260 Views
история дочери
Это случилось в одном селе,
Кажется, возле Винницы.
Жили рядом на тёплой земле
Две семьи – евреи и украинцы.
Временами жили получше, временами бывало туго.
Дети-погодки дружили, отцы помогали друг-другу.
Но пришла война, и пришли нацисты, и собрали евреев со всех дворов,
И вывели их из села, и дали евреям лопаты, чтоб вырыли себе ров.
Сначала сказали копать, раздеться потом приказали,
Затем согнали их в яму и всех расстреляли.
А девочка – ей было тогда
Пять или шесть лет –
Девочка видела, что расстреливал
Евреев её сосед.
После залпа она упала
Вместе со всеми, кто падал слева и справа.
Их сверху присыпали глиною и землёй.
Но пуля девочку миновала,
И она осталась живой.
Часы спустя девочка вышла из ступора,
Выбралась из-под горы трупов,
Голая, грязная – в чужой крови и мокрой земле,
Когда стемнело и стала она посмелей,
Постучала в окошко дома того на краю села,
Где ей объяснять не пришлось, откуда она пришла.
И сосед увидел её, открыл ей дверь и впустил.
Нагрел воды и с мылом в тазу долго девочку мыл,
Накормил её супом, в платье дочки своей одел,
Спать уложил подле себя, колыбельную на ночь спел.
(Всё у соседа девочке было знакомо –
Мебель знакома, посуда знакома – из девочкиного всё дома.)
Несколько дней сосед прятал её у себя,
А потом отвёл в другую деревню, где уже другая семья
Вырастила, выходила её, как родную кровинку,
Выдав за дальнюю родственницу, за украинку.
Конечно, читатель, я всё понимаю: любой человек — не прост,
Но я задаю сам себе постоянно один и тот же вопрос:
В тот миг, когда этот раб Твой из кожи выскользнул в смертную тьму,
Ответь мне, Господи, Отче наш, Боже, что Ты сказал ему?
монолог внука
В 12 лет вместе со школой
Я был на экскурсии в Дахау, во время которой
В одном из залов
увидел свою фамилию, но отец сказал мне,
Что это ошибка, часто встречающаяся в иностранной прессе.
Коменданта Освенцима звали не Хёссе, а Хессе,
Вот дерьмо, ругался отец, там всё ещё написано «Хёссе»!
Я им дважды писал, они обещали разобраться в этом вопросе!
Впрочем, путаница с «е» и «ё» происходит нередко.
Не волнуйся, сын, у нас не было такого предка.
Может, ему от деда отказываться было и больно,
Но он работал в дирекции завода «Вольво».
И бабка говорила, что она ничего не знала.
На ней нет никакой вины.
Дед был честный солдат, директор тюрьмы.
Только как-то нечаянно
Она проговорилась, что теплицы находились совсем рядом с печами.
И, представьте, даже
приходилось отмывать овощи и фрукты от сажи.
Ничего не знала, ни о чём не догадывалась…
Но однажды, возвращаясь из пекарни,
Она увидела на новоприбывшем парне
Куртку, и курточка эта так ей понравилась,
Что она не справилась с искушением
И подала в комендатуру прошение…
Знаете, что для меня в этом самое страшное?
Эту курточку я в 70-х донашивал.
монолог сопровождающего
Приготовьтесь, рассказ этот будет довольно долог.
По образованию я военный психолог,
Но в данный момент пациентов не принимаю, —
Развожу груз-200 по Забайкальскому краю.
На всех мертвецов не сыщешь психологов с аттестатом,
Чаще всего погибших сопровождают простые солдаты,
Поэтому назначению я был поначалу рад:
Лучше уж я поеду, чем обычный солдат,
Который, увидев убитую горем мать,
Наверняка забудет всё, что ей надо сказать,
И уж, конечно, не будет знать, когда промолчать вернее,
Чтобы словами родным не сделать ещё больнее.
Командировка моя повторяется снова и снова:
Сначала в часть звонят опознаватели из Ростова,
По приезде в Ростов-на-Дону получаешь личное имущество
Погибшего, его документы и орден Мужества.
Центр опознания номер пятьсот двадцать два.
Это место довольно чудовищное.
Гигантский ангар, вповалку на землю сваленные тела.
Иду по проходу, вижу безголовое туловище,
Рядом валяется оторванная голова.
А я был немного выпивши,
И в смертный её оскал
Кричал голове: «Что лыбишься?
Не я тебя убивал!»
С опознанными телами здесь поступают по старинке:
Красят лицо, чтобы выглядело не так ужасно сквозь окошко в цинке,
Одевают в военную форму, в гроб кладут, а гроб – в деревянный ящик,
И готовят к отправке родственникам скорбящим.
Настоящий ад начинается по приезде.
По протоколу я должен сказать матери или невесте,
Или детям, встречающим гроб у трапа:
«Примите мои искренние соболезнования по случаю
Постигшей вас тяжелой утраты».
Иные слова считаются в этот момент неуместны.
Надо, кроме того, позаботиться о бутылке с водой, салфетке и месте,
Куда, избежав ненужного переполоха,
Можно усадить встречающего, если ему станет плохо.
А если какой-нибудь кореш умершего
Решит вдруг устроить скандал,
То глядя ему в глаза,
Надо спокойно сказать:
«Я его не убивал!»
Если никто не знает обстоятельства гибели, то лучшее,
Чем можно утешить – тем, что перед смертью павший не мучился.
К похоронам я привык уже, к пёстрым их декорациям.
А на поминки стараюсь не оставаться,
Раз остался, когда со мной в карауле ездили новобранцы –
Самому не хотелось ни есть, ни, тем более, пить,
Но срочников по уставу нужно же где-то кормить.
Я, военный психолог, развожу убитых по Забайкальскому краю.
После каждой ходки такой я несколько дней отдыхаю.
Я не пью, чтоб не спиться, и по бабам теперь не ходок,
Перед сном я лежу на спине и смотрю в потолок.
В потолке открывается словно какой-то портал
Или окошко в прошлое, то, в котором я не убивал.
И тогда, находясь на границе нынешнего
И будущего бытия,
Я кричу всем ждущим меня невыжившим:
«Вас убивал не я!»