899 Views
* * *
когда тебя убьют на войне
главное знать о том
что ты был на правильной стороне
что ты защищал свой дом
когда убьют твоего врага
на пороге дома его
ни о чем не надо будет гадать
и понимать ничего
когда никого не убьют нигде
ни за что, ни почему
каждый будет обут, одет
и будет сыто ему
и будет литься свободно речь
плевать на ворох обид
и даже за бремя глаголом жечь
никто не будет убит
когда опустеет солдатский рай
когда будет ад пустым
когда уже мы отвыкнем играть
в «кому умирать – молодым»
чужих не останется, ясен бог
(а все по слову его)
или просто всем будет пох
или нигде никого
* * *
многоточия много, а точки малым-мало
и секло пунктуацией вдоль, и мело, мело
и молчали зашитые раны под бодренький ласковый лай
первомай! первомай! первомай! первомай! первомай!
перво-наперво ведьмы сучат каблучком из петли
криво-накосо бьется об небо забытый плакат
во вторых эшелонах часы доедают нули
и на каждом шагу почему-то ни шагу назад
первомай! первомай! первомай! улетает на юг
перелётное племя, отныне не помня родства
раз втыкают березы и вина фальшивые пьют
можно все, что не страшно, такое вот, граждане, два
три-четыре – на этом окончится счёт
жили долго и счастливо, знать бы и честь бы пора
я смотрю из окна, как по небу красиво идет
первомайское прошлое, впрягшись сохою в ветра
Простонародная сказка
слава богу (если богу)
что живем, не зная бед
что не ходим на дорогу
одиноко звать рассвет
что под ярким, что под майским
что от топота копыт
пугала теряют маски
кони скачут, пыль летит
пустотелыми шарами
сухо, звонко, без лица
но не нашими руками
лапцы-драпцы-оп-цаца
пепел не скрипит в щепоти
не зовет последний бой
реет мирный беспилотник
дремлет сонный постовой
под грибком у детской горки
вертим-лепим куличи
загружаем на закорки
обезьяну чи-чи-чи
волки, овцы, человеки
добрый атом, честный труд
поднимите, сука, веки
ты не цезарь, я не брут
вышел немец из тумана
каин авеля пасёт
не волнуйся, донья анна
паровоз придёт ещё
рельсы-рельсы, шпалы-шпроты
прятки, салочки, спиды
кто сказал, что нет работы
где, простите, нет воды
бабы будущим брюхаты
колыбельные поют
облака плывут, как вата
плещет море на краю
нет другой такой на свете
без начала и конца
тятя! тятя! наши сети
притащили продавца
задушевная беседа
светит лампочкой в шары
по три сотни до обеда
выводили из игры
светят трусики лолиты
ручки вместе, ножки вширь
дустом, если паразиты
керосином, если вши
глупый пингвин робко прячет
но не спрятать нихера
думаете, если в мячик
это детская игра
думаете, если сказка
а рискните в сказке жить
огнемёты Илон Маска
жуть над пропастью во ржи
сверху кажется все плоским
снизу манит высота
машка, машка, матка боска
скоро пасха, прячь христа
* * *
я-мы – против они-ты
и хватит совать
в дульные срезы цветы
молчать-говорить
испытывать гордость-стыд
это уже не Шекспир
не сопливое «быть – не быть»
возлюби врага своего
любой, кто кому-то враг
свежее «итого» –
иначе просто никак
иначе совсем никак
и день ото дня больней
что дают ордена
за убийство людей
взойти на крест — не спасет
не для чего спасать
пока по пустыне метёт
одинокие голоса
колыбельная
в колыбельке жестяной
за кирпичною стеной
за кирпичною стеной
спит младенец жестяной
колыбель о стену бьется
нам так мало удается
нашу детку покачать
а снаружи всё кричат
всё стучатся в наши двери
чтобы заново начать
в колыбельке из песка
спит кровиночка-тоска
спит и глаз не открывает
очень страшно ей пока
сыплется песок на веки
осторожно, человеки
неба нет, и сказки ложь
очень грустно ты поёшь
за кирпичною стеной
рядом с гладью водяной
в колыбельке из воды
разбегаются следы
где сынок – спросила птица
улетел – ответил дым
за кирпичною стеной
кто-то говорил со мной
говорил, а я не понял
далеко ли до беды
кирпичом по кирпичу
я теперь язык учу
я смотрю, как по стене
расписные семь коней
мчатся черным бездорожьем
и скрываются в окне
под кирпичным бурым небом
колыбель плывет за хлебом
мимо карточки блокадной
на четыре пятака
на четыре пятака
две горбушки
три куска
конец апреля
что нового – сирень, зеленый свет
что старого – автобусный билет
что важного – опять, как будто, нет
вот, брезжит, но опять, как будто, нет
участвуешь в диктанте про добро
сочувствуешь теряющим перо
немотствуешь, баюкаешь ребро
а над ребром тавро, опять тавро
вот чувствуешь – и этого нельзя
смычком по венам лезвия скользят
смычком по лезвию – бегущий до луны
я так завидую всем-всем, кто влюблены
в краю немых, юродивых, глухих
красивых, добрых, щедрых на стихи
в краю – наощупь, где лишь соль земли
как батарейка новая кислит
замкнуть контакт и лампочку согреть
сквозь волосок ее весну смотреть
этот стремительно-невидный ход
как все вокруг живёт, растёт, цветёт
в стеклянной сфере с бабочкой огня
парящей в четверть взгляда от меня
и мысленно, пока умеет глаз
стирать себя с поверхности стекла
* * *
это так не работает – чтобы вместо бинта свет
это в раны персты вложи, ну а что потом
все равно – горячка, испарина, бред
и на шесть досок – а больше и незачем – дом
а над домом трава, хорошо, что над домом трава
лучшей крыши для дома я б не сумел мечтать
все, что выше травы, не нуждается в нас, и в словах
все, что выше травы, все равно придется отдать
все равно отдам, все отдам, и можно назад
мимо долгих заборов и надписи: «здесь был ад»
* * *
куда тебя не отпускает память
я отпускаю с чистыми руками
я говорю – коса нашла на камень
но я не говорю кого нашла
на верхотуре той горы аральской
во глубине излучистой, уральской
воды, которой занемеют пальцы
не снятые с весла
греби на север пастушок барашков белых
уже твое в пращу вложили тело
и море до того здесь обмелело
что посуху легко
в прицеле нимба пляшут лба морщины
идут сажать драконий зуб мужчины
а мы баян порвем на проводины
под протокол
здесь в камере настолько тихо, сука
что манной будет каждый атом звука
и пой теперь – разлука ты, разлука
лучина ты
когда до кукиша, дотла дотлеет слово
ты отряхнись – неловко, бестолково
вынь из глазниц державный взгляд целковый
горячий – не остыть
* * *
есть ли у ангелов кухня
где они варят еду
где залезают в куклы
чтоб лететь на звезду
рейсовым звездолетом
с вышки на вторчермет
от бабы и на работу
от телки в университет
в музей допотопных бестий
и тех, кто бестий сменил
умейте, измерьте, взвесьте
вцарапайте
в
винил
в черные круговые
в то, что потом – жнивьё
и если господь не выел
то и свинья не убьёт
то и из бисера пёстро
то и нитки конец
необитаемый остров
необратимый трынднц
детские антресоли
взрослым не встать с колен
от испытавших боли
до переживших плен
в горнице узко-тесно
в горле горит свеча
дальше не интересно
больше не промолчать
мотовилиха
над крышами рабочего поселка
рабочие сплетаются дымы
садится солнце, бьется на осколки
в которые и сквозь глядимся мы
мы отражаемся почти наполовину
а на прозрачную другую видим сквозь
когда-то стены, а когда-то спины
когда-то небо, а когда-то гвоздь
когда-то выкован, забит, повешен сверху
пейзаж завода с лесом за рекой
рабочие железным дымом перхают
закрывшись от реальности рукой
и смотрят цепко мирные изделия
как мы, по тротуарам, мимо них
как мы осколки собираем в целое
и пушка мирно спит у проходных
* * *
дело сшито, как тулуп
мехом внутрь ежовым
соглядатай на углу
горклый жир в столовых
прошлый век давно прошел
и не спросит кроха
что такое хорошо
что такое плохо
вот донос на двести слов
выпускной экзамен
вот копают бабы ров
мертвыми руками
вот чужие голоса
все теперь чужие
и как пиво по усам
кровь течет из жилы
это время так течет
застывает коркой
что б сейчас на этот счёт
написал Егорка
Сашка, Янка, вечный Цой
как тогда, в начале
про меня, про нас с тобой
тех, что подкачали
пролежали мордой в пол
так, на всякий случай
я бы в мертвые пошел
пусть меня научат
лучше рано, чем потом
впрочем, чем богаты
милый арестантский дом
добрый вечер в хату
* * *
над атоллом Бикини
выпадают снега
их чуть более синий
и чуть менее цвет
наметает сугробы
под крестами в ногах
и по моту позёмка
метет и метет
над атоллом Бикини
в синеве, в синеве
отражаются кили
великих армад
становиться большими
стоит только в ответ
только дома понятно
ни шагу назад
над атоллом Бикини
облака, облака
с Абакана идут
не меняясь в лице
караульные вышки
на Тихий глядят
и вздыхает Великий
и солнца ланцет
отрезает к утру
половину всего
оставляет её
на потом, на потом
в закромах занебесных
по слову Его
дозревает последний
решительный гром
Андрей Мансветов
Андрей Александрович Мансветов родился в 1975 году в городе Ванино на Дальнем Востоке. Детство и юность провел в Перми. Окончил художественное училище. Служил на Северном Кавказе, работал внештатным и штатным корреспондентом СМИ, врачом. Автор поэтических книг «Фантомные боли», «Туки-луки за себя», «Дюралевые ласточки» и «Инструкция по применению родины», магнитоальбома песен «Колесо» (1999). Стихи опубликованы в журналах «Москва», «Белый ворон», «Знамя», «Плавучий мост», «Вещь» и др. Член жюри и ведущий ряда региональных и федеральных литературных и литературно-музыкальных фестивалей. Живёт в Перми.