361 Views
* * *
нет, твой дом не сгорел, как в классике, лишь простоял без тебя двести лет:
мебель была раздолбана в щепки, в стенах дырки, из дырок дуло.
там, где был газон с палисадником, лишь следы на сухой земле,
и нигде не найти ни кровати, ни даже стула.
а вокруг на мили и мили — засохшая рыжая пустота,
заброшенные бензоколонки, автобусы и сторожки.
и, если вспомнить классику, дождь должен был быть ласковым, как мечта,
а он отчетливо отдавал радиацией и ржавой кожей.
и вроде бы все по классике: уходи, напоследок не обернись,
возьми плащ, пистолет и собаку, чего тебе еще надо, о боже?
зачем ты вновь обновляешь дранки на крыше, уже пару раз навернувшись вниз?
сломаешь ногу — здешняя медицина знает лишь ампутацию и подорожник.
темная пыль въедается в руки, хоть мой, хоть совсем не мой,
и, конечно, проще не мыть: здесь многое делать проще.
но, как в классике: если мы хотим, чтобы было куда вернуться, время вернуться домой.
твой дом простоял без тебя двести лет. с тобой простоит подольше.
* * *
все должно пройти без сучка-задоринки,
без изъяна,
ставишь в левой колонке «да»,
в правой колонке «нет».
главное — постараться не думать
про белую обезьяну,
не вспоминать о кирпичной стене,
о кровавой луне,
городах на дне.
в итоге тебя, может быть, наградят сполна,
может быть, улыбнутся свыше,
может быть, не заметят —
и это лучший исход.
главное — не шепчи про себя «стена» и «луна» —
слишком созвучно, могут не так расслышать,
рифмы нынче запрещены,
как шифровки, как тайный код.
ты же, в конце концов, у себя один:
толку строить буяна, корчить смутьяна?
береги одного себя,
осторожного, скромного,
остальные как-нибудь разберутся, чай.
на краю поля зрения — не гляди —
скалит зубы белая обезьяна,
топчется слон посередине комнаты…
если зажмуриться,
можно совсем их не замечать.
* * *
нам птицы звонко пели, уютно солнце грело,
на даче зрел шиповник, и кто-то суп варил.
у мэри был барашек, смешной, кудрявый, белый,
считалочка запнулась на счете раз-два-три.
валялись кверху пузом, как свинтусы морские,
на теплых плитках солнца, на запахах травы.
у вас такие крылья, у вас рога такие,
не странно ль, что за лето так изменились вы?
ах мой милый августин, августин, августин,
август — звездные дожди, сладкий виноград.
показалось — не крестись, попрощавшись — не грусти,
нам ли нынче танцевать ночью до утра.
а девочки не плачут, им плач не по карману,
(у мэри был барашек, у марты был гусак)
ночами, сидя в ванной, в чугунной старой ванне,
легко придумать дело себе на полчаса.
у фонаря со свечкой поищем человечков,
в смешном калейдоскопе осколков вечный бег.
запомним это лето, рябину, ивы, речку,
запомним мэри, марту, марию, мирабель.
ах, мой милый августин, августин, августин,
звезды падают с небес, катятся в траве,
рассыпаются в горсти, подержи и отпусти,
нам ли нынче ночь не спать, ждать шальной рассвет.
посуда вся помыта, и окна все открыты,
считалочка в начале, молчание в конце.
у мэри есть барашек — клыки, шипы, копыта,
и инфракрасный визор, и лазерный прицел.