364 Views
* * *
Однажды все пройдет: печаль, любовь, война
Распустится миндаль, прекрасно-равнодушен
Пойдет холодный дождь, он снова спущен нам
По разнарядке вод для пропитанья суши
На кладбищах любви, на кладбищах беды
Поднимутся цветы, обнимутся деревья
На пастбищах войны затянутся следы
Останутся рубцы, как старики в деревне
И птицы будут петь, и ветры будут льнуть,
Но память станет ныть — к дождю, как говорится.
Холодный зимний дождь. Миндаль выходит в путь
Однажды все пройдет. Вернётся. Повторится.
* * *
Раненым врач мертвым память Эль мале рахамим* и прости
Власти врать прочим жить как умеют да слушать новости
В больницах нехватка мест
Жизнь это узкий мост
Но жить приходится в полный рост
И ты пройдешь этот квест
Дети боятся взрослые впрочем тоже но жалко детей
Жизнь не ждет и дождь идет и кто все это затеял
Тошнит от политики скулы сводит от вашей патетики
Я загадала желание мне нужен цветик-семицветик
Но сирена воет а жизнь нас строит и чей нынче выход выдох вылет
На всех девайсах способных нести новости главная кнопка выкл
Эль мале рахамим (ивр.) – первые слова еврейской надгробной молитвы
* * *
Взрослые дети не верят в сказки
Взрослые дети знают точно
с ними ничего такого не случится
временные трудности не более того
Временные трудности приходят невовремя
И остаются незваными гостями
Впрочем я не знаю подходящего времени
С некоторых пор я боюсь гостей
Взрослые дети отвечают перед Богом
Перед детьми и перед начальством
Перед кошками своими и собаками
Перед стариками и перед собой
Взрослые дети мало плачут
Лишь в сказках можно помочь слезами
Взрослые дети взрослые слезы
Ночью в подушку а днем это дождь
Взрослые дети часто молятся
Даже не зная ни одной молитвы
Даже не зная кого просят
Только глаза поднимают к Небу
Взрослые дети взрослые беды
Все пройдет жизнь добрая сказка
Вот увидишь со мной не случится
С тобой не случится со страной не случится
Все пройдет все всегда проходит
Что останется к тому привыкнешь
И будешь жить дальше если жить будешь
Если поверишь в сказку прочтешь молитву
Если научишься ждать помогать воевать
* * *
Солнечный свет горчит. И лунный свет тоже горчит. И чай огорчает, и водка серчает, и не помогают врачи. Всё нервы и слабенький сон, он тоже болит в унисон. Он маленький, хилый, косой. День начинается рано, день ноет, как старая рана. Нет, чтоб поспать еще пару часов, мозги заперев на засов: не думать о той обезьяне о белой, не думать, забыть, на часы не смотреть, отвлечься на дело. Но дел больше нет. Только ждать и молчать то в лунных, то в солнечных горьких лучах. Да чтоб не накликать беду. Если зовут – иду. Если шумят – боюсь. Если в тиши – молюсь.
Господи, Длань простри, защити, подними! Знаю, что заняты руки Твои, но тут мне не подняться, пошли мне хоть старенький лифт. Горечь, горечь во рту. Видимо, печень шалит.
* * *
Беда пришла, откуда ждали. В обнимку с Горем, как обычно. И что с того, что их не звали и не хотели узнавать. Они пришли – открылись двери, замки мудрёные слетели, охраны как и не бывало, и распахнулись воротА.
Она вошла… вот, должен кто-то… Она смущенно улыбнулась безгубым ртом. Пожав плечами, поправив нервно капюшон,
сказала тихо: ну, давайте, чужого не возьму, не бойтесь. И протянула свои кости, те, что у Смерти вместо рук,
А кости стукнули негромко, совсем чуть-чуть, как кастаньеты. И больше ничего не слышно, ни труб, ни скрипок, ничего. Без пафоса и громких криков, без ветра, выстрелов и молний. Молчало небо. Время встало под стук негромкий кастаньет.
Все было споро, деловито, бюрократически логично, почти без слов. Почти спокойно. Боль поджидала за углом. Потом все будет, как обычно. Слова, молчанье, ритуалы, не чокаясь, мы будем помнить, но жизнь не ждет, и надо жить. Вот только пустоту заполнить, а пустота растет и стонет, а мы живем. И будут слезы, сначала часто, а потом боль почернеет и сожмется, как уголек, покрывшись пеплом.
Не раздувай его, не надо. Не раздувай и не гаси.
У Ветра, у Беды, у Боли свои законы и заветы, у Времени свои расценки, минуты дольше, чем года. А у людей текут заботы, полно хлопот и обстоятельств, и черный уголек потери, у каждого в душе он свой. Не утешай меня, не надо, и мне тебя утешить нечем.
Но он сказал, что все проходит. И это, может быть, пройдет.
* * *
Новый день откроет новую дверь
Даст надежду — без процентов, взаймы
Боже, просьба у меня, даже две:
О здоровье и за мир без войны
А еще – по мелочам, как у всех
(Не сдержать мне, просьбы хлынут рекой)
За детей. За хлеб и кров. За успех
За любимых. За друзей. За покой.
По порядку б разобрать, по уму
Я ж всё в кучу, как дрова для костра
Ты Там, Боже, знаешь, что и кому.
Извини, что беспокою с утра.
Ты прости, что я взахлёб и вразброс,
Что сумбурно — не взыщи, не вини.
Просьба, Господи, молитва, вопрос
О здоровье и за мир без войны.
* * *
Тема модная — убийство
А причины приплетут
Та стрела летела быстро
Звонко пела на лету
И лягушка, просто жаба
Не царевна? Что ты, что ты
Ну не очень-то и жалко
Да и жизнь была болото
И убита незаметно
Ни ущерба, ни следа
Божья тварь, она ведь смертна
Так не все ль равно, когда
Не страдаю пацифизмом
Не болею пофигизмом
И не по лягушке тризна
И не наша там война
Жизнь без цели, смерть без смысла
Только тишина повисла
На болоте непрестижном
Мертвая тишина.
* * *
Так и живем. А что нам еще остается? Сердце болит войной — той, далекой и здешнею, нашей. Новости утром и вечером, перед едой, полною чашей. Проходят с трудом. Вот ведь блажен, кто курит. Всем прочим – глотайте свой кофе. Поможет не очень и все же, из опыта: горький горячий лучше, чем сладкий со сливками. Впрочем, у каждого свой. Ты только не стой. Жизнь не стоит от слова горит. Попробуй уйти в быт.
Двигайся, кашу вари, играй на гитаре, кошку погладь, иди на работу, с работы. Годятся любые заботы, свадьбы, разводы. Роды. Похороны. Нет. Не годятся. Только куда от них деться, разве зажмуриться? Память уносим с собой, мы жаждем свободы, музыки, и тишины, и рутины. Там, в Украине. Здесь, в Палестине. И слушаем сводки погоды как обещание мира и света.
Кто говорит, что у нас два сезона, осень и лето? Наша зима холодна и промозгла, ее не согреть силой. Нынче весна не спешила. Возможно, мешала война. Все же пришла, пробежала, зажгла анемоны, белый миндаль окунула в февраль торопливо, лиловым окутала сливы. Птицы, туманы, хамсины, уж травы пожухли, термометр бьется в ознобе, Солнце в тревоге. Лето стоит на пороге, лето шагнуть не решается. Нам не до лета. Нету покоя. Ну, нету.
Там – там война затяжная. Тут – постоянная. Сводки последних известий. Тревога, усталость, бессилие, боль. Мысли о вечном. Господи, как Ты позволил? Так и живем. А что нам еще остается? Жить. Эту жизнь поднимать, как ведро из колодца. Делать, что дОлжно и ждать. Верить. Молиться. Опять? Как всегда? Да.
* * *
…И пора на покой, только где он, покой? Мне пора, я боюсь опоздать на покой – на перрон, где ни поезда нет, ни платформы, ни кассы билетной. Только пара ворон залётных. Даже синий киоск не торгует водой, он закрыт на обед и навеки. От зари до зари всё темно. Поднимите мне веки. На покой-упокой… я иду на войну, не умею стрелять, что мне делать, где выход? Не надо ко дну! Где же теплые руки? Где крепкие стены и синий киоск, что торгует водою, мне хочется пить, дайте выпить хотя бы сто грамм фронтовых! Я. Иду. На вы. Напролом, наобум, как котёнок слепой. Он мяучит, нуждается в титьке молочной, желательно, срочно. И я, я нуждаюсь – но мне говорят «потерпи». Дайте пить. Подожди, говорят, повоюй, говорят, ты же можешь. А я не могу. Я сухая травинка в стогу. Мне пора на покой, этот поезд идет на покой? Этот – да, вот билет, кстати, вот и вода, пей до дна, но цена, где вы видели цены такие. Ну, не хочешь – не надо. Ступай на войну, ты еще ого-го, так сражайся за правое дело. Но вся правда лишь в том, что мне есть тут, кого защищать, и покуда тут есть, мне покой не по чину, он мне снится и дышит мне в спину. А колеса стучат: на по-кой, на по-кой, из окна кто-то машет рукой, пролетает состав, остается перрон с парой серых ворон, старый синий киоск, что торгует водой, но закрыт на обед и навеки от века. А вокруг ни души, и душа как котенок голодный пищит. Я иду воевать человека.
Жизнь идёт
Уходит ночь, уходят утренние сны
Здесь будет день, кто на хозяйстве вместе с ним?
Кто нынче в лавочке и все вот это вот
А жизнь идет
Идет война, идет зима, идет страна
Идут все те же, но другие времена
Идут-бредут, стоят, спешат и пьют до дна
А жизнь одна
Всегда полна то слез, то планов, то хлопот
Чу, время лопнуло, вы слышали хлопок
Бросают новости не в транс, так в дрожь иль в пот
А жизнь идет
Она бессмысленна, но цели высоки
Она решает мановением руки
Кому нектар, кому цикуту или спирт
А жизнь не спит
Опять идет, всегда идет по головам
В глаза глядит и придирается к словам
Приходит сон, проходит день, растет трава
А жизнь права
Дина Меерсон
Родилась в Украине (1960г.). Жила-была в России. С 1995г живет в Израиле. По профессии санитарный врач, по специальности лабораторная крыса. Стихи пишутся, публикуются в израильских и международных изданиях, печатных и сетевых, выпустила поэтический сборник «Разговоры о погоде».