15 Views
* * *
Зима.
Не сойти бы с ума.
В эту зиму
Одиночество невыносимо.
А вспомнишь – заплачешь.
Как раньше.
Шашлык и какая-то дача.
Иначе.
Все было иначе.
Теперь этот холод.
Не молод.
И ты не моложе с годами.
Меж нами
Легли континенты из твиксов и колы.
Живые глаголы
теперь не в цене,
Хоть ранее не
Забывали поэтов.
Спасибо хотя бы за это.
За домик, природу.
Бегут снегоходы.
По кодам
Айтишник напротив рисует невесту
Из пухлого текста,
Как теста.
Так, словом.
Я дома.
На этом спасибо.
Солома
постелена,
И огонечек пылает.
Нам велено,
Видать,
Ещё годик прожить.
А там поглядим.
Уйдут снова ёлки,
Достанут двустволки
И будет здесь дым.
Ну что ж, посидим.
Подождем и покурим.
В тревожной обскуре
Всегда все не так.
Были розы, есть мак.
Но мы с ним завязали.
Вот так на вокзале
В какой-нибудь Гамбург в обед.
Столица, привет.
* * *
когда о войне говорит нам любой утюг,
то нужно, пожалуй, нам все осмотреть вокруг
в пределах зрачка. что ещё существует вообще
в этом мире таких довоенных больших вещей.
теперь они маленькие, их не видно совсем
и если выискиваешь хоть одну из тем,
то будет о кухне, о доме, о чем-то таком,
что меньше вселенной в в тарелке мясца с дымком.
пока они рвут на части всеобщую простынь войны,
то стоит понять, что дни не настолько длинны –
хоть будь это лето, а хоть бы и сам новый год,
но тень укорочена и забегает в рот.
вот там, ее переживав, выплюнь снова свет,
ведь, кроме света и тьмы, ничего и нет.
и если здесь каждый рифмует лишь “тьма”-“зима”,
то должен быть кто-то, кто не сошел с ума.
кто так же стабилен, как центр любой оси –
планета вращается, плачет нам “иже еси”,
а он остается на месте, спокоен и со своим
и не выбирает ни мир, ни планету, ни гимн.
вот так проживешь вне воронки добра и зла.
посмотришь со временем – там и зима прошла.
и если есть вправду возможность начать с нуля,
то вот она, здесь она: утро. рассвет. земля.
* * *
Жить они хотят не замечая
И прикрывшись фиговым листом,
Наливая по стаканам чая
Под каким-то комнатным крестом.
Да, они не злые, не убийцы –
Лишь залазят, прячутся под стол.
Только может в жизни так случиться:
Равнодушье – худшее из зол.
Пусть они так молятся усильно
И умильно, расшибают лбы.
И не видят то, как Украина
Колыбель меняет на гробы.
Ты хороший русский, я – бандера.
Видимо, меня пора распять.
Ну а ты с улыбкой лицемера
Помолясь, себе уйдешь опять
Пить чаи и обивать пороги
На щелкунчика. Так и живём.
Видимо, особенные боги
Русь хранят на небе голубом.
* * *
как жаль, что мы теперь живем в подполье,
нерусские на русском языке.
нас меньшинство на русском и тем более
нас меньшинство поэтов вдалеке,
где плещется река далеких англий,
и турций, и иных прибрежных стран.
мы обивали столько чуждых станций,
что можно обойти и океан.
когда неактуален день вчерашний
и все, что написал, ты можешь сжечь,
есть время начинать с нуля о башне –
как вавилонской, новенькую речь.
еще б сказать чего-нибудь о пизе –
наш брат и там устроил огонек,
но родина манит к знакомой жизни,
манит ее разобранный ларек.
манят ее бродячие собаки,
манят ее бродячие бомжи.
а, может, вправду все это – и на хер
и побежать в родные этажи
какой-нибудь хрущевки на армейской
и там вернуться в прежнее житье.
но, видимо, нигде мне нету места,
и в этом вся причина, е-мое.
* * *
полярный мир становится простым,
мы, бывшие доныне посередке,
разделены и в нем, и им, и с ним,
как будто бы одной перегородкой.
позиции заняв на рубеже,
что так бы крикнуть – мол, на старт, вниманье! –
планета оказалась в неглиже,
случайно сохранив свое названье.
казалось все столь сложным, а теперь
настолько просто, что смешно и тошно.
и будущность тихонько входит в дверь,
тихонько, понемногу, осторожно.
так, надвое все это разделив,
задумаешься: истина, а есть ль ты?
ведь если Бог, то ясен наш мотив,
а если нет, то это все сюжеты,
по сути, равноценные, как нам
судить по достоевскому осталось:
что там, где просто камни всякий храм,
дозволено что хочешь до финала.
где смерть – конец, там вправду жизнь пуста,
а значит, выбирай, что хочешь, братец:
отчизну, полигамию, христа –
все – в равнофиолетовом халате.
но хочется все ж верить в торжество
единого пути, что нам назначен.
что вправду выпадает рождество,
и рождество Его, и не иначе.
а значит, мы на стороне добра.
а не каких-то общих компромиссов.
поэтому действительно пора
отбросить предисловия, репризы
и объявить: мы, видимо, правы,
ведь есть рука, что месит это тесто.
а то, что правы, братья, здесь не вы,
зуб не даю, но чую мягким местом.
* * *
спасибо воздушным сиренам, спасибо разрухе,
что я теперь знаю: не может хороших быть русских.
и если когда-то в душе оправданья теплились
о пушкине, бродском, каком постклассическом стиле,
то все это рухнуло. этот хорошенький русский,
что спрятан весь за вереницу благого искусства,
засадит вам нож, коль узнает, что вы украинцы,
пусть он защищает давно демократии принцип.
и этот вот русский, который себя демократом
считает, вдруг сразу становится вроде пилата,
когда говоришь ему о преступленье режима:
положим, режим нехорош, только русь-то едина!
и про украинский скажи ему выбор и опыт,
то он позабудет про равенство, братство европы.
подонок, убийца, кастрат, лицемер и фашист, он
живет, словно барин с извечной судьбой тракториста.
и он не простит никому сей оторванный ломоть
моей Украины от плоти родного содома.
* * *
Закрыть глаза. Как будто нет войны.
Я спрятался, я в домике. Не троньте.
Нет выстрелов, смертей, ничьей вины.
Исчезло, словно дождь на подоконник
Упавший. Так, нет ничего вокруг:
Беды, несправедливости и Бога.
Нет, милая, тебя, тебя, мой друг,
Нет слова – даже нет в нем и полслога.
Нет прошлого и будущего нет.
Нет городов и крыс, что ты раздавишь.
Окурков даже нет от сигарет.
А главное больниц нет и нет кладбищ.
Так и живёшь, небытие сказав.
Что чуть – и от земли осталась малость.
Но понимаю, что закрыв глаза,
Меня – здесь нет, а прочее – осталось…
* * *
Эта жизнь – шаг вперёд, а потом, как положено, два назад,
Где у страха такие большие глаза.
Ещё один день прожили и слава Богу.
Правительство отменяет воздушную нам тревогу.
Когда мир разделяется на полюса,
Выбирай, чтобы занимаемая полоса
Не оказалась встречной. Отключи все телеантенны,
Где одни только новости об окончанье вселенной.
Когда все друзья помешались на ненависти одной,
Ведомые то ли злобой, а то ли виной,
Ты сам пытаешься сохранить это шаткое лето,
В душе, где давно не горит никакого света.
И, может, хоть что-то ещё качнется к кончине тьмы,
Но главное, чтоб вместе с этим дожили мы,
Привыкшие из Отче наш вычитать полслога.
Воздушная тревога отменена. И слава Богу.
* * *
говорят: все на свете возможно,
но лжецом все же нужно родиться.
оказалось, что это так сложно –
называть вам убийцу убийцей.
оказалось, увиливать нужно,
находить сто ходов и лазеек,
только чтоб не понять: безоружный
не бывает преступника злее.
захотите сказать ли вы правду –
сразу ком в вашем горле предстанет.
и начнете вы: про гей-парады,
про донбасс, про вселенский титаник.
потому что когда вам о правде –
вам так страшно и так неприятно.
тяжело быть у черта в награде,
тяжело принимать чашу с ядом,
что внутри вас клокочет доныне.
вы скорей не поверите в чудо,
не раскаетесь, а от гордыни
лишь повеситесь, словно иуда.
* * *
не нужно грустного соцветья
таких же грустных тихих слов.
идут года, идут столетья
и каждый к лучшему готов.
стихи, как жизнь вся, износились,
и сам я износился так.
вокруг тоска, печаль, насилье
и вверх подброшенный пятак:
одно сплошное “или-или”,
и что потом. фиглярство, смех,
в котором наши победили,
но выжил лишь один из всех.
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).