534 Views
Предутренняя темнота предсказуемо обдала Найлин волной тревоги – всеохватной, накрывающей с головой и в этот раз особенно сильной. Невозможно было понять, рождается этот страх в ней самой или давит снаружи. Он был повсюду, внутри и вовне: отчаянный, панический, испепеляющий. От него не было спасения, он сводил с ума, словно весь вселенский ужас из самых мрачных глубин преисподней восстал сейчас и заполнил мир вокруг нее.
Все ее миниатюрное, почти прозрачное тельце задрожало в напряжении, и Найлин инстинктивно свернулась клубочком, зарываясь лицом в воду. Вода неохотно расступалась под ее крохотным весом и обволакивала нежно и надежно, словно перина. «Я дома. Все хорошо, я теперь дома», – шептала Найлин. Неизвестно было, сколько еще продержится этот дом до того, как солнечные лучи безжалостно испепелят его. Неделя или месяц, если повезет, и если он дотянет до новых дождей. Но это было неважно – важно лишь, что здесь и сейчас она была дома, в маленьком пространстве безопасности.
Впрочем, эти мысли не помогали успокоиться – слишком сильным было осознание временности и хрупкости всего вокруг. У нее не было дома, у нее никогда его не было, ни у кого из них. Ей казалось, она научилась с этим жить так же, как с постоянным страхом смерти – даже не страхом, а особом предощущением ее близости и реальности. Найлин думала, что свыклась с этим, но, как показывало сегодняшнее утро, к такому страху невозможно было привыкнуть.
Вокруг было еще совсем темно, и потому Найлин не могла даже разглядеть своих рук на фоне воды. Эта невидимость еще сильнее напоминала ей о том, как зыбко было ее существование. Не в силах больше терпеть выматывающей тревоги, она поднялась в воздух над водной поверхностью и заскользила в сторону почти сухой, еще не успевшей покрыться росой травы. Найлин замерла, стараясь полной грудью вдохнуть еще не разбавленную рассветом ночь, и внятно произнесла в пустоту:
– Мама, мне страшно.
Воздух рядом с ней едва заметно колыхнулся, обдав еще одной порцией ночной свежести.
– Все хорошо, моя милая, – услышала она голос матери. – Это нормально, у тебя сейчас такой возраст. Мы все проходили через это, моя девочка.
– Так теперь будет всегда? – с отчаянием спросил Найлин.
– Нет-нет, что ты, – успокаивающе заговорила мать. – Когда ты станешь старше, ты научишься жить с этой тревогой. Ты поймешь, что она – наше богатство, величайший природный дар, лучшее, чем наградил нас Создатель. Все в этом мире, Найлин, устроено правильно и мудро. То, что мучает тебя сейчас – это главный секрет нашего выживания. Мы давно погибли бы, если б не этот спасительный страх. Это наш компас, позволяющий обходить все опасности, помогающий предчувствовать их и каждый раз вовремя находить для себя новый приют. Все, кто забывал о нем, погибали.
– Но я даже не понимаю, чего я так боюсь, – жалобно ответила Найлин.
– Ты пока и не можешь понимать, – терпеливо втолковывала ей мать. – Ты еще слишком юна, и в этом тоже проявляется особая мудрость природы. Все другие существа в твоем возрасте слишком беспечны, но, если они имеют возможность учиться на своих ошибках, у нас такой возможности нет. Каждая ошибка может нам слишком дорого стоить, и именно поэтому мы рождаемся с этим страхом, и он усиливается как раз в переходном возрасте, предохраняя нас от непоправимого. Ты растешь, и вместе с тобой растет тревога. Это нормально.
– Дни стоят такие темные, – тихо проговорила Найлин. – Все вокруг серо, пасмурно, а дождя вместе с тем все нет. В этой серости я не могу даже разглядеть себя в зеркале. Так хочется хоть немного солнца!
– С солнцем, конечно веселее, – голос матери внезапно переменился, и в нем зазвучали стальные нотки. – Но слишком увлекаться им тоже нельзя. Ты же помнишь, как погиб твой папа – как мальчишка, засмотрелся на то, как искрятся в нем, переливаясь, солнечные блики. А ведь он был уже взрослым, очень взрослым, учитывая, что мы к тому времени уже завели ребенка. Ты ведь понимаешь, что это значит.
Найлин молча кивнула. Возраст, в котором можно решиться на ребенка, казался ей сейчас едва ли не глубокой старостью. А ведь до этих лет нужно было еще дожить!
– Он был слишком самоуверен, ему казалось, что он уже настолько приноровился выживать, что без труда доживет до самих Пещер – и видишь, как все закончилось! Будь осторожна, милая, – продолжала мать.
– Но я и так постоянно пытаюсь быть осторожной, – не выдержав, заплакала Найлин. – Я уже боюсь жить, боюсь дышать, боюсь отрываться от воды хотя бы на минуту!
– Ну, так тоже нельзя, моя хорошая, ты же не хочешь умереть от страха? – мама выразительно подчеркнула последние слова, словно говорила о чем-то запретном, сама мысль о котором была недопустимой. Найлин невольно содрогнулась. Смерть от страха была самой бессмысленной и бесславной смертью, которая только могла случиться с дождевым эльфом – смертью, которая накладывала клеймо позора на весь его род. К тому же, она была страшнее, чем просто испариться от солнечных лучей или заледенеть от мороза. Во время этой ужасной гибели страх становился совершенно нестерпимым, и несчастный эльф, не в силах больше выдерживать эту пытку, разлетался в стороны веером хрустальных брызг, в прямом смысле слова разорванный на части. Найлин не знала никого, у кого в семьях встречались бы подобные смерти, и сама мысль о том, что это может случиться с ней, обдавала ужасом и стыдом.
– Тебе нужно пройти Ритуал, – напомнила ей мать и с легкой завистью добавила: – Доктор прописал тебе его дважды в неделю. Нам, взрослым, о такой роскоши не приходится и мечтать. Цени это счастье, моя девочка, это лучшее, что может дать тебе молодость. Цени и постарайся запомнить его на всю жизнь, пронести через года каждую его секунду. Дождись рассвета и отправляйся в Пещеры. Но запомни: тебе нужно вернуться не позже полудня – нам нужно будет отправляться искать новое место.
– Уже? – дрогнувшим голосом спросила Найлин. – Я надеялась…
– Девочка моя, ты уже способна понять, – в голосе матери опять проснулись металлические нотки. – Неужели ты сама не видишь, что происходит, и совсем не чувствуешь угрозу? Да, в эти дни нет солнца, но посмотри, как душно вокруг, с какой скоростью испаряется вода! Наш нынешний дом может не продержаться и до вечера. Нам пора переезжать.
– Я понимаю, – прошептала Найлин, но вдруг, не выдержав, торопливо заговорила сквозь слезы: – Мама, ну почему, почему все другие эльфы, в отличие от нас, могут жить нормально? У морских и речных эльфов есть огромные, безопасные дома, где они живут вечно. Они не знают смерти и страха смерти, они не скитаются с места на место, они наслаждаются своей стихией с детства до глубокой старости! Даже у озерных эльфов есть свое постоянное пристанище. Почему только мы обречены на эту муку?
– Потому что у нас особая, великая миссия, – строго ответила мама. – Мы храним ту воду, что находится на суше, воду, которая, проливаясь с неба, не впадает в реки или озера. Это вода маленьких лесных ручейков, которые могут обмелеть в любой момент – но именно из них пьют животные, потому что далеко не все они способны дойти до реки. Это вода, которая питает корни растений, вода, которая наполняет неуклюжие человеческие посудинки. Это та самая вода, которую любящие люди протягивают своим умирающим близким.
Найлин тихо кивнула. Да, она знала, что средой обитания их рода была самая уязвимая вода, маленькими жемчужинками рассыпанная по поверхности земли: вода дождевых капель на стекле, маленьких лужиц и росы, выпадающей каждое утро на траве. Вода, чей век был короток, как мгновение, и которая поэтому никогда не могла стать надежной опорой для обитавших в ней эльфов.
– Именно эта вода, на самом деле, питает все живое, потому что иначе никаких морей и океанов не хватило бы, чтобы сохранять жизнь на этой планете, – продолжала тем временем мать. – Испокон веков именно дождевые эльфы были хранителями этой воды, и за эту великую честь мы вынуждены платить постоянным риском. Да, вода, с которой мы связаны, и от которой зависит наша жизнь, хрупка и недолговечна, но без нас она исчезнет совсем. Разве мы можем это допустить?
– Не можем, – отозвалась Найлин. Чувство гордости, охватившее ее в этот момент, на миг пересилило даже тревогу.
– После Ритуала спроси об этом у Мудрецов, – посоветовала ей мать. – Они объяснят тебе все гораздо лучше, чем я. А сейчас тебе нужно отдохнуть – сама знаешь, попасть в Пещеры тоже нелегко.
***
Найлин понимала, почему даже любящая мама не могла скрыть зависти при упоминании о Пещерах – ничего прекраснее она не могла себе даже представить. Попасть туда действительно было сложно. Дождевые эльфы не привыкли преодолевать слишком большие расстояния, и потому даже в ближайшие Пещеры перемещались только с помощью телепортации. Они находили поблизости подходящий влажный камень и, мысленно сосредоточившись на Ритуале, пытались полностью раствориться, растечься по его скользящей поверхности, чтобы потом проступить дрожащими каплями на внутренней стене Пещер.
Маленьких детей или слабых взрослых эльфов туда не отправляли никогда – риск не пройти телепортацию и не суметь воплотиться на пещерной стене был слишком велик. Вообще попасть в Пещеры обычным эльфам можно было только для прохождения Ритуала, а пройти его можно было только по предписанию врача. На практике, доктора выписывали подобное лишь подросткам, уже достаточно сильным, чтобы относительно безболезненно пережить телепортацию, но при этом остро нуждающимся в успокоении и подпитке – как физической, так и эмоциональной.
Мама была права – в этом возрасте и без того тревожные дождевые эльфы окончательно теряли способность справляться с беспокойством. Не готовые к бурному расцвету врожденного чувства страха, они начинали буквально метаться в панике. Им казалось, что их маленькое прозрачное тельце изнутри наливается холодом, сковывающим каждую клеточку, словно лед. Вибрирующая, неустанная тревога то почти полностью парализовала их, то, напротив, требовала немедленных действий. Она терзала подростков ежеминутно, проникая не только в самого эльфа, но и, казалось, в весь окружающий мир. И тогда все вокруг становилось враждебным, не просто безрадостным, а буквально нестерпимым.
Но здесь, в Пещерах, все было иначе. Они действительно напоминали собой рай – все здесь состояло из влажности! Капли воды струились с величественных сталактитов и звонко падали в текущие по дну подземных тоннелей ручьи. Стены буквально слезились водой – живительной стихией, которой здесь было так много, что Найлин казалось, словно она попала в настоящее море или даже океан. Однако, в отличие от морей или океанов, в которых дождевым эльфам было запрещено даже появляться, путь в Пещеры в редкие моменты Ритуала был для них открыт.
Ритуал представлял собой прохождение по сети пещерных лабиринтов. Сначала Найлин с восторгом прыгала на поверхность несущегося по темным туннелям ручейка. Вода ласково пружинила под ее крохотным весом и тут же выталкивала ее прозрачное тельце на поверхность. Найлин скользила по ней, словно по конвейерной ленте, не в силах поверить во внезапно нахлынувшую беззаботность и безудержно хохоча от радости. Она падала на спину, и вода, надежная и целительная, несла ее среди гранитных стен и потом резко выбрасывала в пещерное озеро.
Найлин и другие эльфы, затаив дыхание, смотрели, как Пещера начинала сиять фосфорным свечением, и зеленоватые сверкающие сталактиты, вытянутые, как стрелы, устремлялись своими наконечниками прямо на нее. Тонкие, резные, как новогодние декорации, они отражали зеленый и неизвестно откуда взявшийся золотистый свет, сверкающими бликами рассыпавшийся по воде. Вода в его огнях сияла изнутри, как раскаленная лава, и Найлин, смеясь, окуналась в ее неподвижное, разлитое по поверхности золото. Она прекрасно знала – вода не обожжет ее, она останется такой же живительно холодной.
Найлин завороженно смотрела, как светящийся огонек вливается в нее с водной поверхности, и все ее тело начинает гореть, сверкать, переливаться и отражать в себе непостижимую красоту Пещеры. Словно раскинувший ветви сказочный лес, подземный грот расцветал на глазах ярко-желтыми, зелеными и красноватыми оттенками, обнажая на скалах узоры, по тонкости и красоте своей сравнимые разве что с рисунками мороза на стекле.
Теперь Найлин видела себя как никогда отчетливо – она вся состояла из света. Она отражалась в воде, и тем темнее на ее фоне казались черные, пронизывающее озеро до дна тени. В отличие от солнечного света, эти огни были совершенно безопасными для нее. Они не испепеляли, не грозили в любой момент стереть ее с лица земли, но лишь наполняли силами и радостью.
Чувство безопасности, такое удивительное и почти незнакомое, подхватывало Найлин и несло ее куда-то за пределы сознания, в пространство неземного счастья. Она плыла по воде, она купалась в свете и тенях, а звонкие капли все продолжали падать сверху, словно напоминая, что безопасным и целительным был теперь весь мир – от земли до небес. Пещера заканчивалась, и снова начинался подземный коридор. Свет сменялся темнотой, затем – легкими проблесками робких лучей, каким-то чудом попавших сюда с земли. Вода везде чувствовалась по-разному. Местами она затапливала ощущением сырости, где-то растекалась величественной стихией, а где-то неслась шальным ручейком – игривым, неуемным, смелым…
Да, смелость – вот что рождалось в этих Пещерах: полное отсутствие страха, радость жизни и желание жить! Внезапно Найлин увидела рядом красавца-эльфа – высокого, такого же сверкающего изнутри огнями, как она сама. Здесь, в пещерных отсветах, он показался ей особенно дерзким – величественно дерзким. Что-то героическое было в его задиристом профиле, в почти идеально сложенной, несмотря на подростковый возраст, фигурке, и внезапно Найлин безумно захотелось подлететь к нему и поцеловать его прямо в губы. Несмотря на необычное чувство смелости, она все же смогла одернуть себя. Ни о каких поцелуях, конечно, нельзя было даже думать, и дело здесь было вовсе не в ханжеской морали. Как и всегда, причиной всех ограничений были исключительно вопросы безопасности.
Телесная близость дождевых эльфов выражалась в том, что они сливались в единый поток, бурлящий и страстный. При наличии достаточных сил из этого потока мог выкристаллизоваться еще один крохотный ручеек – их совместный ребенок. Неопытные подростки, еще не умевшие толком распоряжаться ни своей силой, ни слабостью, могли попросту не выжить после такого слияния, не найти в себе сил снова стать отдельными, цельными существами. Поток страсти мог попросту размыть их до основания, и потому подобная близость могла стать для влюбленных последней.
Заводить детей решались только взрослые эльфы, способные контролировать свои эмоции. Подобная слабость тоже была расплатой за их великую миссию, за невозможность жить в безопасной среде, без страха отдаваясь любовному чувству. Найлин часто казалось, что, если бы в отдельные дни самых сильных ливней и наводнений дождевые эльфы не могли зарождаться сами, словно выносимые потоками воды с небес, их род неумолимо вымер бы в подобных условиях.
Найлин видела, что незнакомый эльф тоже обратил на нее внимание, и надеялась, что он помнит: им еще долго нельзя будет сближаться. Хотя, безусловно, никто не может запретить им дружить – просто дружить, невинно и чисто, дотошно соблюдая все правила безопасности. Наверняка он жил где-то недалеко от нее – как правило, для прохождения Ритуала в каждый определенный день приглашали эльфов, живущих в одном и том же городе. При мысли о том, что они вполне могут стать друзьями, Найлин вновь стало удивительно хорошо. Она уже фантазировала о том, как, возможно, они с этим эльфом будут вместе долгие годы и потом, когда станут взрослыми, будут проходить бок о бок все трудности и обязательно выживут, дождавшись заветных Пещер.
Найлин казалось невероятным сейчас, что в Пещерах, в этих непостижимых, райских Пещерах могут так запросто жить эльфы – такие же, как она сама, отличающиеся от нее только возрастом. Постоянно обитать в Пещерах позволялось только тем уникальным эльфам, которые доживали до ста лет. Найлин было очень трудно представить, что в их полном опасностей, затопленном тревогой мире можно было прожить так долго. Их недаром называли Мудрецами – этих непревзойденных мастеров выживания, тех, кто был способен до конца наиболее достойно выполнить великую миссию дождевых эльфов. Но они справлялись, и потом уходили на заслуженный отдых, где больше уже не знали страхов и смертей. Здесь, в древних Пещерах, Мудрецы жили бесконечно долго…
Всех остальных пускали сюда только на Ритуал, и Найлин думала о том, что в этом тоже была особая мудрость: иметь возможность увидеть этот рай в детстве. Это не только помогало выстоять и набраться сил, но и дарило смысл жизни. Нет, она не всегда будет прозябать в вечном страхе и волноваться за свое будущее, не всегда будет скитаться по новым и новым крохотным водоемам, мечтая обрести пристанище и пытаясь успеть переехать до того, как очередной дом испарится вместе с нею. Пройдя все это, она сможет в конце концов поселиться здесь. Она обязательно справится, она выживет, ведь она своими глазами видит сейчас пример самых настоящих эльфов, которые дожили до своего счастья!
***
Ритуал закончился, и Найлин едва не забыла о вопросе, который давно хотела задать Мудрецам. Сейчас, словно набравшись сил от нахлынувшего чувства беззаботности, ее мозг стал работать особенно быстро, и Найлин сама поразилась четкости его работы и неожиданной дерзости собственных мыслей.
– Простите, мне давно хотелось узнать, – с замиранием сердца обратилась она к почтенному старцу-эльфу. – Мама сказала мне, что у нас совершенно особая миссия – мы храним ту воду, которая питает все живое, и поэтому мы вынуждены терпеть всю нашу неустроенность.
– Твоя мама абсолютно права, – важно кивнул эльф.
– Но я хотела уточнить, как именно мы ее храним? – запинаясь, спросила Найлин. –В смысле, мы же не делаем для этого ничего особенного. У нас существует непререкаемое правило: если наш дом пересыхает, и у нас нет другого способа его спасти, кроме как пожертвовать собой, раствориться в нем без остатка и тем самым продлить его существование, мы ни в коем случае не должны этого делать. Мы должны пожертвовать домом, но спасти себя и начать искать себе новое пристанище.
Найлин замолчала, все еще не в силах поверить в собственную смелость.
– Я просто подумала: мы сменяем столько домов за свою жизнь, и каждый новый все равно неизбежно высыхает, – уже увереннее продолжала она. – Мы ничего не делаем для того, чтобы его спасти, наоборот, мы питаемся и набираемся сил именно из него. Но, если эти водоемы все равно пересыхают, если мы ничем не можем им помочь – тогда в чем наша миссия? Если от нас нет никакой пользы, почему бы нам не уйти в реки или озера и не жить обычной, счастливой жизнью, как все другие эльфы, тогда как вода на суше будет точно так же исчезать и появляться вновь без всякого нашего участия?
– Да как тебе в голову могло прийти что-то подобное! – ужаснулся Мудрец. – Испокон веков мир был создан таким образом, что держался на эльфах! Только нашими силами в нем поддерживается жизнь. Нам ничего не нужно делать для этого, нам достаточно лишь быть, лишь существовать. Наша миссия состоит уже в том, чтобы выжить, и она сама по себе священна, потому что наша жизнь священна! Каждая стихия в этом мире сохраняется нашим присутствием! – пафосно говорил он, а затем, угрожающе понизив голос, продолжил:
– Ты знаешь, какое наказание грозит тем, кто посмеет уйти в озера или реки? Позорная смерть в пустыне под испепеляющим солнцем, без капли воды, в отрыве от соплеменников. Это не просто побег – это предательство нашей миссии, это разрушение основ мироздания! Никогда не забывай, кто ты и где твое место, – назидательно закончил он.
– Конечно, – пробормотала Найлин, кивая. Она порхнула к выходу из Пещеры и увидела незнакомого эльфа, которого заметила во время Ритуала. Честно говоря, под впечатлением слов Мудреца она напрочь забыла о нем, но он словно ждал ее все это время и улыбался – как ей показалось, вполне одобрительно.
– Пойдем вместе? – пригласил он ее, прижимаясь к стене.
– Пойдем, – кивнула она, растекаясь по камню рядом с ним. – Где бы ты хотел появиться?
– У старой башни в историческом квартале города, – тут же отозвался он. – Там утром прорвало трубу, вода так и хлещет, все камни вокруг забрызганы до основания.
– Здорово! – взвизгнула Найлин. – Пошли скорей!
Они окончательно влились в мокрую пещерную стену, и волна полученных на Ритуале сил тут же вынесла их в город, в сверкающий фонтан брызг, бьющих из прорванной трубы.
– Как же чудесно, как чудесно! – вскричала Найлин, взлетая в самое небо. Вокруг сияло солнце, и эльфийка с наслаждением стала купаться в его лучах. Сейчас, когда она набралась сил после Ритуала, в первое время можно было еще не бояться россыпи солнечных искр, тем более рядом было столько спасительной воды. И она хохотала, поражаясь своей беспечности, словно не испытывала этой самой ночью безумного, испепеляющего страха.
– Где ты живешь? – спросила Найлин эльфа, опускаясь наконец на землю.
– Да здесь и живу, – хохоча, ответил он, кивая на прорванную трубу.
– Но это же очень рискованно! – к Найлин начала возвращаться ее обычная осторожность. – Эту трубу могут починить в любой момент, и тогда вся вода высохнет очень быстро.
– Ну так она в любом другом месте точно так же высохнет, – рассмеялся эльф в ответ.
– Да, – пробормотала сбитая с толку Найлин, – Но в любом другом месте хотя бы есть надежда, а здесь мы точно знаем, что у нее нет другого источника.
– Проще говоря, в любом другом месте нам легче заниматься самообманом, – продолжил эльф. – Ну и как самообман поможет нам выжить?
Найлин окончательно растерялась. Она уже не понимала, шутит ли он или говорит серьезно.
– Я слышал, что ты спросила у Мудреца, – продолжал тем временем ее новый знакомый. – И знаешь, я думаю, что ты права. Может быть у нас раньше и была миссия хранить все живое, но у меня такое чувство, что мы давно ее утратили.
– Но Мудрец же сказал… – принялась спорить Найлин.
– Ведь и цветочные эльфы на самом деле не способны сохранить те цветы, в которых живут, и каждую осень погибают вместе с ними, а весной зарождаются заново, вместе с первой травой, – не слушая ее, продолжал он. – Просто, в отличие от нас, они слишком легкомысленны и не думают о смерти, что вполне естественно – у них ведь все равно нет шанса выжить. Хотя, теоретически, раз они все равно не могут спасти свои цветы, они могли бы переселиться в теплые страны, где никогда не наступают холода, и жить там вечно. Такое чувство, что никто из эльфов больше не выполняет своей первоначальной миссии, и мы страдаем по привычке, совершенно зря. Но беда в том, что это никак нельзя проверить, и даже Мудрецы не смогут узнать, так ли это. Никто никогда не решится нарушить запрет и уйти, а если мы никуда не уйдем, то никогда не узнаем, каким станет наземный мир без нас.
– И что же теперь делать? – растерянно спросила Найлин.
– Ничего не делать, – снова рассмеялся эльф. – Жить, просто жить и стараться получать от жизни удовольствие. Ну и, может быть, не бояться слишком сильно, потому что мир может оказаться совсем не таким, каким кажется.
– Ну уж нет, – запротестовала Найлин. – Угрозы вполне реальны, и эльфы по-настоящему умирают от них. Мой отец умер от солнца. Ты скажешь, что это тоже устаревшая легенда?
– Ну что ты, – примирительно возразил эльф. – Конечно, нужно беречься, я не говорю, что осторожностью можно совсем пренебрегать. Но важно не переборщить с ней, чтобы не умереть от страха.
– Я столько раз об этом слышала, но ни разу не видела ни одного эльфа, который бы умер от страха, – призналась Найлин.
– Мой отец, – неожиданно серьезно отозвался юный эльф. – Может быть, я полный идиот, что признаюсь тебе в этом. О таких вещах не принято говорить, но мой отец умер от страха…
Найлин смотрела на него во все глаза и не могла поверить услышанному. Этот смелый до безрассудности парень происходил из заклейменного позором рода? Его отец, родной отец, плоть от плоти – ничтожный трус, который разлетелся на куски, не сумев воспользоваться величайшим инстинктом, данным ему для выполнения их уникальной миссии? Перед ней стоял сын труса?
– Что, теперь не будешь со мной разговаривать? – горько усмехнулся эльф. – Ты думаешь, я один такой? Об этом просто не говорят, но на самом деле много, очень много эльфов умирает от страха. Просто сама подумай – кто же в этом признается? Страх был когда-то дан нам, как величайшее благо – возможно, это и так. Но похоже, сейчас он стал приносить больше вреда, чем пользы.
– Да что ты вообще такое говоришь? – у Найлин закружилась голова. Она села на воду, но даже ее приятная прохлада не приносила долгожданного облегчения.
– Не бери в голову, – попытался успокоить ее эльф. – Просто не стоит бояться слишком сильно, это тебе скажет любой взрослый.
– Да, мама тоже так говорила, – кивнула Найлин, все еще не в силах прийти в себя. – Кстати, а как тебя зовут?
– Винсент, – снова улыбнулся эльф, и солнечный луч, пройдя сквозь его лицо, наполнил его необычайно ярким свечением.
– Винсент, – восхищенно прошептала Найлин. – Аристократическое имя. Ты принадлежишь к древнему роду?
– Вроде того, – тихо засмеялся он. – Если хочешь, мы могли бы проводить больше времени вместе. Где ты живешь?
– Не знаю, – замялась Найлин. – В смысле, как раз сегодня мы должны переезжать, наш дом высыхает… О Боже, – спохватилась она. – Время близится к полудню, мне пора возвращаться. Мы как раз сейчас должны искать себе новое место.
– Конечно, беги, – серьезно кивнул Винсент. – О, смотри, ремонтная машина подъехала. Сейчас они будут старательно убивать мой прекрасный дом, так что, похоже, мы с тобой – товарищи по несчастью. Да не волнуйся, я обязательно тебя найду, где бы ты ни была. Счастливо тебе обустроиться!
– И тебе! – отозвалась Найлин.
– Не волнуйся, у этих ребят работы хватит на несколько часов, – отмахнулся Винсент.
– Все равно, не затягивай с поисками нового дома, – попросила Найлин и неожиданно для себя добавила: – Мне будет очень тяжело, если с тобой что-то случится.
***
Все последующие дни и недели слились для Найлин в единую вереницу счастья. Не проходило и одного дня, чтобы она не встречалась с Винсентом. На главной площади города наконец-то начал работать фонтан, и они ежедневно проводили по многу часов в его восхитительных брызгах. Нет, тревога Найлин не исчезла полностью, но она несколько притупилась, и юная эльфийка понемногу начала справляться с ней. Сложнее всего было перебарывать страх по утрам, когда он накатывал на нее одновременно с первыми проблесками сознания. Но затем, когда у Найлин получалось обуздать его, она ловила себя на том, что живет предвкушением счастья, и имя этому счастью было Винсент.
Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день он неожиданно не предложил ей:
– Найлин, а ты не хочешь пойти в Пещеры?
– Хотела бы, – вздохнула та. – Но ведь на этой неделе мы уже дважды были на Ритуале, и в следующий раз сможем отправиться туда только через неделю.
– Нет, ты не поняла, – перебил ее Винсент. – Я не говорил о Ритуале. Мы можем просто отправиться погулять в Пещерах.
– Но это же невозможно! – выдохнула Найлин, глядя на него, как на умалишенного. – Нас никто туда не пустит.
– Нас могут пустить туда по знакомству, – возразил он. – Как говорят люди, по блату. Я довольно близко знаю нескольких Мудрецов.
– В смысле, ты знал их, когда они еще жили среди нас? – начала догадываться Найлин.
– Вот именно, – кивнул Винсент. – Они же все сплошь аристократы, жители Туманов, – и, видя ее замешательство, он добавил: – Послушай, неужели ты так наивна и веришь, что кто-то из обычных дождевых эльфов способен дожить до ста лет?
Найлин подавленно молчала. В самом деле, почему она никогда не думала об этом раньше? Выживать в туманных областях было, конечно, намного проще, чем в засушливых, но селиться там разрешалось только представителям древних аристократических родов. Так значит, именно они и становились Мудрецами? Запоздало Найлин поняла, что ни она, ни ее знакомые – никто из них не знал лично ни одного Мудреца до того, как те переселились в Пещеры. Получается, у эльфов их круга вообще не было шансов выжить?..
– Да, наша семья раньше жила в Туманах, – кивнул тем временем Винсент. – Нас изгнали оттуда после того, как умер отец – в наказание за его позор. Мы действительно жили очень неплохо, пока один год не оказался аномально засушливым. Много месяцев туманы даже не появлялись. Мы не были готовы к такому, и много народа погибло в тот год, включая моих родителей. Конечно, далеко не все они умерли от страха, но и такие случаи тоже встречались. В благополучные годы у нас не было возможности научиться управлять своей тревогой, поэтому мы оказались не готовы к ней, – признался он.
– Ты сирота? – с болью спросила Найлин. Он кивнул:
– Мать не успела отследить, когда высохла роса на траве. Ну а те, кто выжил, со временем переселились в Пещеры. Честно говоря, я уже договорился, что схожу туда сегодня, но если хочешь, пойдем вместе.
Найлин не могла поверить такому чуду. Возможность побывать в Пещерах – в заветных Пещерах без всякого рецепта! Это казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Не в силах вымолвить ни слова, она просто кивнула. Они подлетели к ближайшему камню, и Найлин, закрыв глаза, окунулась в предвкушение предстоящего блаженства. Через несколько мгновений они оказались в Пещерах, непривычно пустынных и тихих.
– Винсент, ты не один? – услышала Найлин приглушенный голос одного из Мудрецов.
– С подругой, – отозвался он. – Ничего страшного, она – надежный эльф.
– Надеюсь, – буркнул Мудрец. – Ладно, не буду вам мешать, только ведите себя хорошо, – произнес он и исчез в подземном туннеле.
В том месте пещерного дна, где оказались они с Винсентом, не было привычного ручья, хотя целительная влажность и тут подступала со всех сторон, наполняя каждую клеточку приятной расслабленностью. Затаив дыхание, Найлин шла вслед за Винсентом в глубь мерцающей Пещеры.
– Кажется, я еще ни разу здесь не была, – прошептала она.
– Так и есть, – отозвался Винсент. – Конкретно в этом месте Ритуал не проводится.
Найлин задрожала от возбуждения. Место, где не проводится Ритуал, недоступное никому на свете, кроме самих Мудрецов! А может быть, все это просто снится ей? В мерцающем зеленоватом свете проступили блестящие от водных капель стены. Найлин коснулась их, словно величайшей святыни, и почувствовала под пальцами шероховатые линии.
– Винсент, что это? – едва слышно спросила она.
– Сейчас, – эхом отозвался он и, с ловкостью подхватив в себя отблеск фосфорного света, направил лучик на руку Найлин. На холодном камне стали видны письмена – контуры наскальных рисунков. Подтертые временем, почти сточившиеся от воды, они, тем не менее, были еще различимы на гранитной поверхности.
– Ого! – присвистнул Винсент. – Похоже, ты обнаружила древнейшую реликвию.
Найлин вгляделась в рисунок. Он изображал вставших в круг дождевых эльфов. Все они держались за руки, окружив собой маленький овальный водоем. Прямо из груди, из того места, где находилось сердце, у каждого из них била, как из крохотного фонтана, водная струя. Хотя рисунок был неподвижным, Найлин показалось, что водоем на ее глазах наполнялся этой водой и разрастался, превращаясь в небольшой пруд.
– Да это же… – выдохнула Найлин, не в силах закончить фразы.
– Я догадывался, – тихо произнес Винсент, и его голос звучал непривычно растерянно. – Догадывался, но никогда не думал, что окажусь настолько прав! Это… – он тоже не договорил. Обоим без слов было ясно: на древнем наскальном рисунке был изображен древний ритуал – пример того, как много столетий, а может быть, и тысячелетий назад дождевые эльфы действительно спасали те водоемы, рядом с которыми жили.
– Мудрец говорил, что нам ничего не нужно делать, только существовать, – прошептала наконец Найлин. – Но здесь отчетливо видно, что раньше было не так. Раньше мы делились с землей собственной водой. Получается, законы мироздания изменились, или… Или это мы изменились? – она уставилась в пустоту, словно надеясь услышать в ней ответ.
– И тогда мир научился обходиться без нас, – закончил за нее Винсент.
– Но раз так, раз никакой миссии больше нет, значит, мы спокойно можем уйти в реки и озера? – с надеждой произнесла Найлин.
Винсент вздохнул и начал говорить с ней медленно, как с маленьким ребенком:
– Найлин, какие озера? Ты же понимаешь, что тебе за это грозит! Мы уже говорили с тобой раньше: нашу гипотезу не проверить, и даже эта картинка сама по себе ничего не доказывает. Мы не можем знать, сохранится ли на поверхности суши вода после нашего ухода, и проверить это можно только одним способом – если все, слышишь, все дождевые эльфы уйдут в моря и озера. Ты же понимаешь, что, если на поверхности останется хотя бы один из нас, всегда можно будет сказать, что вода продолжает сохраняться именно благодаря ему. Пойми, какими бы ни были убедительными наши догадки, все эльфы никогда не согласятся нарушить запрет. Я скажу тебе больше: даже большинство эльфов никогда на такое не согласится, а значит, наша гипотеза, будь она хоть тысячу раз правильна, не доказуема.
– Но ведь так не должно быть! – чуть не плача, возразила Найлин. – Скорее всего, все изменилось уже много лет назад, и никто не знает, как долго мы умираем абсолютно бессмысленно! И при этом, при всей нашей осторожности, у нас даже нет шанса дожить до Пещер, потому что это под силу только аристократам, жителям привилегированных районов. Ради чего нам тогда вообще жить?
– Ради нас, – тихо отозвался Винсент. – Ради друг друга. Ради каждого мгновения, которое мы проводим вместе.
Найлин тихо кивнула, вытирая слезы, и уткнулась ему в плечо.
Мир изменился для нее после этого дня. Он стал другим – не просто тревожным, но еще и бесцветным, и эту бесцветность не мог скрасить даже Ритуал. Водный поток, как и прежде, нес Найлин по заветным туннелям и выбрасывал в мерцающую огнями Пещеру. Найлин равнодушно касалась рукой разлитого по поверхности подводного озера золота и чувствовала, что не хочет в него нырять.
Она по-прежнему проводила время с Винсентом, но осознание бессмысленности жизни и неизбежности смерти пробудило в ней странную, отчаянную неосторожность, которая пугала порой даже его. Они все чаще и все дальше улетали от города, от их очередного дома, и скитались по заброшенным лугам и пустырям, набираясь сил в редких, случайно найденных в траве ручейках.
Один раз на окраине города они увидели машины – большие и очень сильно напоминавшие ту, что починила прорванную трубу и разрушила тем самым дом Винсента в день их знакомства. В этот раз, правда, никакой трубы поблизости видно не было. Приглядевшись, эльфы заметили людей, копошившихся на руинах огромного многоквартирного дома. Найлин никогда не видела, чтобы такое огромное жилище могло рухнуть, как карточный домик. Словно отвечая на ее мысли, Винсент произнес:
– У людей такое иногда бывает. Кажется, они называют это взрывом газа, подмывом фундамента или чем-то еще, я точно не знаю. Но нам нужно уходить подальше отсюда. Как правило, в таких местах бывает повышенная сухость или, еще хуже, настоящий огонь.
– Но я чувствую воду, – упрямо произнесла Найлин и метнулась вниз, к щели между торчащими из горы щебня и бетона балками. Винсент решительно бросился за ней, пытаясь удержать, но Найлин уже нырнула в крохотное пространство и растворилась в темноте. Раздосадованный, Винсент скользнул за ней. Придавленная бетонными плитами, на покрытом слоем пыли полу лежала еще живая девочка. При их приближении она застонала, словно почувствовала рядом что-то живое. К ней подбирался огонь – длинный, набирающий силу язык пламени. Между ним и человеческим ребенком оставалась лишь одна преграда – небольшая лужица.
– Найлин, пойдем отсюда, ей уже не помочь, – позвал ее Винсент. – Ты помнишь наше главное правило – выжить любой ценой. Этой лужице осталось недолго. Давай напьемся из нее, наберемся сил перед дорогой домой и отправимся назад.
Найлин не отвечала. Она молча смотрела на девочку. Малышка не способна была их видеть и слышать, однако Найлин упрямо казалось, что девочка вслушивается в их разговор. С трудом высвободив из-под завалов одну руку, она протянула ее и безуспешно постаралась зачерпнуть горсть воды.
– Я умираю, – едва слышно прошептала она. – Мама, где ты? Я умираю…
Найлин подлетела к краю лужицы и замерла на ее поверхности – нагретой от подкрадывающегося к ней огня, но все равно такой родной, целительной, знакомой.
– Пей! – услышала она над ухом шепот Винсента.
Найлин встала на колени у кромки воды и положила руку на грудь – туда, где билось ее крохотное эльфийское сердечко. Она закрыла глаза и вспомнила Пещеры. Вот поток воды широкой струей несет ее в чудесный мир, в воплощенный рай, в лабиринт подземных туннелей и каменных гротов. Вот медленно спадает ее вечная тревога, а ей на смену приходит покой – безграничный покой всеохватной радости. Вот они с Винсентом стоят у гранитной стены и нащупывают пальцами линии древних рисунков…
– Я умираю, – шептала девочка.
– Все умирают, – в тон ей отозвалась Найлин. – Цветочные эльфы тоже не могут сохранить цветы, в которых живут, и каждой осенью погибают вместе с ними. Они просто умеют не думать об этом…
– Найлин, что с тобой? – откуда-то издалека прозвучал голос Винсента, но она уже не слышала его. Ее сердце внезапно наполнилось какой-то необычайной, ни с чем не сравнимой полнотой, а затем прорвалось, и освежающая водная струя фонтаном вырвалась из груди и принялась заполнять собой небольшую лужицу.
– Что это? – девочка протянула ладонь под струю и, наполнив ее, жадно начала пить. Она сделала несколько глотков, и неуверенно подала голос – именно голос, неожиданно пришедший на смену ее хриплому шепоту – сначала слабый, а потом все более звонкий.
– Я здесь! – крикнула она в треугольный просвет между балками.
– Ты слышал? – раздался сверху мужской голос. – Там кто-то есть, я слышал детский крик. Бегом сюда!
– Найлин! – Винсент схватил ее за руку, пытаясь оттянуть от лужицы.
– Не мешай мне! – слабеющим голосом прервала его Найлин. – Неужели ты не видишь? Я выполняю нашу миссию.
– Но ведь мы с тобой уже выяснили, что никакой миссии больше нет! – в отчаянии крикнул Винсент. – Когда-то она существовала, но с тех пор от нее остались лишь предания, иллюзия, древняя легенда, в которую эльфы по глупости своей до сих пор верят.
– Пусть так! – из последних сил крикнула Найлин. – Пусть для всех это будет только обманом, только иллюзией. Но лишь я одна могу решить, станет это иллюзией или правдой в моей – конкретно моей жизни! Только я решаю, как ее прожить. Понимаешь, наша жизнь зависит только от нас.
– Понимаю, – отозвался Винсент и вдруг обнял ее так, как никогда не обнимал раньше. Два эльфа переплелись между собой, как два водных потока, и слились в один ручей – сильный, словно вырвавшийся из-под земли источник, наполняющий собой лужицу. Последними остатками сознания Найлин заметила, как в маленькое пространство наверху хлынул дневной свет, и мужской голос крикнул над ее головой:
– Я же говорил, тут ребенок живой. Помоги мне скорее! Вот повезло девчонке, похоже, тут какой-то источник грунтовых вод или вроде того. Иначе бы могла не выжить, или потеряла бы сознание, и неизвестно, когда бы мы ее нашли.
Они с силой принялись разворачивать бетонные плиты и вскоре вытащили из-под них девочку.
– Я видела маленьких человечков, – прохрипела она, прижимаясь к своему спасителю. – Двоих, почти прозрачных. Они сначала превратились в ручеек, а потом впитались вон в тот камень.
– Конечно, конечно, – закивал спасатель и бросил своему напарнику. – Надышалась тут цементной пылью, еще и не такие человечки привидятся. Чудо, как выжила вообще.
Он передал ребенка на руки своему напарнику, уже ждущему наверху, и начал выбираться следом. Случайно он наступил в разлившуюся лужу, выругался и выдернул ногу, спешно вылезая наверх. Солнце тут же молниеносно метнуло свои лучи в освободившийся проем и радостно заиграло золотистыми бликами на водной поверхности…
Ксения Кириллова
Ксения Кириллова – журналист, писатель, поэт, эксперт ведущих американских аналитических центров, специализирующийся на анализе политических и социальных процессов в современной России и международной политики. Родилась в Екатеринбурге, последние 9 лет проживает в США. Автор нескольких романов, изданных в России, Украине и Америке, включая роман «В паутине безумства» – первое художественное произведение, отражающее подлинные реалии советской карательной психиатрии и противоракетной обороны. Книга была издана на трех языках и дважды попадала в несколько перечней рекомендуемой литературы известных украинских изданий. Другие подробности биографии - в интервью на Точке.Зрения.