466 Views
* * *
Во мраке мерзлом и чужом
Надежда полоснет ножом,
Набросившись невесть откуда.
И снова: «вжик» из темноты,
Во тьме сокроется, а ты
В крови согреешься покуда.
Я был доступный матерьял
И много крови потерял.
Стоял во мраке, как во фраке,
Благодарил за кровосток,
За то, что мир не столь жесток,
Как сообщают на истфаке.
* * *
Ношу ботинки десять лет,
Ботинкам сносу нет.
Всегда как новые на мне —
Завидует сосед.
Все так же пятку в пятке трет,
Все так же в пальцах жмут.
Меня всегда вели вперёд
Терпение и труд.
Я славно жил, и о судьбе
Мне незачем грустить.
Я завещаю, друг, тебе
Ботинки доносить.
* * *
В долгую дорогу недоумку
Строго разрешают брать с собой
Хорошо уложенную сумку,
Хорошо воспитанную боль.
Чтобы на привалах и ночевках
Под рукою были хлеб и соль,
Чтоб душа держалась на бечевках,
Ну а боль — молчала чтобы боль.
* * *
Вот у дороги из брючины
Стёк треугольник красный в снег.
Здесь, как ломаются машины,
Сломался человек.
Его обмерили без спешки
Два мужика за счёт казны.
И укатили на тележке,
А знак остался до весны.
* * *
Отец трудился сорок лет
У Сарумана на заводе.
Завод закрыли и, привет,
Копайся дальше в огороде.
Окончен бесноватый труд.
Ни уваженья, ни подяки.
А в огороде прорастут
Одни кривые железяки.
* * *
Коммуналка, старый дом с мышами.
Главное — друг другу не мешать!
Не скандалить, как бы ни пищали,
В темноте не раздавить мышат.
В кухню пробираться осторожно,
Не точить на грызунов ножи.
В старом доме жить с мышами можно,
Это с человеком трудно жить.
* * *
Ступай неслышно над землею:
Повсюду минные поля.
Отбросит нас волной взрывною
Туда, где Новая Земля.
Там лемминги мудры, березы
Растут в земле, как сельдерей.
Нет ни поэзии, ни прозы
И календарь из февралей.
Ты думаешь, на белой пашне
Застанем бабушек и мам?
Там холодно, темно и страшно.
Мы никого не встретим там.
* * *
Герои произведений Чехова
Пережили
три революции и Гражданскую войну,
Успели побыть героями молодого
Булгакова
И персонажами мутных Ильфа и Петрова,
Потом снова побыли
героями умирающего Булгакова,
Прошли сталинские лагеря и фашистский плен,
Стали свидетелями разоблачения культа личности Сталина,
Застали полет первого человека в космос.
Многие герои сумели пережить своих великих
бытописцев-насмешников,
Мужественно проходили этап за этапом процессы унизительного расчеловечивания,
Но остались людьми.
Маленькими, слабыми, смешными,
Почти настоящими.
* * *
Тыква был счастлив,
Штопал левый носок.
Но домик его сломали
Из кирпичей и досок.
Отвезли в участок,
Сделали сок.
Так закончилась
Великая революция овощей
Под началом Чиполлино.
Цены упали наполовину,
На рынках море вкусных вещей.
И добрая сказка на ночь для малышей.
* * *
Попробую объяснить тебе, что такое быть тупым.
Подростком ходил в спортивную секцию бокса
«Трудовые резервы».
Сначала пошел в «Динамо», но там
Все ребята занимались в борцовках и белоснежных майках.
Майки меняли пару раз за тренировку,
Чтобы не было видно пятен крови.
В «Трудовых резервах» занимались пацаны в рваных кедах
И просто босые, голые по пояс,
В пошитых мамами семейных трусах из сатина.
Кровь с лица особо не смывали, так и возвращались домой.
Там все были тупые и я был тупой.
Такие тупые, что ни разу никто ради дружеской даже шутки
Не назвал нас «Трудовыми консервами».
Никому в его отбитую голову не пришло.
Нас били все: и «Динамо», и «Спартак», и другие клубы.
Мы были хуже всех, мы были будущие консервы
Афганистана и девяностых,
Мы уже тогда проиграли свои жизни здесь, на вонючих матах,
Потому что были такие тупые и не нашлось среди нас никого,
Кто мог бы сказать «Трудовые консервы», даже меня не нашлось.
* * *
Помнишь, в две тыщи каком-то году
На Ерунду мы учились?
Мы постигали одну ерунду,
И – ерунда получилась.
После мы ели одну лебеду,
Мерзли, сдавались на милость,
Но воспевали свою ерунду,
И – ерунда засветилась.
Вспыхнуло. Думаешь это звезда,
Думаешь, солнце накрылось?
Это твоя и моя ерунда
В мире во всем воцарилась.
* * *
У мамы долго моль жила.
А где жила, не знала мама:
Сто раз весь дом перебрала
И даже старый шкаф сломала.
Я в гости часто забредал,
Сыновней движимый любовью.
Сидел и молча наблюдал,
Как мать гоняется за молью.
* * *
Ты мне должен не поверить:
За тобой вот-вот придут
Безвозвратные потери,
Рабский жребий, тяжкий труд.
На четыре оборота
Запирай скорее дверь.
И с упорством идиота
Мне, пожалуйста, не верь.
* * *
В войну все полюбили шоколад.
На шоколадку можно было выменять что угодно, даже жизнь.
Немецкие офицеры набивали карманы шоколадом
И ехали веселиться в Париж.
На сбитом летчике партизаны первым делом искали шоколадку,
А уже потом военные карты.
И всегда находили, всегда находили шоколад.
Война закончилась, а любовь к шоколаду осталась.
И долго еще ели шоколад, хрустя фольгой в театрах и в кино,
Перемазывая губы и подбородок,
Пуская коричневые слюни,
А потом взяли и разлюбили вдруг шоколад.
* * *
Так умерли Иван и Марк,
Федот и Михаил.
Кирилл, еще один Иван,
Еще один Кирилл.
Потом Макар, потом Филипп,
Андрюха, как дурак.
Макар за родину погиб,
Филипп за просто так.
Они теперь живут в раю,
А нам чума и край.
Я ад привычный отстою,
Прошу, не умирай.
* * *
Здесь немец с термосом гулял,
Здесь термос потерял.
И век бы термос простоял —
Хороший матерьял.
В нем настоялся теплый чай.
И немец пил и я.
Хлебни из термоса, ступай
В волшебные края.
* * *
Чего бы мне больше всего хотелось?
Об этом не принято стало спрашивать.
Больше всего я хотел бы на один день
Оказаться в городе,
Куда переселились все красивые люди.
Удивительные женщины,
Задумчивые юноши,
Просветлённые старики,
Непротивные дети.
Я просто хочу сидеть на скамейке
И смотреть, как они идут мимо.
Читать по лицам мысли.
Радоваться, завидовать, влюбляться,
Сострадать.
Я делал это много лет назад
На Гоголевском бульваре,
Пока они были живы или не переехали.
Я остался в своём городе.
Некрасивый человек,
Окружённый себе подобными.
* * *
Индийский чай, китайский меланин,
И девушки с избытком эндорфинов –
Доступно всё! Поставь мне «плюс один»,
Повеселись, не будь кретином.
Бывали времена другие, да:
Чай остывал, и жемчуг был пожиже.
Привычно отдыхали господа,
Кто в Туруханском крае, кто в Париже.
Но никогда, поверь мне, никогда
Такого им не наливали чаю.
И девушки не говорили «да»
Так искренне, что я уже скучаю.
* * *
Покойный сочинил сонет.
В нем снег идет, собака лает,
Луна блестит и смерти нет.
Теперь он это понимает!
Не может злиться и краснеть,
Прикуривать от сигареты.
Нигде не уважают смерть
И не печатают сонеты.
* * *
Мы хлам любили, берегли.
К нему нас приучали с детства.
Его, как пядь родной земли,
Передавали по наследству.
Куда его? Когда его
Любили бабушка и мама!
И он надежнее всего:
Не к праху прах, а хлам от хлама.
Виталий Пуханов
Родился в 1966 году в Киеве, УССР. Служил в Советской армии. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (1993). С 1994 года работал завотделом поэзии в журнале «Новая Юность». 1998 — 2003 редактор отдела прозы журнала «Октябрь». 2003 — 2017 ответственный секретарь Независимой литературной премии «Дебют». С 2018 года по 2023 директор АНО «Поэзия» (премия «Поэзия», преемница премии «Поэт»). Автор книг «Деревянный сад» (1995), «Плоды смоковницы» (2003), «Школа милосердия» (2014). «Один мальчик» (2020), «Одна девочка» (2020), «К Алёше» (2020), «Приключения мамы» (2021), «Адалиада» (2021). Лауреат премии им Мандельштама (1991), журнала «Новый мир» (2011), премии Anthologia (2014), «Московский счёт» (2015). Шорт-листы Премии Андрея Белого (2014) за книгу «Школа милосердия», (2020) за книгу «К Алёше», (2021) за книгу «Приключения мамы». Основатель проекта «Новая карта русской литературы». Эксперт молодежной премии «Лицей». Живёт в Москве.