572 Views
1.
После взрыва на полигоне Ершаков две недели пролежал в больнице. Лечение оплатила редакция. За это время он почти оклемался. Больше не тошнило, голова не кружилась. Ему нужно было прогуляться по вечернему ноябрьскому городу, а потому он пропустил маршрутку и медленно двинулся к себе на съемную квартиру, наслаждаясь холодным воздухом. На Гамзатова услышал море. Каспий бушевал, как будто на повышенных тонах пытался рассказать некую историю. Ершаков слабо улыбнулся.
Поднявшись в тихое, темное жилище, он запер дверь, скинул ботинки, и, не раздеваясь, прошел в комнату, приоткрыл окно, сел рядом на стул, внимая голосам волн. Ветер обдувал лицо. Гигантское водное пространство начиналось сразу за прибрежным сквером и железной дорогой. Ершакову нравилось ощущать его присутствие. Своеобразного соседа. Живую массу, мыслящую о чем-то своем.
Заиграл телефон. На экране высветилось «Вениамин, Москва».
— Добрый вечер. У аппарата, — кашлянув, ответил Ершаков.
— Привет. Ну, ты как? – раздался на том конце бодрый голос.
— В целом, нормально вроде.
— На месте уже?
— Да.
— Слушай, мы тут подумали, — начал замедляться голос, — Может, тебе в отпуск съездить? Типа в отпуск.
— В смысле?
— Ну, по здоровью, — замялись в трубке, — Отдохнешь немного. Редакция считает, что тебе нужно отдохнуть.
— А как же работа?
— Да разберемся как-нибудь. У нас вон стажеров много. И стажерок. Посадим на прозвоны, — голос вновь принялся набирать скорость.
— Неожиданно…
— Да ты не волнуйся. Премию выдадим. А после новогодних каникул спишемся. Норм?
Ершаков уставился на улицу, где темно-синий сумрак поедал Махачкалу. В школе он сидел возле окна и на уроках, — если это были не история, литература или география, — частенько зависал, глядя на внешний мир. Учителя окриками приводили его в чувство.
— Дим, ну чего? Договорились?
— Хорошо, — процедил он, — хорошо.
«Стажерки там у них…», — подумал, положив трубку, затем закрыл ставню, бросил куртку на кровать и включил ноутбук, чтобы посмотреть новости и выяснить дату ближайшего рейса из МинВод в Екатеринбург.
2.
Когда вышел на трап, его ударило студеным ветром. И сразу за первой пощечиной последовала вторая, снежная. На войну Ершаков отправлялся поздней весной, а оттого самой теплой одеждой на нем оказалась короткая синяя тканевая куртёшка, которую он ласково называл «полуперденчиком». В Махачкале поздней осенью в ней было еще нормально, а вот на Урале – уже нет.
Сжавшись, он пробежал по трапу вниз и заскочил в автобус, уцепившись за пластиковый промёрзший поручень, обжигающий ладонь. Наконец, пассажиры набились в салон и машина покатила к зданию аэропорта. Там обитало тепло. Кто-то, переступив порог, устремился в туалет, остальные – за багажом. Из поклажи при нем имелся только рюкзак с ноутбуком и кое-какими личными вещами. У выхода заказал такси.
За окном легковушки мелькали вечерние перелески, превращавшиеся в чернильную, непроницаемую массу. Потом потянулись запорошенные огороды, из черноты внезапно появлялись сияющие ярким фонарным светом автозаправки и также внезапно тонули в наплывающих сосняках и ельниках. Наконец, в салон заглянуло белое на синем – «Екатеринбург», а далее посыпались обледеневшие коттеджи частного сектора, огромные цветные новостройки, серые невзрачные хрущевки, вавилонские торговые центры, неотличимые друг от друга брежневки и прекрасный, посеченный вьюгой, сталинский ампир.
Промчавшись под железнодорожным мостом на Челюскинцев, машина понеслась по проспекту Космонавтов, вдоль бетонных заводских заборов. У неработающего кинотеатра «Заря» свернула налево и по уралмашевским улочкам, заставленным древними двухэтажными деревянными бараками, вырулила к высотке МЖК. Заплатив, Ершаков кряхтя выбрался наружу, просеменил по холоду к подъезду и поднялся на восьмой на скрипучем, обшитом фанерой лифте, который не меняли уже лет двадцать – со дня завершения стройки. На этаже он сразу нырнул в правое крыло и нажал кнопку звонка возле железной двери.
Мама ждала его. Он обнял ее, высокую и худую, обратив внимание на седину в русых коротко стриженых волосах. На кухне, прихлебывая сдобренный сметаной горячий борщ, заметил, что она пристально рассматривает сына, хотя минуло всего полгода. После борща пришел черед чая и пирога с капустой. Наевшись, Ершаков поблагодарил и отправился в свою комнату разбирать вещи.
3.
Про войну он не рассказывал, только бытовое – какая зарплата, где жил, за какую цену, в каком районе. Правда, за новостями по привычке пристально следил каждый день. Там все было по-прежнему – подрывы, обстрелы, убийства, спецоперации. Однажды вечером даже зацарапало в груди, приспичило собраться и рвануть обратно, в Дагестан. Отстранившись от ноутбука, он принялся ходить по комнате, – от дивана до шкафа, забитого под завязку книгами по истории, — пока не успокоился.
Дело в том, что из Махи прилетели плохие вести. Подпольщики совершили рейд по городу. Где-то на окраине четверо боевиков загрузились в подержанную «Приору». На проспекте Гамидова обстреляли из автоматов магазин, торгующий, в том числе, спиртным. Затем подъехали к другому, забросали его бутылками с горючей смесью. Оттуда выехали на Гамзатова, к гостинице «Ленинград», где под ноль разрядили в ментовской УАЗ рожки калашей – трое милиционеров погибли, один пострадал. На Дахадаева ранили еще двоих стражей порядка. Свернули на Гаджиева, где расстреляли третий патруль – плюс трое «двухсотых». В конце концов, выбрались на Орджоникидзе, почти к морю. Там вальнули седьмого правоохранителя. Но подоспели вэвэшники. Заблокировали проезд «Приоре» грузовиком, изрешетили. Легковушка вспыхнула костром — то ли в бензобак попали, то ли в СВУ, то ли «духи» сами себя взорвали. Короче говоря, жесть.
Ершакову хотелось быть на месте событий. Какой он журналист, если пропускает такое? Казалось, все тело изнутри покалывали десятки маленьких иголок. Мышцы сводило спазмами. «Нервное», — вынес вердикт Ершаков, стараясь принять мысль о том, что ему не попасть в Махачкалу по мановению волшебной палочки.
4.
Следующую неделю отдыхал. Премию ему перевели, но он привык рассчитывать на себя. Надо было найти какую-то халтуру. Скорее всего, временную. К тому же, если придется возвращаться в Дагестан, нужны накопления, чтобы отдать за квартиру и продержаться до первой зарплаты.
Сайты для поиска работы не внушали оптимизма. В основном, требовались менеджеры по продажам, копирайтеры. Деньги везде предлагали смешные. Некоторые конторы искали универсальных сотрудников – пресс-секретаря с функциями редактора, редактора с функциями корреспондента, корреспондента с функциями фотографа, фотографа с функциями специалиста по видео и монтажу.
Когда надоедало просматривать бесконечные списки вакансий, шел гулять по району. Обрядившись в черную приталенную дубленку, джинсы, зимние ботинки и серую шапку унисекс, брел мимо двухэтажных, пропитавшихся зеленой краской деревянных бараков, чьи балкончики давно обвалились, а торчащие сваи покрылись мхом. Пересекал трамвайную линию на улице Кузнецова. Здесь почему-то была особая акустика и трамваи пролетали стремительно и бесшумно, что грозило инвалидностью или смертью тем, кто не оглядывался. За линией стоял дворец культуры имени Лаврова, приземистое здание, украшенное двумя граффити: синяя женщина-ночь и оранжевая женщина-день. На голове у ночи сидела чайка, а на голове дня – щегол.
Пропустив ДК, он выходил к спуску на станцию метро «Уралмаш» и проспекту Космонавтов. За проспектом лежали сталинки Эльмаша, соседнего микрорайона. Тут Ершаков притормаживал и поворачивал, огибая «Лаврушку». За дворцом культуры, после троллейбусной остановки, оставлял в стороне большой перекресток, залитый грязной кашицей перемолотого автомобильными шинами снега. Через минуту тротуар выводил его на улицу Победы, разделяющую Уралмаш на две части – южную, старую, и северную, новую. Относительно новую, разумеется, поскольку тамошние дома были отгроханы, в основном, при Хрущеве и Брежневе. Хотя прилегающие к ним участки южной половины отличались лишь тем, что их каменные строения возводились на месте снесенных «деревяшек», тогда как за нынешней улицей Победы жилая недвижимость росла «с нуля».
Миновав хрущевки, Ершаков достигал многоэтажек 1970-х, гигантских, формирующих сразу целые кварталы. Эти масштабные высотки были похожи на смесь каких-то космолетов и громоздких атомных авианосцев. В потоках снега они выглядели особо грозно, напоминая башни средневековых замков и массивы океанских добывающих платформ одновременно. За ними следовали стройные ряды возведенных пленными немцами небольших домиков и вращалась толкучка уралмашевского оптового рынка.
Рынок этот поистине заслуживает отдельного рассказа. Он представлял собой квадратный лабиринт, сложенный из железных вагончиков, с которых с утра до вечера торговали разным барахлом от китайских резиновых шлепок до синтетических футболок и всяческой сомнительной снедью типа сухой лапши «Роллтон» и гранулированным кофе, в простонародье называемым «пыль с дорог Бразилии», в стеклянных и жестяных банках. Преодолев лабиринт, надо было подняться по каменным ступенькам и продраться сквозь плотные ряды продавцов черных и коричневых дубленок. За ними высилась крытая половина рынка. Металлические двери открывались и в нос били запахи рубленого мяса – свинины и говядины. Следующая волна – ароматы мороженой рыбы. И в качестве финала – специи: розмарин, тмин, корица, кориандр и чего только еще там не было.
Тем, кто сумел вырваться, предстояло увидеть заснеженное футбольное поле, примыкавшее к школе, обнесенное металлическим решетчатым забором. Вдоль забора бурлила особая жизнь – легендарная барахолка, перенесенная от перекрестка Кировградской и 40-летия Октября. Смурные пенсионеры банчили здесь с утра до вечера книгами времен Горбачева, запчастями от доисторических телевизоров и стиральных машинок, ветхими часами, инструментами и прочей непостижимой мелочевкой «made in USSR». Морщинистые бабки толкали вязаные носки, давно вышедшие из моды цветастые платья и чуть ли не свои подвенечные наряды времен Чехословакии-68. Упомянутое обилие простиралось до улицы Бакинских комиссаров, почти полностью оккупировав школьную ограду так, что дети, выходя на свежий воздух, чуть ли не утыкались носами в дачные галоши, видавшие виды валенки и рюкзаки «дятловцев». А на другом конце, где забор устремлялся на параллельную улицу Уральских рабочих, предприимчивые среднеазиаты уже разгружали «ГАЗельки» — тоже с каким-то товаром.
5.
Дома, под вечер, Ершаков снова включал интернет. Следовало держать себя в тонусе, быть в курсе событий. А потому он читал известия об очередной спецоперации где-нибудь в Буйнакске. А затем врубал видео.
На экране возникала окраина – участок трассы и заправка. Кругом грязь. Вот частный сектор. Толпа силовиков в балаклавах. Бегут огнеметчики, в руках у них «Шмели». Кирпичный домик сотрясается от попаданий. Над крышей дым. Перестрелка. Сбоку подъезжает БТР и принимается шинковать из автоматической пушки и крупнокалиберного пулемета. На сером снегу валяются обгоревшие остовы пистолетов и «калашей», рядом три трупа в джинсах и кожанках, бородатые подбородки запрокинуты. Представитель пресс-службы республиканского МВД в чистеньком камуфляже. Говорит, что среди убитых опознан некий Сахратулла «Пуштун» Нажмудинов, отвечавший в местном джамаате за сбор денег и поставивший на счетчик чуть ли не половину города.
Ничего необычного. Рутина войны. Ершаков открывал файл «Дневник», вносил информацию, делал пометки, набрасывал соображения. Закончив, просматривал в соцсетях страницы издательств на предмет новинок, выписывал заинтересовавшее и отправлялся ужинать.
6.
Работа нашлась. В журнал «Строительство» требовался корреспондент. Издание выходило раз в неделю и представляло собой толстенный фолиант, напичканный рекламой и объявлениями о продаже недвижимости с перерывами на статьи о квартирах, складах, ипотеке, лизинге и аренде. Сама редакция располагалась в центре города, на улице 8 марта, недалеко от мэрии и «серого дома» областного правительства, в четырехэтажном конструктивистском здании, в глубине дворового парка.
Отделом, в который приняли Ершакова, руководила девочка Марина, коротко стриженая татарка, недавно закончившая журфак. Она любила кофты и джинсы, и отличалась адекватностью, не досаждая ему лишними указаниями. Вторым корреспондентом была щупленькая, молчаливая предпенсионерка Татьяна. Татьяна исправно писала скучные тексты и не лезла не в свое дело. В одной комнате с ними сидели мечтавший уехать в Австралию юный блондинистый дизайнер Андрей и укутанная в шали верстальщица Юля, щебечущая, словно свиристель. Чаще всего они обсуждали какую-нибудь ерунду или забавлялись во дворе, заталкивая в бутылки с Coca-Cola конфеты Mentos. Газировка на такие шутки реагировала нервно — бурела, пенилась и рвалась наружу желто-коричневым фонтаном.
В соседнем помещении гомонили рекламщицы, занимавшиеся полосами с объявлениями. Там же восседала пожилая, крашеная под рыжую, бухгалтерша Нина Петровна. В свободное время Нина Петровна курила и, вообще, судя по всему, в молодости совершила много подвигов. Когда Ершаков явился к ней за какой-то бумажкой, она смерила его оценивающим взглядом и хрипло изрекла:
— Нельзя тебе в армию. Ты ведь…сладенький.
Он даже завис на пару секунд в недоумении.
— Кстати, обращайся, если нужно. По поводу армии. Поможем вопрос уладить, — сказал притулившийся возле Нины Петровны директор журнала Еремеев. Про него говорили, что до назначения директором, — назначили, естественно, по знакомству, — он работал водителем.
Редактор журнала Юрий Сергеевич держал оборону в личном кабинете. В коллективе Юрия Сергеевича звали коротко – Юс, либо Юзер. На работу Юзер, лысеющий здоровяк с красным от возлияний лицом, приезжал чуть позже остальных. Возникал в комнате корреспондентов, демонстрировал свежий номер Forbes или «Коммерсанта» и произносил:
— Вот, как надо работать! Изучайте!
До обеда Юзер запирался в кабинете. Проходившие мимо слышали, как за дверью что-то дзынькало и булькало. В обед выбирался наружу. Осматривал подчиненных мутным тяжелым взглядом и удалялся, возвращаясь на следующий день. Или через день. Или через два.
7.
Все это погружало Ершакова в апатию. Мама, конечно, была рада его приезду. Наверное, даже надеялась — вдруг останется. А он, отужинав и приняв на грудь, усаживался за интересные ему новости и видосы.
«Что там у нас? Киров-аул, пригород Кизилюрта. Вроде не бывал. С чем они там сношаются? Ага. Ангар».
В кадре пара носилок с накрытыми черным полиэтиленом трупами – омоновца из оцепления и любопытного школьника, убитых шальными пулями.
«Ну, это треш, конечно. Кто ребенка подпустил? Дурдом. Так… Пошло месилово. А это что? В ангаре, по ходу, рвануло. Блин. Не хило полыхает. Как опознавать-то будут? Экспертизу проводить придется. Пожарные? А пожарные куда побежали? Зачем? Пускай прогорит».
Несут раненого сотрудника МЧС.
«Ладно, хоть не убило. И чего? Снова по ангару херачат. «Красный штат» какой-то».
Звук Ершаков ставил на минимум или совсем выключал, а потому быстро вырубался. Просыпался глубоко за полночь. Пялился на экран «заснувшего» ноутбука, не понимая, где находится. Через несколько секунд вспоминал. Поднимался, в темноте шел в туалет облегчиться, а затем на кухню – выпить воды. Вернувшись в комнату, стоял у стекла, рассматривая синий заснеженный район. На улице – ни души. В окнах – ни огонька. Лишь издалека доносился иногда шум проезжающей машины.
8.
Работа в «Строительстве» угнетала. В офис гнала лишь необходимость изыскивать средства. Каждую неделю нужно было сдавать две статьи про недвижимость: жилая первичка, вторичка, коммерческая, законы, советы экспертов. Он даже темы придумывал с трудом. На пресс-конференциях не мог задать ни единого вопроса. Интервью тоже давались тяжело. Обычно собеседники смотрели на Ершакова, как на идиота, а он в ответ взирал на них широко распахнутыми удивленными глазами, будто наблюдал экзотическую птичку или зверушку. После разговора начиналась другая мука – расшифровка записи и попытка набросать связный текст.
Но однажды случилось кое-что интересное. В местном филиале ТАССа устроили прессуху. Естественно, про недвижимость. Из мэрии пришла целая делегация – кто-то выступал, а еще несколько участников сидели в зале рядом с журналистами. Ершаков, как всегда, витал в облаках, пока не заметил симпатичную молоденькую чиновницу – миниатюрную метиску, с черными миндалевидными глазами и смуглой кожей. Девушка улыбнулась. Тут следует заметить, что ему всегда нравились именно темненькие. Тянуло, так сказать, на экзотику. А потому, дождавшись завершения мероприятия, шокированный собственным поведением, отправился знакомиться и узнавать номер телефона.
Ее звали Гульнара. Они о чем-то поболтали, решили созвониться. Через пару дней он позвал Гульнару на свидание в ресторан. Почему бы и нет? Но после обеда у него запершило в горле, потекли сопли, а вечером жахнула температура. ОРВИ или ОРЗ. В итоге, он еле-еле набрал СМС: «Заболел. Извини» и, обессиленный, откинулся на подушку.
Через неделю, когда более или менее оклемался, ни с кем встречаться уже не хотелось. В «Строительстве» ничего не менялось. Закончив с текстами, он садился за таблицы. Следовало узнать, в каком районе, чего и сколько выставили на продажу и, главное, по какой цене. Затем свести полученную информацию, проанализировать, составить перечни и прописать пояснения. С этими таблицами он страдал до упора. А если на календаре был день сдачи номера, то рядом маялись и все остальные. Даже Юзер что-то листал и вычитывал, потирая раскрасневшееся лицо. Ему явно хотелось домой к своим бутылочкам и стаканчикам. Он волком косился на Ершакова, посмевшего завершить работу раньше него.
9.
Ершаков не мог понять, где очутился. Погода хорошая, солнечная. Под ногами замерзшая грязь. Но что вокруг? То ли поселок, то ли пригород. То ли просто городок такой маленький сам по себе. Везде заборы, наглухо запертые ворота, торчат зеленые крыши. И никого. Даже собаки не брешут.
«Херня какая-то». Оглядевшись, он двинулся прямо. Улица понемногу начала забирать вверх. Вдали, на пригорке, возвышался бежевый коттедж с оградой из красного кирпича. Рядом толпились вооруженные люди в балаклавах и камуфляже. «Спецуха вроде. А оцепление куда подевалось?» Его и правда не пытались остановить. Причем из коттеджа не шмаляли. Да и автоматчики, собравшиеся возле, не проявляли активности. «Обыск, что ли? А на хрена меня на обыск послали?»
Внезапно один из них, — без балаклавы, коротко стриженый, в солнечных очках, — обернулся. Ершаков почувствовал четкий взгляд-сканер из под черного стекла. Ему стало очень страшно. Ноги одеревенели, живот свело, по телу побежали мурашки. Он хотел крикнуть: «Я журналист!», но челюсти словно сковала печать ужаса. Некто в солнечных очках продолжал смотреть, затем вскинул «калаш» и выстрелил в Ершакова.
10.
Сон не шел из головы. Что он мог означать? Ершаков думал-думал, а потом забыл о нем. После новогодних каникул на работе хватало головняков. Опять статьи, интервью, прессухи, таблицы, коллеги. Все тот же бурлящий в газировке Mentos, все тот же не трезвеющий редактор. Куда податься? А некуда.
К счастью, позвонили из Москвы.
— Ты чего делаешь? – спросил Вениамин.
— Ужинаю, — ответил Ершаков, прицениваясь ко второй половине яичницы с зеленью и колбасой.
— Дело есть.
— Очень интересно….
— Да. Надо в Дагестан возвращаться.
«А как же стажерки?» хотел спросить Ершаков, но сдержался:
— Условия прежние?
— Прежние.
— Ну, и слава богу.
Утром, придя в редакцию «Строительства», он подал заявление об увольнении. Почему-то никто не удивился.
— Что-то интересное отыскал? – поинтересовалась Марина.
— Типа того.
— Везет тебе, — улыбнулась она, забирая бумагу.
11.
На старой кирпичной стене было начертано черной краской «Шлифовка полов» и номер телефона. Внизу сидели спецназовцы в брониках, балаклавах и касках. Они перезаряжали автоматы и пулеметы, после чего через выдолбленные бойницы лупили по шестому этажу стоявшей напротив девятиэтажки. Когда патроны заканчивались, они отступали в сторону, снова перезаряжались и продолжали поливать свинцом окна квартиры, в которой держались боевики.
Грязный февральский двор, где все происходило, хорошо просматривался с улицы. Это являлось плюсом, поскольку дежурившие снаружи милиционеры оперативно отгоняли прочь любопытных зевак и журналистов. Ершаков и еще пара-тройка местных коллег с фотографами дежурили за углом, время от времени выглядывая. Но холод понемногу пробирал и они решили зайти в ближайшую кафешку.
Ершаков купил чай с булочкой и уселся возле окна. «Сейчас бы в «Строительстве» статистику лепил, — подумал он. – А потом домой. К маме на ужин. Котлетки, пюрешка, соус. Сто грамм, конечно. И на боковую. И по фиг вообще на все. Никакой войны. Никаких выездов. Никакого ветра. Тепло, уютно. А я? Вернулся на Кавказ. Тоже мне герой. Больной человек».
Январь – март 2023.
Денис Колчин
Родился в 1984 г. в Свердловске. Окончил факультет журналистики Уральского государственного университета им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Урал», «Новая Юность», «День и ночь», «Знамя», «Звезда», «Октябрь» и др. В качестве военного корреспондента работал на Украине (2014), Северном Кавказе (2015–2019), в Нагорном Карабахе (2020). Автор книг: «Подготовительный курс» (стихи, 2017); «Кинжалы и гранатометы. История войны на Северном Кавказе. 18–19 вв.»; «Фронтир» (изд. «Кабинетный ученый», 2021). Живёт в Екатеринбурге.