373 Views
* * *
так битва кончилась во мне
меж государственных баталий.
я не желаю жить в стране,
хочу – в траве, где мы страдали.
я граждан не хочу плодить,
хочу людей плодить великих,
чтоб военком не смел ловить,
не смел касаться пастью дикой.
я не хочу валюты знать,
где все покрыто общим чеком.
все, что имел, хочу раздать
и не размахивать кэшбеком.
все вы, что разделили мир,
как вам в концлагере живется?
в консерве скурвенных квартир
живое сердце лучше ль бьется?
я так хочу разрушить все,
любой барьер, любую злобу,
но почтальон уже несет
нам метку по любому гробу.
места погоста – дефицит,
но ляжем все, оно не мудро,
пока империя вопит –
как разукрашенная курва.
но я хочу вдыхать цветы
и душу разорвать на части,
чтоб моей родины черты
на миг изобразили счастье.
* * *
да, год прошел. что мне сказать о нем?
и год, и я соделались теплее.
я выхожу порой осенним днём,
иду какой-то выцветшей аллеей
и думаю: “спасибо – за стихи,
за то, что жив, за блеск улыбки тусклой”.
в конце концов, великие грехи –
уже в какой-то степени искусство.
я помню ли о той? конечно, да.
но я готов и к новому причалить.
увидеть за стеною города,
чтоб все затрепетало, как вначале.
когда кричишь одно свое “у-а!”
на перекрестье видимого мира.
и только символ в комнате “юа”,
и только эта сонная Пальмира
заставят прослезиться, что идёшь
к другим – друзьям, и женщине, и дому.
ты зиму эту здесь не переждешь.
зима с войной подвержена Содому.
даст Бог, и в новом месте отболит
все то, что волновало до предела,
и новый заграничный алфавит,
тебя не разделив, оставит целым.
* * *
а зимой будет как в сказке:
только саночки и снег.
посмотрю я фройляйн в глазки –
не опустит фройляйн век.
а потом бродить до ночи
по какой-то гётештрасс
и к приходу приурочить
кашу, курицу и квас.
научу тебя, родная,
как живут в моем краю.
как любимых не бросают,
а уходят в рай в бою.
расскажу, как я уехал.
как на родине моей
было прежде много смеха,
а сегодня – дьявол в ней
режет, жжет и только топчет,
а с тобой мне хорошо.
кто в уюте местном ропщет,
тот был с черною душой.
я люблю тебя, наверно,
как люблю свою страну,
но в нее, как крест да в землю,
никогда я не вернусь.
довелось с тобой нам вместе
жить в саксонии твоей.
только для меня все песня,
сам я – просто соловей.
нет мне дома в этом мире,
или целый мир мне дом.
чтобы гнить червем в квартире,
лучше увидать содом
и бежать, бежать далече,
пока бог не поберет.
вот зима. вот теплый вечер.
этого ль хотел ты, лот?
* * *
как много светлых разумов размоет
и ясных глаз закроет здесь она
(где никогда не станешь ты героем)
бездумная и подлая война.
гляди, мальчишка, ты мог стать поэтом,
и девичьи сердца дрожали б в такт.
но пал ты безымянным в Буче где-то
и о тебе напишут только так:
фамилия, и имя. дальше: дата.
иного не положено нам знать,
ведь горькая судьба, судьба солдата –
лишь воевать, а после умирать.
и вы, вы все могли бы стать другими,
но дьявол вам выкручивает путь,
и вот вы перед господом нагими
лишь ловите свинец в пустую грудь.
будь славна же, родная Украина,
и погреби здесь всякого юнца
под гордым званьем истинного сына
Священного Небесного Отца.
* * *
когда мы перебиты пополам,
и до конца испиты наши души,
итог, наверно, представляет нам
патриотизм и бряцанье оружий.
уж не возить девчонку по реке,
не петь ей песен языков волшебных.
а только зажимать свой крест в руке,
сидя в окопах, укрываясь щебнем.
спаси и сохрани от этих лет,
где стали мы черствее и грубее.
так взять хотел когда-то пистолет,
а может быть, уснуть с петлей на шее.
теперь же дали в руки автомат,
и ты живешь, заброшенный, отцветший,
не зная, кто на свете виноват
в твоей судьбе, печальной и ушедшей.
* * *
два дня во тьме. всю жизнь перепиши.
вопи, когда живешь без обогрева.
и мы, как будто вправду малыши,
идем на свет младенцами из чрева.
рожденье тридцать первое. оно
подобно этим вспышкам полусвета.
кино. сплошное адское кино,
что как-то разбавляет сигарета.
гори, мой мир, пока вокруг лишь мрак
и солнце не дает тепла любимым.
сидит один средь комнаты дурак,
что бредит без огня монахом в схиме.
но зазвенит вдруг телефон в руке
и задрожит правее холодильник:
почувствуешь: в тебе, как в старике,
рождается свой внутренний светильник.
и легче жить, и умирать – ничуть
не хочется в двухдневных интересах.
купи корову и продай – вот путь
счастливого героя из одессы.
* * *
не нужен здесь, не нужен там, поди,
хотя рублем нехило очень манят.
там – солнце. у меня кругом – дожди,
хотя и юг, где посейдон наш правит.
так выжить, что в своем краю – чужак,
в чужом – ребенок, выбравший чужое.
и не докажешь, что не просто так
считаешь свою родину героем.
меня свои скорее здесь прибьют,
чем те, а может быть, и те, и эти.
сам на себя известнейший трибьют,
завернутый всей плотью во спагетти.
ворочаюсь, не сплю, почти не ем,
и впалые глаза глядят на мир весь,
как будто были созданы затем,
чтоб слезы их разъели, словно известь.
хотелось так по-детски – лишь писать.
но нет, здесь не игрушки, а игрища,
и вот уже, кто должен был спасать,
придавливает фас твой голенищем.
спасти, спастись, избегнуть ли, избрать –
ты подскажи, ведь ты на все способен.
и помоги мне заново собрать
мой мир, что чем взрослей, тем невесомей.
* * *
когда весь мир молчит, и утро так темно,
внутри твое дрожит оставленным младенцем.
согрейся – то ли чай налей, то ли вино,
немного обукрась свой признанный освенцим.
здесь все давно не то, и шелест от дерев –
последний в жизни писк почти живой природы.
должно быть, все пройдет, когда ты, умерев,
оставишь по себе стихи, листки и ноты.
здесь главное – дожить до солнца торжества,
и, может заживет, что вправду здесь живое.
рождение весны – почище рождества,
в котором лишь тебе – название героя.
здесь проще не вставать, а слушать тишину,
прикинувшись червем, осколком, пылью, камнем.
и может, вспомнив ту, единственно одну,
что придавала смысл твоей холодной спальне.
а дальше? что потом? опять вперед. куда?
здесь клетка пять на пять, в ней слышатся снаряды.
и сами города съедают города,
во чреве ощутив всех тех, что были рядом.
я тоже не уйду. мне век влачить свой крест
средь этих, что еще пытаются воскреснуть.
и брошенным вальтом быть взятым под арест,
пока тузы торчат заточкою железной.
* * *
четыре дня молчанья – что об стену.
и только тьма, и шорох от дождя.
так враг склоняет нас склонить колени,
изорванные раны бередя.
не понимает он, что тьма дневная
не так страшна, как тьма от их души.
мы будем жить, подонков проклиная,
мы будем их топтать, давить, душить.
да, лучше жить без света в этом мире,
чем жить без света сердца своего.
мы проживем и в холоде в квартире,
лишь из своих не бросив никого.
и – выстоим. и с нами будет Слово,
поскольку мы верны Ему всегда.
готовься, мира новая основа.
будь проклята, поганая орда.
* * *
быть отраженьем – вечный долг поэта.
вот, кажется, что участь неказиста.
но вдруг среди живых явлений света
в тебе война с избытком отразится.
вдруг отразятся голод и унынье,
и нищета духовная столицы.
и вопиешь ты, голос во пустыне,
и пишешь свои полые страницы.
что отражать – не твой на свете выбор.
ему предельно нужно подчиниться,
поднять свой крест, сложив на плечи, ибо
для жизни вечной надобно родиться.
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).