264 Views
* * *
Боевые Хаммеры уносили нас.
В чугуне и в мраморе отливали нас.
Нас водила молодость задом наперед.
Нас кидала молодость, как и весь народ.
Чтобы жизнь херовая дальше не прошла.
Чтобы сволочь новая из костей взошла.
* * *
Один мальчик много лет преследовал доброго волшебника вопросом: «Кто убил Мандельштама?» Волшебник терпеливо отвечал мальчику, что в своё время истина откроется ему. Началась война, Россию выкинули на помойку со всей ее великой литературой. Прошлое говномерно затопило настоящее и перетекло за горизонт будущего. Добрый волшебник пришёл к мальчику и сообщил, что люди, которые убьют Мандельштама, уже поступили в литературный институт им. А.М. Горького.
* * *
И я учился в Лите.
Учитель был злодей.
Учил меня учитель
Использовать людей.
Учил играть словами,
С властями быть на «ты»,
Парить над головами
Доверчивой толпы.
Травил он Пастернака,
Ахматову гнобил.
Он Сталину без страха
Внимал, как крокодил.
Его простые песни
Мычала вся страна,
Он в мире был известен,
Он выпил жизнь до дна.
Сказал однажды, выпив,
Что я его двойник.
Прости меня, учитель,
Плохой я ученик.
* * *
Пролетарским детям шестидесятых годов рождения
На ночь полагалась сказка, отрывок.
Братья Гримм, Андерсон, Кэрролл сложны для понимания
И объяснять было некому.
В русских народных сказках нередко встречалась присказка:
«Это горе, не беда». Далее следовало подробное описание горя,
А беда все не случалась.
Вот украли скорбно нажитое, не беда!
Вот похитил возлюбленную старый горбун, не беда!
Вот посадили молодца гнить в сырую яму, не беда!
Вот сожгли деревню, не беда!
Вот изрубили на куски, зажарили и съели человека, не беда.
Господи, а что тогда беда? Когда уже придет беда?
Вот подрасти, поживи и узнаешь.
И нам сказку расскажешь.
* * *
Приехали в фургоне люди,
С табличкой «Люди» на стекле.
Прохожих били без прелюдий
В полярно-праздничной Москве.
Валились наземь горожане.
Любой беспомощен, нелеп.
Здесь «Люди» хлеб свой загружали
В фургоны с надписями «Хлеб».
* * *
У стен московского Кремля,
Где из-под ног земля уходит,
Где смерть играет «тру-ля-ля»
И врет, а жизнь все не проходит,
Я прохожу. И иногда
стою.Нельзя не удивиться:
Горит могильная звезда,
А жизнь все длится, длится, длится.
* * *
Бывало так: нальёшь себе сто грамм — и передумаешь.
А в злости не хватает советских пентаграмм.
Любимые слова «пространство», «бесконечность»
Интеллигент произносил навзрыд.
И не округлость звёзд, пятиконечность
Рассматривал в упор сквозь страх и стыд.
А я не знал интеллигентских страхов
И скрытого стыда.
Я был простым советским прахом,
Что и звезда.
* * *
Спасибо всем, кого не знал:
Вы умерли, а я не плакал,
Я лишь плечами пожимал.
Блажен Исак, блажен Иаков!
Не глядя, с кем-нибудь из вас
Я поменялся бы местами.
И если прав Екклесиаст,
Вернется мяч, заплачет Таня.
* * *
На жизнь смотрю, финала жду,
Я верю, ты горишь в аду.
И эта мысль, бывает,
Мне душу согревает.
Но сообщает интернет:
Разрушен ад, тебя там нет.
Мне холодно и грустно
До костяного хруста.
Да будет ад, где ты горишь!
Звездой далекою манишь
Во тьме холодной этой
Обернутой газетой.
В тоске сердец, во тьме очей
Продуман ад до мелочей.
Расчерчен, пролинован,
Насквозь поименован.
Я видел ада чертежи:
Там не круги, там этажи.
В пространстве шестимерном
Увидимся, наверно!
* * *
Дальше скрывать невозможно: это и была война.
Не фестиваль молодёжи и студентов, а война.
Не толстые литературные журналы, а война.
Не секс, рок-н-ролл и бифштекс с кровью, а война.
Если враг не сдаётся, с ним танцуют танго,
Читают ему эмоциональные стихи,
Кормят куриными ножками с хрустящей корочкой,
Водят гулять вдоль моря, держат нежно за руку.
«Посмотри, враг, как прекрасен мир!» — говорят вкрадчиво.
И устыжённый враг понимает, что нет никакой войны,
Это его персональная паранойя, а мир нежный и хрупкий
Тянет к нему безоружные руки.
Война окончена. Это и была война.
* * *
Я Родину люблю,
Наверно, как никто.
Здесь лучший друг
В беде не помогает,
Здесь вечный Пушкин
Говорит не то,
Но конь в пальто
Навстречу выбегает.
Найдёшь в карманах
Спички и табак,
Немного лагерной,
Немного звёздной пыли,
Закуришь на отеческих гробах.
Отец, отец! Мы не поговорили.
* * *
Все постели чужие,
Кроме одной.
Жестко стелют ее.
Говорят: спи, родной.
Зайчика жестяного
Безногого заводного
Кладут за спиной.
* * *
Милый друг, ни о чём не тревожься,
Жизнь прекрасна и смерть далека.
Много раз ты уснёшь и проснёшься,
Ты в надёжных и добрых руках!
На посту боевом пограничник
Закрывает тебя от врага.
В шесть ноль-ноль поварёнок-отличник
В печь поставит говна-пирога.
Инноваций творцы, революций —
Каждый трудится, ночью не спит.
И в лепёшку они расшибутся,
Лишь бы ты был спокоен и сыт.
* * *
Он папин друг, он мамин друг!
Плохих девчонок и мальчишек
Журил, и за Полярный круг
Водил смотреть на белых мишек.
Потом у нас была война.
Потом была олимпиада.
Я покажу тебе слона,
Нам далеко ходить не надо.
* * *
Обидел мать.
Она в ответ ни слова.
Суровая заложена основа:
Мужчина прав всегда.
Отдал не за того
Отец.
Отец оставил без всего.
Муж у другой
Обедает и спит.
Сын — вылитый отец.
Сегодня сын дурит.
А ей смешно,
Обиды не в ходу.
Живи, сынок, прибавь еще печали.
Жизнь удалась!
Жаль, сестры промолчали,
Что платье ей не шло в сорок седьмом году.
* * *
В древности март обозначал смерть.
В марте заканчивались припасы, грозила гибель,
Если солнце не растопит лёд и первые цветы не пробьются из земли.
Наступало чудесное воскрешение из марта в новую жизнь, счастье и любовь.
Слово «смерть» ещё не прозвучало, только «март».
Говорили в июне: «в наш дом пришёл март», говорили в сентябре: «пришёл март».
Каждый, кто пережил март, становился старше на год.
В царстве мёртвых всегда месяц март.
Проходя через март, можно мимолетно встретить любимых и родных.
О тебе скажут: «остался в марте».
Увидимся в марте.
* * *
Что стало с именем твоим?
Оно заношено чужими.
И не двоим и не троим
Его в сосновый гроб вложили.
Ты имя новое надень!
Я ненадолго, я на миг тут:
Тебя несет река людей,
И я боюсь тебя окликнуть.
* * *
За всех участливых, ничтожных,
Судьбой развеянных, как дым, —
Мы жили счастливо! Но всё же:
Мы позавидовали им.
Кого пехота захудалая,
Кого Шойгу, кого весна,
Кого десница шестипалая,
А нас — поэзия спасла.
Ты в эту щель не сунешь лезвие,
Где космос — мрак,
Где свет — дыра,
Где никого, кроме поэзии,
Где нам пора. И ей — пора.
* * *
Была милосердна, светла и добра.
Такими счастливыми были!
Убили Степана, убили Петра,
Семёна и Павла убили.
На память читается список имён,
А жизнь безымянно прекрасна.
Согласен Степан, согласился Семён,
И Павел и Пётр согласны.
По святцам, по святцам, с заветных времён.
Тебя ненадолго не стало:
Какой-нибудь Павел, какой-то Семён.
И снова Петра и Степана.
* * *
Я помню, как ели Ахматову.
Поэзию съели и жизнь.
За каждую рюшечку мятую,
За голые кости дрались.
Все дворики, домики, комнаты,
Где скорбно живала она,
Прогрызли познания голоды
И выскребли череп до дна.
* * *
Любит дружескую шутку,
Носит рыжие усы.
Курит champoвскую трубку,
На штанах две полосы.
Сердце у него стальное,
Любит доброе кино.
Остальное, остальное
Все неправда про него.
Я б не сел играть с ним в нарды,
Не спросил: кого? за что?
Никакой на свете правды
Нет, ребята, лет уж сто.