473 Views
К Монсеньору
(R.A.L., лейтенанту Вустерширского полка)
Твой королевский сан неоспорим,
Другой с тобой сравняться не дерзнёт,
Пусть мне дары бесценные несёт,
А сердце положил к ногам моим,
И только обо мне тоской томим,
Вообразив притворный мой уход;
И приписал бы он гордыни лёд
Манерам гордым, царственным твоим,
Мой благородный рыцарь со щитом,
Без страха и упрёка – он не тот,
Кто груб душой и грязью не задет,
Идёт в пылу убийства напролом,
Но честь героя высоко несёт —
Роланд из Ронсеваля наших лет.
1-й Лондонский военный госпиталь, ноябрь 1915
R.A.L. — Роланд Обри Лейтон — британский поэт и офицер, жених Веры Бриттен, погибший в окопах Первой мировой войны 23 декабря 1915 года в возрасте двадцати лет.
Майское утро
по традиции уже больше 500 лет каждое 1 мая в 6 утра в Оксфорде хор мальчиков исполняет латинский гимн с башни колледжа Магдалины
Луч солнца мягко башню золотил,
Гимн возносился в ясной вышине.
И был рассветный час, что пробудил
Весенний ток животворящих сил,
И древний город искупал в огне.
Благоговейно шумный люд молчал;
Застыла лодок под мостом стрела,
Недвижима. И певчий хор звучал,
Бриз эхо уносил в небесный зал,
А я поспешно от реки ушла.
В зелёном сердце рощи расцвели
Пролески золотые; ржав узор
Пахучей и согревшейся земли;
Следы зимы и холода ушли,
И славил утро года птичий хор.
Любима с этих пор и влюблена,
Лежала я в траве, и через край
Блаженства, как никто, была полна.
Я знала, что не кончится весна, –
Ведь я юна, люблю, и всюду май.
…
И снова май, по-прежнему плывёт,
Наверно, с башни гимн над гладью рек,
Но не услышать мне его красот,
Я вдалеке тружусь, ведь чёрный год
Грозой зловещей осеняет век.
Мои пути, где боль и скорбь царят,
И хаос тот, что лишь война несёт,
Где каждый проживает личный ад,
Что несказанным ужасом чреват,
И торжества лишён весны приход.
И я больна от слёз, любимый мой
В сожжённых землях Франции остыл;
Мою надежду смерть взяла с собой;
Любовь, что мнилась сильной и святой, —
Несчастный прах, игрушка грозных сил.
В бесплодном горе силюсь я узнать,
Когда, в далёком будущем, вослед
Войне иссякнет слёз и бедствий рать,
Смогу ли я почувствовать опять
Всю прелесть утра мая давних лет.
(май 1916)
Быть может
Роланду Обри Лейтону
Быть может, мне вернёт однажды май
Лазурь небес сияющего дня
И чувство, что живу не зря, пускай
Ты отнят у меня.
Быть может, возвратят веселье мне
Под солнцем золотых лугов цветы,
Боярышник душистый по весне,
Пускай и умер ты.
Быть может, вновь воспрянут лес, земля,
Прекрасен станет розы алый цвет,
Родят богатый урожай поля,
Пускай тебя здесь нет.
Быть может, я без боли заживу
И, провожая год без суеты,
Я буду слушать гимны Рождеству,
Пускай не слышишь ты.
Пусть даже время возвратит, любя,
Всю радость, одного мне не дано
Вернуть – ведь сердце, потеряв тебя,
Разорвано давно.
Военный госпиталь
Из груд людских обломков, что несёт
Кровавою волной,
Есть те, кто предпочтёт разгулу вод
Заслуженный покой,
И те, кто сердцем исцелён, плывёт
Опять в предел чужой.
1-ый Лондонский общий госпиталь, 1916
Претендент (официальное заявление)
Поскольку я дерзнула стать у врат,
Ведущих в главный храм, где славы кров,
И барабаню, не желая ждать
Судьбы даров,
Пусть Бог простит, ведь знает только он,
Что мне не дан людского счастья свет,
Так чем ещё мне возместить урон
Пропавших лет?
Сёстры, похороненные на Лемносе
О злато-остров в океане синем,
Багрянец зорь поверх твоей главы,
Склоняюсь пред тобой и теми ныне,
Кто на твоей груди лежат мертвы.
Стихи и песни редко им слагают;
Поэты славят подвиги солдат,
Но мало тех, кто славу величает
Сестёр, что под звездой далёкой спят.
Они не знали ярости сраженья,
Огня и стали, лютого врага, –
Но голод, зной, болезни и лишенья,
И лёд зимы, и чёртовы снега.
Покуда им земля не станет пухом,
Назло всем бедам бились их сердца;
Слабея телом, но крепчая духом,
Они стояли насмерть до конца.
Им не воздал достойно мир широкий,
Ценя их жертву реже и скромней,
Одна награда смерти их высокой –
Спасённые сердца простых людей:
Кто и в последний час, что им завещан,
Всё так же предан, пусть весь мир забыл,
К сиянью славы возрождают женщин,
Чьи души спят средь брошенных могил.
О злато-остров, игры зорь в утёсах
Прибрежных скал, сапфир морской волны;
Не рассказать о них, забыв о сёстрах,
Что у тебя на сердце видят сны!
Мне отмщение
(Памяти сестёр милосердия, погибших в авианалёте на госпиталь в Этапле, Франция)
Кто отомстит нашу муку безвинную,
Реки багровые, землю в крестах,
Ужас ночной, жажду крови звериную,
Ненависть, нас обратившую в прах?
Как им помочь, тем, кто звал нас в агонии,
В наших руках оживал столько дней,
Как бы утешили смертные стоны мы,
Смяты в кошмаре могилы черней?
Рушится вместе с палаткой пылающей
Труд милосердия — вспомнит ли Он
Павших сестёр, Тот, кто дал охраняющий
Тварей любых человеку закон?
Иль не услышит, теперь мы, безгласные,
Не издадим даже слабенький крик?
И не ответят враги за ужасные
Раны и женщин убитых в тот миг?
Кто отомстит нашу муку безвинную,
Реки багровые, землю в крестах,
Ужас ночной, жажду крови звериную,
Ненависть, нас обратившую в прах?
Тогда и сейчас
Когда-то хвойный лес, с горы сбежав,
Игра реки в лощине голубой,
И волны странных, цвета бронзы трав
Дышали все тобой.
А нынче ручеёк, и хмур и тих,
И сосен стон и траурный наряд,
Сухой бурьян на месте трав живых
Ты мёртв мне говорят.
TO MONSEIGNEUR (R.A.L., LIEUTENANT, WORCESTERS)
NONE shall dispute Your kingship, nor declare
Another could have held the place You hold,
For though he brought me finer gifts than gold,
And laid before my feet his heart made bare
Of all but love for me, and sighed despair
If I but feigned my favours to withhold,
And would repudiate as sadly cold
The proud and lofty manner that You wear,
He would not be my pure and stainless knight
Of heart without reproach or hint of fear,
Who walks unscathed amid War’s sordid ways
By base desire or bloodshed’s grim delight,
But ever holds his hero’s honour dear—
Roland of Roncesvalles in modern days.
1ST LONDON GENERAL HOSPITAL,
November 1915.
MAY MORNING
(Note.—At Oxford on May 1st a Latin hymn is sung at sunrise by the Magdalen choristers from the top of the tower.)
THE rising sun shone warmly on the tower,
Into the clear pure Heaven the hymn aspired
Piercingly sweet. This was the morning hour
When life awoke with Spring’s creative power,
And the old City’s grey to gold was fired.
Silently reverent stood the noisy throng;
Under the bridge the boats in long array
Lay motionless. The choristers’ far song
Faded upon the breeze in echoes long.
Swiftly I left the bridge and rode away.
Straight to a little wood’s green heart I sped,
Where cowslips grew, beneath whose gold withdrawn
The fragrant earth peeped warm and richly red;
All trace of Winter’s chilling touch had fled,
And song-birds ushered in the year’s bright morn.
I had met Love not many days before,
And as in blissful mood I listening lay
None ever had of joy so full a store.
I thought that Spring must last for evermore,
For I was young and loved, and it was May.
…
Now it is May again, and sweetly clear
Perhaps once more aspires the Latin hymn
From Magdalen tower, but not for me to hear.
I toil far distant, for a darker year
Shadows the century with menace grim.
I walk in ways where pain and sorrow dwell,
And ruin such as only War can bring,
Where each lives through his individual hell,
Fraught with remembered horror none can tell,
And no more is there glory in the Spring.
And I am worn with tears, for he I loved
Lies cold beneath the stricken sod of France;
Hope has forsaken me, by Death removed,
And Love that seemed so strong and gay has proved
A poor crushed thing, the toy of cruel Chance.
Often I wonder, as I grieve in vain,
If when the long, long future years creep slow,
And War and tears alike have ceased to reign,
I ever shall recapture, once again,
The mood of that May morning, long ago.
1ST LONDON GENERAL HOSPITAL,
May 1916.
Perhaps (To R.A.L.)
Perhaps some day the sun will shine again,
And I shall see that still the skies are blue,
And feel once more I do not live in vain,
Although bereft of You.
Perhaps the golden meadows at my feet
Will make the sunny hours of spring seem gay,
And I shall find the white May-blossoms sweet,
Though You have passed away.
Perhaps the summer woods will shimmer bright,
And crimson roses once again be fair,
And autumn harvest fields a rich delight,
Although You are not there.
Perhaps some day I shall not shrink in pain
To see the passing of the dying year,
And listen to Christmas songs again,
Although You cannot hear.’
But though kind Time may many joys renew,
There is one greatest joy I shall not know
Again, because my heart for loss of You
Was broken, long ago.
A MILITARY HOSPITAL
A mass of human wreckage, drifting in
Borne on a blood-red tide,
Some never more to brave the stormy sea
Laid reverently aside,
And some with love restored to sail again
For regions far and wide.
1st London General Hospital, 1916.
THE ASPIRANT
(A Plea)
Because I dare to stand outside the gate
Of that high temple wherein Fame abides,
And loudly knock, too eager to await
Whate’er betides,
May God forgive, since He alone can see
The joys that others have but I must miss,
For how shall Compensation come to me
If not through this?
The Sisters Buried at Lemnos («Fidelis ad Extremum»)
O golden Isle set in the deep blue Ocean,
With purple shadows flitting o’er thy crest,
I kneel to thee in reverent devotion
Of some who on thy bosom lie at rest!
Seldom they enter into song or story;
Poets praise the soldier’s might and deeds of War,
But few exalt the Sisters, and the glory
Of women dead beneath a distant star.
No armies threatened in that lonely station,
They fought not fire or steel or ruthless foe,
But heat and hunger, sickness and privation,
And Winter’s deathly chill and blinding snow.
Till mortal frailty could endure no longer
Disease’s ravages and climate’s power,
In body weak, but spirit ever stronger,
Courageously they stayed to meet their hour.
No blazing tribute through the wide world flying,
No rich reward of sacrifice they craved,
The only meed of their victorious dying
Lives in the hearts of humble men they saved.
Who when in light the Final Dawn is breaking,
Still faithful, though the world’s regard may cease,
Will honour, splendid in triumphant waking,
The souls of women, lonely here at peace.
O golden Isle with purple shadows falling
Across thy rocky shore and sapphire sea,
I shall not picture these without recalling
The Sisters sleeping on the heart of thee!
VENGEANCE IS MINE
(IN MEMORY OF THE SISTERS WHO DIED IN THE GREAT AIR RAID UPON HOSPITALS AT ;TAPLES)
WHO shall avenge us for anguish unnamable,
Rivers of scarlet and crosses of grey,
Terror of night-time and blood-lust untamable,
Hate without pity where broken we lay?
How could we help them, in agony calling us,
Those whom we laboured to comfort and save,
How still their moaning, whose hour was befalling us,
Crushed in a horror more dark than the grave?
Burning of canvas and smashing of wood above—
Havoc of Mercy’s toil—shall He forget
Us that have fallen, Who numbers in gracious love
Each tiny creature whose life is man’s debt?
Will He not hear us, though speech is now failing us—
Voices too feeble to utter a cry?
Shall they not answer, the foemen assailing us,
Women who suffer and women who die?
Who shall avenge us for anguish unnamable,
Rivers of scarlet and crosses of grey,
Terror of night-time and blood-lust untamable,
Hate without pity where broken we lay?
THEN AND NOW
Once the black pine-trees on the mountain side,
The river dancing down the valley blue,
And strange brown grasses swaying with the tide,
All spoke to me of you.
But now the sullen streamlet creeping slow,
The moaning tree-tops dark above my head,
The weeds where once the grasses used to grow
Tell me that you are dead.