395 Views
* * *
Пиши, художник, добрый мир,
Ты маг, ты царь, ты бог,
Пусть правит добрыми людьми
Прекрасная любовь,
Пусть будет солнце, будет дождь,
Пусть будем мы с тобой,
Пиши, пиши, чего ты ждёшь,
Скорей пиши любовь!
Да, мир-натурщик не хорош,
Коряв и угловат,
Да, в нем любови не найдешь,
Хотя скрипит кровать,
Но ты, пожалуйста, гляди,
Но ты, пожалуйста, найди,
Ведь мир не виноват!
* * *
Если я провожаю приятную даму в сад,
То не просто я так, а согласно речам Нострадамуса,
А когда я неверно толкую все эти пророчества –
Ох, намучился я, а уж дамы-то как настрадалися!
* * *
Человек на взводе, как курок,
Тронешь невзначай – и выйдет срок,
Порох догорит, ударит пуля.
Отойди, не трогай. Нет, не трог…
* * *
Пахнет горелой листвой,
Вот и закончилось лето,
Выстрелы над головой,
В небе гоняют “Шахеда”.
Как это вместе сошлось –
Выстрелы, гарь, листья, август,
Как это с нами сбылось,
Как улеглось на бумагу
Поздней созревшей строкой?
Тает туман над рекой.
* * *
Рубай, Хайям! Люблю стихи твои.
От зависти прокиснет Навои!
Перо что сабля – рубишь на галопе,
Свистит клинок, выходят рубаи.
* * *
Печать, которой заклеймен был Каин,
Чей оттиск он всю жизнь на лбу носил,
Упала и ударилась о камень
Что было сил.
На мириады крошечных печатей
Разбилась – и осколки принял мир.
С тех пор в живых и виртуальных чатах
Клеймим:
“Ты Каин! Нет, ты Каин! Ты! Нет, ты!”
Горят во лбах печатные цветы.
* * *
Разрушенный город, кругом ни души,
Вчерашние зэки берут калаши,
ООН озабочено, в грусти ЮНЕСКО…
А мы-то боялись восстанья машин!
Баллада усталости
Он сидит усталый на холодном камне,
Мимо пленных ведут гуськом,
Он сидит, не встанет, и смешно икает –
В горле ком, неприятный ком.
Он глядит на пленных, не отводит взгляда
А они бредут и бредут,
Ватные колени, страх плетется рядом,
Стережет – а вдруг украдут?
Бог войны Арес,
В чем твой интерес?
Этот эпизод рядовой.
Нечему гореть,
Не на что смотреть,
Ни к чему качать головой.
Он сидит на камне, взгляд его – заноза,
Рыболовный острый крючок.
Где-то пьют вискарик, дарят дамам розы,
Это жизнь, он там ни при чем.
Смерть? Он ни при чем. Ведь мертвецы спокойны,
Память – пепел, прах, тишина.
Лик от гари черный, зуб передний сколот,
Он – усталость, ярость, война.
Бог войны Арес,
Для чего воскрес,
Для чего из мифа восстал?
Ты для них чужой,
Временем сожжён,
Бронза, погляди – всюду сталь.
Он сидит на камне, будто в старом фильме,
Вон медичка идёт к нему.
– Как ты, Эниалий?
– Так себе, Афина.
И она уходит во тьму.
А над ними небо, там отец небесный,
Может, Зевс, а может, не Зевс,
И ни к черту нервы, и душа ни к бесу,
И ворчит папаша в грозе.
Бог войны Арес,
Знаешь слово “стресс”?
Ты его и раньше не знал.
Вон подбитый танк,
Крошево моста,
Как тебе такая война?
* * *
В затылке чешет Валаам, страдает, ходит, злится –
Себе аккаунт завела пророкова ослица,
Пророчит и всему даёт экспертную оценку,
Господь, гляди – и дождь златой уже готов пролиться!
* * *
Очень трудно спасать, помогать и лечить,
Много легче кого-нибудь разоблачить,
И добро бы красотку в тени будуара,
А не дядьку-френда в виртуальной ночи!
* * *
Высокомерных не прощают,
Земные кары обещают,
Казнят, тиранят, укрощают,
Берут на понт и на слабо,
Им не узнать (не по размеру им!),
Как тяжек этот бой с Химерами –
Себя измерить высшей мерою!
Вот полубог ты, вот ты бог,
А вот уже пора ругаться,
Поскольку ты летишь с Пегаса,
Ломаешь ноги, в клочья мясо
Рвешь, и ползешь за пядью пядь,
Хромаешь, режешься осокою,
И бредишь мерою высокою –
Туда, где солнце, солнце, солнышко,
Опять, опять, опять, опять.
* * *
Блажен, кто посетил сей мир,
Когда б его не посетил он,
Не знал бы, как блестят седины
И что такое быть людьми.
Блажен, воистину блажен
Любой, хоть рыжий-конопатый,
Вкушая мясо на ноже
И нож под левою лопаткой!
А что минуты роковой
Не избежать хоть здесь, хоть где-то,
Об этом знают даже дети,
Не говоря уж про конвой.
У рока щедрая рука,
У рока тех минут навалом,
Одарит и больших, и малых,
Младенчика и старика.
И все равно не блекнут краски,
И все равно не кончен счёт,
Постой, мгновенье, ты прекрасно,
Не уходи, побудь ещё!
* * *
Наша жизнь – это просто подстрочник; исток, не река,
День за днём верный тон обретает глухая строка,
Год за годом растет перевод, близится к завершенью,
Наша жизнь – лишь подстрочник с божественного языка.
* * *
Третий день не пишутся стихи,
Третий день,
Самой завалященькой строки
Нет нигде,
Шарю – под рукою трын-трава,
Вот и всё,
Есть Хайям, Вийон, Ахматова,
Есть Басё,
Легионы всех, кому не лень,
Но три дня
Каждый божий, каждый чертов день
Нет меня.
Упрекают: “Ишь, нудит еврей,
Мы – не он,
Можем хоть ни в ямб, хоть ни в хорей,
Ни в пеон,
Пишем мы, как дышим, а сейчас –
Белый шум…”
Третий день, шестидесятый час
Не дышу.
Баллада метаморфоз
А когда проспектом потянется чад и гарь,
И объявит чужак: ваше место, мол, у параши,
В музыканте внезапно проснется смешной дикарь,
А потом не смешной, а потом уже вовсе страшный.
Волчьим воем прорвется тонический звукоряд,
Превратится в хтонический, и прорастут когтями
Десять пальцев, которым бы гаммы с утра играть,
А теперь с сонатины хоть мясо сдирай ломтями.
А когда дома, как костры, в темноте горят,
И все небо чешется – слышишь? летят! – от зуда,
То редактор в зеркале видит вдруг дикаря,
И дикарь улыбается, хищный и острозубый.
И слова изменяются правильно, баш на баш,
И абзацы космами, дикие словно йети,
А из всей стилистики важно одно: “Е@ашь!”
Скажешь, дети поблизости? Вот потому что дети.
А когда село под огнем обратится в бред,
И земля безвидна, выжжена и пуста,
То художник берет мольберт, пишет автопортрет,
Вручает ему повестку, и тот сходит с холста.
Перспектива дыбом, и кровью течет кармин,
Футуризм кубизму одалживает боекомплект,
Их обоих хлебом теперь не корми,
Их паек другой, и другой обед, и при чем тут хлеб?
Суеты не терпит служенье муз. Как насчёт войны?
Мир – театр. Военных действий? Пускай, пускай.
И метаморфозы искусства порой страшны,
А порой сухие, как будто щелчок курка.
Талия – парамедик, Эвтерпа стреляет на звук,
Мельпомена донатит на грузовик с динамитом,
И Аполлон от зависти сопит и роняет лук,
А рядом ломает стрелы завистливая Артемида.
Что гремит-то?
* * *
Страхом и болью охотнее делятся,
Тяжко нести самому,
Горе дорожками пыльными стелится
В брошенном тихом дому.
Где ты, прохожий? Откроешь ли двери ты?
Встань на порог, помолись,
Опытом, силой, надеждою, верою,
Добрым, святым поделись!
* * *
Надо жить – под обстрелом, на фронте, в тылу,
Жизнь киркою без устали бить, как скалу,
Чтоб увидеть когда-нибудь, как из разломов
Прорастают цветы сквозь густую золу.
Баллада о чёрте
…и тут явился ко мне мой чёрт…
А. Галич
Приходит зло, говорит: “Старо
Преданье, как мир, старо!
Во-первых, какое я зло? Я добро.
И во-вторых, добро.
А если в-третьих – молчи, молчи,
Кивай и опять кивай,
Ночами плохо спят палачи,
Работу ждут – дураков лечить.
Не хочешь ли под трамвай?”
Приходит добро, говорит: “Дружок,
Да ты не узнал меня!
Ну что ты дудишь в свой смешной рожок?
Прислушайся – трубы звенят!
И под напев этих славных труб
Ты бодро отдашь расчёт,
Ещё не раб, и ещё не труп,
Но это, пойми, ещё!
Приходят вместе, стучатся в дверь,
Ломают, врываются: “Брат!
Ты нас послушай, ты нам поверь,
Мы два добродушных добра!
И наши души, как два крыла,
Тебя до небес вознесут…
Ну что ты городишь? Какая мгла?
Какой там висок, холодок ствола?
Какой ещё Страшный суд?!
Наш суд любого суда страшней
И крепок наш приговор,
И клешни крепче любых клешней,
И ты таких, как ты, не грешней,
Лыжню накатал, беги по лыжне!
Чего ты сопишь, чего?!”
Потом уходят – мол, завтра придём,
Подумай-ка до утра,
Смотри, какой ты отстроил дом,
Зачем тебе тяжесть утрат?
Наш прост уют и смешон расчёт,
И радостен блеск монет…
А я все жду, что появится чёрт,
Но он не приходит, нет.
* * *
Люди строили рай, светлый рай на земле,
Измарали в крови, извозили в золе,
Разбомбили сады, порубили деревья.
– Рай готов, – говорят. – Покупайте билет!
* * *
На ладони держу шар земной,
Он зелёный, как грецкий орех,
Но уже покрывается коркой чумной,
Вот и треснуть готов – в октябре? декабре?!
Что ни месяц, ему все равно.
Безымянной военной порой
Содрогается мир под корой.
Олег Ладыженский
Олег Семёнович Ладыженский — украинский писатель-фантаст. Вместе с соавтором Громовым Дмитрием Евгеньевичем известен под псевдонимом Генри Лайон Олди.