310 Views
* * *
Бабушка говорила –
Ешь побольше,
Я огрызалась – куда еще-то, я скоро в дверь не пролезу на твоих пирожках,
Бабушка говорила –
Имей запас соли и спичек,
А еще крупы и макарон.
Бабушка говорила –
Упала? Это неважно,
Двойка – тоже неважно,
Мальчик бросил – забудь, это все ерунда.
Бабушка, а что тогда главное, что не ерунда?
Главное – отвечала она – это чтобы не было войны.
* * *
Я ему говорю – послушай, чувак,
В этом доме дым, в этом доме мрак,
И глаза слепы, и не видно ни зги,
Так что если можешь – беги.
Я ему говорю – ну какой в этом смысл,
Все, что ты писал – моментально смыло
Дождем проливным, а этот опять
За краски и рисовать.
Я ему повторяю за разом раз –
Скоро двери захлопнут, пустят газ,
Шевелись, счет пошел уже на часы,
Слышишь, лают тюремные псы?
Ночь черна, воздух сперт, и рубаха узка,
А они спешат выполнять приказ –
И судья, и палач, и прокурор,
Не успеешь мяукнуть, бро.
Так что брось свои кисти, мосты сожги
И беги что есть мочи, если можешь – беги.
Никого не спасти, но спаси себя –
этих душат, а этих бомбят.
Натяни капюшон, завернись в палантин,
Посреди мертвецов ты остался один,
А иначе утонем, как ни крути,
Ты утянешь меня на дно,
Никому не нужно твоих картин,
Но в ответ он упрямо твердит одно –
Не утонем,
а полетим.
* * *
новости утром расскажут, все ли живы
война как реалити-шоу – смотри в объективы
увидишь своих – молись, иного не надо,
за всіх, хто там із лютого до листопада.
веришь ли, мне все равно, кто врал, кто не врал
время на всех одно – вечный февраль
веришь ли, мне все равно, в упор или в спину
господи, если ты есть, храни Украину
* * *
мне снится человек,
которого я люблю очень давно,
и во сне он отвечает мне «я тебя тоже»
но с первым лучом
сон рассеивается,
в ответ на мое «привет» он отвечает, как всегда, равнодушно и односложно,
занятый только собой.
еще мне снится,
что пока все еще ничего не случилось,
улицы в праздничных фонариках,
дома стоят целые,
а люди живы.
но с первым лучом
сон рассеивается,
и я вспоминаю,
что эту войну
не изменить
не отменить
не остановить.
* * *
Ты говорила, ах, как было бы здорово
Пройтись по рождественским улочкам Кракова,
Увидеть пряничные домики Франкфурта,
Прогуляться по пляс Пигаль в Париже.
И вот ты все это увидела
Из окна эвакуационного поезда,
Из волонтерской машины,
Из офиса, в котором подавалась на беженство,
И пишешь оттуда –
Я перестала чувствовать красоту,
Перестала чувствовать праздник,
Перестала чувствовать.
* * *
из пролетов лестниц, тугих связок слов
из-под столов, темных пыльных углов
выползают, извиваются, царапают щетины щеткой
скалятся, щерятся, морщат сеточку щек
льнут к рукам, но их нежности мне хлеще плетки
я знаю их лживые ласки наперечет
заглядывают в лицо, подкрадываются ближе
– зачем вы снова пришли,
как я вас ненавижу
сгиньте
исчезните
убирайтесь прочь
– а ты опять нам не рада, смотри-ка – как мило
детка, у тебя уже все это было
усмехаются, задают один и тот же вопрос
предъявляют давно оплаченный счет
– ты помнишь, помнишь? еще не забыла?
и как тебе, мало? что, хочешь еще?
помнишь солнце, погасшее среди дня
ночи длинных ножей, стали, крови, огня
грязный снег, едкий спирт, провода, подворотни
ветра в трубе еле слышный свист
помнишь, к тебе уже являлись оборотни
и другие сущности в масках любви?
– о, я помню, помню так четко и резко
что дрожат перепонки и в глаза как песком
мне хотелось бы выжечь каленым железом
закопать и забить осиновый кол
задушить, утопить, обрубить все корни
– это, детка, томление духа и суета
– я помню все то, чего я не хочу помнить
амнезия спасла бы, но куда уж там…
из-под кресел, столов
из темных углов
из затертых песен, избитых слов
из рядов свечей, угасающих по очереди
мои чудовища появляются каждую ночь
подползают, отпугивая нервный сон
заглядывают желтыми глазами в лицо
ластятся, пробуют меня на ощупь
скалятся, щерятся, откровенно хохочут
спрашивают, жива ли я там или не очень
желают мне адских снов и кошмарной ночи
* * *
to M.T.
небо – выше, облака – ниже,
мне – электрический свет и стены.
два сумасшедших конструктора – я и ницше –
создали модель идеальной вселенной.
знаешь, я каждый раз умираю в конце лета,
глобус всегда показывает только одну сторону,
почему нельзя просто взять билеты
и увезти тебя в берлин, в барселону, куда угодно…
космос раскололся на атомы.
я и ницше
так до конца собрать его не смогли.
как мне сделать так, чтоб ты была ближе,
чем на другом конце земли?…
* * *
И эти мандарины
с наклейкой “Марокко”
лежали в вазах, на елке, под елкой,
и можно было курить за столом,
и глупые клоуны на экране
были похожи, как положено, на клоунов,
смешных, но не омерзительных.
Теперь мандарины – протянуть руку –
растут на дереве у балкона,
но у этих запах другого праздника,
когда я уже стала взрослой.
* * *
мы встретимся в ином, опустевшем мире,
откуда исчезнут целые города,
у устья черной реки в свободном Кашмире,
у каменных врат в засыпанный пеплом Багдад,
мы встретимся, ни глазам, ни друг другу не веря,
мы должны были сдохнуть под градом, но видишь ли,
та истина, что ты искал, пряталась в имени зверя,
а зверь всегда был вне нас –
и зверь всегда был внутри.
мы встретимся в мире, где оплачут невинных,
где будет не нужно пытать или распинать на кресте,
мы встретимся на уснувших полях, на обезвреженных минах,
на палачей могилах, на обломках тюремных стен,
мы встретимся в новом, ином, отрезвевшем мире,
в заснеженной Хайфе, в обледенелом Измире,
мы встретимся там, где не нужно больше скрывать лицо,
и я поцелую тебя, мой друг,
в поседевший висок.
* * *
в моих руках песок и порох
но разве же подвиг или вина
мені ти коханий, а не ворог
кохання не як війна
шма исраэль адонай элохэйну
молод и счастлив давид
я больше не буду писать про войну
я буду писать о любви