного круга,
бешеная центрифуга,
чертово колесо…
5.
Садовое Кольцо
носить обречена
Москва – обручена
с придумавшим дорогу,
что из себя в себя,
течет собой полна
и целиком видна
лишь летчикам да Богу.
Садовое Кольцо,
вращенье колеса,
зовет зеленый свет,
а красный – пахнет адом.
В одном конце Кольца
сияют небеса,
в другом конце Кольца
холодный ливень с градом.
Садовое Кольцо,
качели колдуна,
бетонный хулахуп,
кружение в капкане…
В одном конце Кольца –
гражданская война,
в другом конце Кольца –
народное гулянье.
* * *
Бродяги, пророки, врали…
Страна моя, странное здание.
Весенний вокзал. Расписание.
А рельсы со снегом сошли…
Страна моя, зал ожидания,
тупик посредине Земли.
Моление
Спаси меня от нищенской любви,
от дурачка, от немощи, от хама,
от текстов деревянных, как рубли
и от молчанья черного, как яма.
Спаси от карамазовской глуши,
от слова, истолкованного криво,
от нашей перекрученной души,
не соглашающейся быть счастливой.
Спаси меня от жалости к себе,
от злобы на того, кто невменяем,
спаси родных, живущих в скорлупе
и горько дорожащих этим раем.
Спаси друзей, забившихся в тупик
детей несчастных всероссийской порчи…
Зачем он мне, разумный мой язык,
когда пристало рыкать, выть по-волчьи?
* * *
Чтобы жить, как положено издавна,
не повеситься сдуру в тоске,
всяк торопится выкроить истину –
кто по выгоде, кто по ноге.
Потребители в каждой обители,
по размеру им вынь да положь,
и настаивают потребители,
чтобы истиной их не обидели:
неприятная истина – ложь!
Все себя поделили, условясь,
и отмеряна каждому часть:
дуракам полагается совесть,
чтоб досталась бессовестным власть.
Все продумано четко и ловко:
с нами Бог, остальные – враги,
и юнец, получая винтовку,
отдает на храненье мозги.