473 Views
Принимать офицерскую гостиницу у костлявого чиновника Министерства обороны явился небритый арендатор в тесных брюках в сопровождении будущей заведующей в строгом костюме и с профессиональной укладкой волос. Она одна выглядела торжественно и празднично. Пятиэтажное здание было больше не нужно Министерству обороны – страна десять лет как вошла в НАТО, священный долг воинской службы отменили, командированные офицеры больше не разъезжали, инспектируя казармы, с чемоданчиками, где казённые зелёные носки изолировали бритву от бутылки сливовицы, чтоб не брякали – не выбалтывали военную тайну. Костлявый чиновник явился с тощей папочкой. По дороге он заметил харчевню и думал теперь только о том, как пойдёт туда и закажет жареную утку с капустой. Супруга держала его на строгой превентивной диете, потчуя шпинатом и горошком – всем зелёным. Вырываясь из дома, чиновник всегда ел жирное и сладкое. В приоткрытое окно доносились запахи нездорового питания. Чиновник, жадно принюхиваясь, предложил присутствующим ознакомиться с договором аренды и немедля его подписать.
– А почему на пять лет, а не на десять? – спросил арендатор ноющим голосом. Он знал, что на пять, но ему ещё хотелось поторговаться, уговорить министерского служащего, который ничего не решал, а только привёз тощие бумаги.
– Планы могут поменяться, – туманно ответил чиновник.
Будущая заведующая тоже тянула шею к бумагам, одновременно улыбаясь гостю из столицы.
– Всё в порядке, – вздохнул арендатор. – У военных во всём порядок, – сделал он заготовленный комплимент.
– Одно обстоятельство, – повысил голос посланец, – это устный пункт договора, но имеет силу письменного, – чиновник многозначительно замолчал.
Арендатор вздрогнул.
– Здание к вам может перейти только с жильцом. Он занимает номер 26. Генерал, одинокий старик. Он, на самом деле, не генерал, а майор, Генерал – это прозвище. Из уважения. Вы понимаете?
Будущая заведующая торопливо кивнула, но тут же покосилась на арендатора: правильно ли она кивает.
– Бесплатно? – уточнил тот.
– Нет, что вы! – по-человечески заулыбался человек из обороны, – у него пенсия, достойная пенсия, он платит. 75 лет, здоров, бодр, сам готовит, память прекрасная. У военных не бывает маразма. Да вы увидите! Но внимание не помешает. Сами понимаете, одинокий старик.
Арендатор и заведующая единогласно закивали.
– Он привык. Он здесь и служил. В этих казармах. Все повернули головы к окну, хоть казарм от стола не было видно.
– Я подписываю! – арендатор решительно и размашисто подписался под договором под вспышки улыбок уже настоящей заведующей.
Рядом поставил костлявую, поджарую подпись чиновник.
Встали, пожали руки, арендатор получил связку ключей.
– Через неделю откроемся, – пообещал арендатор.
– Нет! – воскликнул чиновник, – Вы уже открылись. Ведь у вас есть жилец. Вы не можете его запереть и уйти. На рецепции кто-то должен дежурить, а наша сотрудница сегодня получила расчёт. Жилец выходит в город за покупками, гуляет в парке, посещает врача. Ключ должен находиться на рецепции. Такой порядок. Вы не можете его изменить.
Мужчины посмотрели на заведующую.
Арендатор немедленно передал ей ключи и дал приказ «заступайте!».
– Я?! – изумилась нарядная заведующая, – мне нужно переодеться. Я не обедала. И я не готова вот так, и это не моя обязанность – сидеть на рецепции.
Чиновник уставился на арендатора.
– Прошу вас, в виде исключения, завтра вас сменят, – твёрдо надавил голосом арендатор.
– Мне нужно переодеться! – взвизгнула заведующая.
– Вы прекрасно выглядите, – сделал ей, наконец, комплимент гость.
И оба они – чиновник с арендатором, отправились в харчевню на обед. Заведующая осталась в здании как заложница. В коморке-рецепции стоял старый, измазанный ещё чернилами канцелярский стол, неродной ему стул, кресло с зелёной порванной обивкой и губчатой мякотью, на стене в ячейках висели ключи, рядом прошлогодний календарь на грибную тему. Ячейка с номером 26 единственная была надписана, но не фамилией-именем, а одним словом – «Генерал».
Заведующая села на сиротский стул, осмотрела, выдвинув один за другим, ящики стола. Все они были пусты, пахли табаком и лекарствами. «У военных во всём порядок» вспомнила она. Заведующая не собиралась здесь сидеть, она решила дождаться старикашку и спокойно его запереть. Зарплата ей была обещана небольшая, но она знала, как вести дела. Общежитие – золотое дно. А арендатор уедет. Он неместный.
Тут раздался звонок – палец звонившего давил на кнопку как на пойманного клопа, это был не звонок, а трезвон. Испуганная заведующая, наконец, нашла кнопку «двери» на пульте и нажала её. Вошёл старик с бумажным пакетом. Высовывалась румяная попка багеты и морковный хвостик. Генерал был одет в военные брюки и толстую растянутую трикотажную кофту. Он был сед, прям, скоблисто выбрит и чертовски зол. Не сказав ни «здравствуйте», ни «спасибо», Генерал забрал ключ у заведующей и подался в свой 26-й номер.
– Здравствуйте! – любезно поздоровалась в его спину заведующая.
Общежитие открылось. Заведующая ухмылялась. Отныне она здесь хозяйка, больше этот старикашка не застанет её врасплох.
На другой день арендатор нанимал персонал. Биржа труда прислала ему кандидаток строго по мерке. Это были дамы старше 45 лет, с инвалидностью, длительное время безработные. За трудоустройство инвалидов государство давало льготы. И шеф на них крепко рассчитывал. Потому арендатор выбрал ингалятор, тазобедренный протез и очки минус восемнадцать. В уборщицы взяли двух крепких пенсионерок по объявлению на ближайшем столбе. Общежитие открылось, хотя табличка «Ведомственная гостиница Министерства обороны» тоже осталась висеть. Она придавала веса заведению.
Когда позвонила Мария, я резала лук. Уже по «привету» дорогой подруги было слышно, что голос ее подпрыгивает от радости на одной ножке.
– Что ты сейчас делаешь? Отложи нож и сядь. Села? Меня взяли на работу!Я ахнула. Мария, сколько я её знаю, всегда была безработной, её праздность и беззаботность и привлекали меня в ней. А ещё её рассказы. То она на площади видела трёхрукого продавца, то популярного артиста в трамвае (и он был вагоновожатым!), а то облако, похожее на Иисуса. Мария – инвалид по зрению. Спросишь её: «Ну как же три руки?!» А она: «Да он протез из рукава высовывает, а сам третьей рукой под прилавком весы придерживает». У неё маленькая, но надёжная пенсия, она ходит с тросточкой. Конечно, на такой скорости всё разглядишь: и три руки, и Иисуса. В союзе слепых её обожают – она большая, ярко одевается – самая видная женщина. У неё часто бывают бесплатные билеты в театр на малопопулярные представления – всё от того же союза. Ей, как слабовидящей, положен сопровождающий, и она зовёт меня с собой. «Смотри, какой хорошенький! – показывает она на любого артиста, – «Похож на Тихонова». Тихонова Мария любит с детства, ещё со Штирлица, каждый красавчик для неё Тихонов, а красавчиков она видит везде. С Марией было весело. И вот Марию взяли на работу. Будто милое, резвое дитя отвели в школу. Жалко! В жизни так редко встретишь беззаботного человека, не считая бомжей (хотя и бомжи нас могли бы многому научить). Беззаботные люди снижают уровень стресса одним своим видом. Они прогуливаются, глазеют, присаживаются на лавочки у фонтанов, кормят голубей, едят, медленно слизывая, мороженое. Их надо запускать бродить по городу с праздным видом, тростью и кошёлкой под черешню для терапевтического эффекта. Хорошо бы их разложить на всех газонах с толстыми романами (да-да, с книгами, не с телефонами), чтобы издалека было видно: радость есть! Недорого. Доступно. Не спешите!
– Господи! Куда?! – я не могла представить, куда бы Марию могли взять. Разве на радио. У неё красивый голос, когда она рассказывает о третьих руках и облаках, похожих на Иисуса, можно заслушаться. Однажды она даже проходила стажировку в компании, где услугой была профессиональная чистка самыми мощными в мире пылесосами. Она должна была звонить по номерам и предлагать в качестве рекламы моющих пылесосов бесплатную чистку ковров и мебели. Голос её вызывал гипнотическое доверие, и в первый же её рабочий день клюнула одна семейка. На другой день к ним в дом ворвалась банда с огромной жужжащей бочкой и вычистила квадрат десять на десять сантиметров, ещё больше затоптав весь остальной ковёр грязными ботинками. Возможно, это тоже было частью стратегии фирмы. Хозяева не поленились, дозвонились до Марии и назвали её гнусной, мерзкой и подлой обманщицей. Подруга моя, которой открылась страшная изнанка пылесосов – она честно не знала про белый квадрат, горько плакала, покинула фирму и больше не предпринимала новых попыток найти работу. Она ходила только в кружки Союза слепых и слабовидящих.
– В офицерскую гостиницу! В Министерство обороны! – потомив, объявила Мария – в голосе её звучали фанфары и целые военный оркестры.
– О, … ты там точно выйдешь замуж, – предрекла я, ибо знала о тайной мечте подруги.
– Займи на дресс-код, – застенчиво попросила подруга, – и приходи в кафе отметить. Я плачу!
За столиком кафе мы собрались втроём – присоединилась ещё подруга Марии по клубу слепых и слабовидящих швея Петра. Петру я знала, она и мне шила сумки, наволочки, подрубала полотенца. Петра тоже пожелала Марии скорее выйти замуж за генерала. Мария рдела и красивым голосом выпевала «не-е-ет, я уже стара-а-а». Сошлись мы также на том, что Марию шеф взял за титьки. Титьки у неё были знатные, выдающиеся. Она это знала, потому и блузки её отличались большими, круглыми вырезами, подчеркнутыми бусами или брошью. Мария клялась, что на собеседование она ходила с глухим воротом. Она дама серьёзная, берёт не тем.
– Что он у тебя спрашивал? – выпытывала Петра.
– Спросил, согласна ли я работать по выходным. Я сказала, что согласна. А он спросил, почему.
– Да, почему? – перебила Петра.
– Из-за Стасика. Ему пора начинать личную жизнь. Так я шефу и сказала.
Сыну Марии было за тридцать с хвостом. Мы согласились – пора! Сын Марии начал лысеть и толстеть – явный признак дефицита личной жизни. Парень он был тихий, позволял протирать монитор тряпкой перед носом, на котором громоздились такие же толстые, как у матери, очки. Работал Стасик в архиве, а туда девушки не ходят, а ходят одни только лысые, очкастые и толстые мужчины, похожие на самого Стасика. Потом мы обсуждали, что купить из обмундирования. «Разве тебе не выдадут униформу: мундир и пилотку с пистолетом?! ¬¬– изумлялась Петра – Ты ещё скажи, что тебе не дадут звание!» Мы сошлись на том, что чёрные брюки и белая блузка будут уместнее всего. Хотя я настаивала на юбке. Но Мария аргументировала тем, что у неё трость, а с тростью и в штанах гораздо приличнее, чем с тростью в юбке. Тут был какой-то нюанс, тонкий оттенок. Мне не удалось понять, почему трость подходит к брюкам, а не к юбке. Возможно, в юбке трость запутывается.
– Как только освоишься, зови меня в гости, – приказала Петра, – посмотрю я на твоих офицеров – она поддёрнула очки минус 16.
В первый рабочий день Мария позвонила и, дрожа своим дикторским голосом, доложила:
– Здесь нет никаких офицеров! Здесь живут строители-румыны, два этажа строителей. Они пьют и поют, они не понимают по-нашему. Я их боюсь. Генерал их выгоняет, они не понимают… ы-ы-ы… – она начала подвывать.
– Ну, вот видишь! Генерал! Значит, офицеры есть.
– Это не настоящий Генерал, – вздохнула Мария, – он в отставке. Он и меня прогнал. Я уйду! Я уже собрала сумку.
– Подожди! – взмолилась я, – Не ходи никуда, я сейчас приду, и мы решим.
– Купи мне шоколадку, – жалобно попросила подружка.
Я купила большую шоколадку по размеру печали моей подружки. На здании висела табличка «Ведомственная гостиница министерства обороны», под нею мочился на стенку худощавый брюнет, безразлично уставившись на вывеску.
– Может, это военные строители? – предположила я.
– Это румыны! – настаивала Мария. Она сидела в тесной будочке на маленьком стульчике, как в кадре: чёрный низ, белых верх, очки и трость.
– А почему румыны не могут быть военными строителями? Ведь мы же вступили в НАТО.
Мария растапливала шоколад в топке рта, накрашенного алой помадой. Она хотела обратно на волю.
– Покажи Генерала, – попросила я.
– Я его боюсь, – призналась Мария. – Я тут всех боюсь. Шефа. Он на меня смотрел, будто я ему совсем разонравилась. Заведующую боюсь – она меня выживает. Генерала. Он меня назвал блядью. – Мария немного приосанилась.
Тут появился писавший у стенки строитель и показал заплетающимися пальцами, какой ключ ему дать.
– Вот и пойми его, – вздохнула Мария.
Она смирилась с судьбой и прочнее уселась.
Через месяц строители выехали, оставив гильзы пустых бутылок, два этажа гильз. Генерал без устали носил сумку за сумкой в ближайший супермаркет, ругая сотрудниц рецепции за неоперативное обслуживание: открывание дверей и выдачу ключа. Еще бы! Мария была полуслепой и хромой, Вера – просто хромой, а Ива задыхалась. Пенсионерки-уборщицы тоже набивали сумки бутылками. Генерал грозил по очереди каждой затаившейся в бытовке уборщице и кричал в гулкий коридор: «На место! Положи на место, я сказал! Марш!» Заведующая занималась устройством «чёрных номеров» в подвале общежития. Они с мужем прикинули, что восьми коек будет достаточно. Сотрудницам заведующая сказала: «Одно слово, и вы здесь не работаете». Тайна сплотила персонал «Посадки» – так звали гостиницу в городе.
«Посадка» была расположена недалеко от вокзала, но на боковой тихой улице с деревьями, многие из которых были гораздо старше гостиницы. Деревья давно переросли земную суету. Роняли раз в год крупные, капустного размера листья, вот и вся связь. Напротив гостиницы была харчевня, откуда пахло жареным мясом и луком. Харчевню прозвали «Глина» – прежде на месте харчевни добывали глину. Еду там подавали недорогую, но вкусную. «Глина» всегда была набита едоками, хоть вид у заведения был непрезентабельный – побитая штукатурка на фасаде, толстые трещины, обоссанный угол, нечитаемая вывеска, не способная подсказать, как заведения называлось при зарождении (ну явно же не «Глина»). Но свои знали, что хозяин только маскируется под банкрота. Мясо у него свежее, а на кухне порядок. Терпели его хныканье, когда он подсаживался к знакомым и малознакомым, совал в нос чертежи реконструкции, на которую нет денег, или налоговое извещение о немедленной уплате пени. Кивали ему, ели. Можно и потерпеть, если еда хорошая.
За забором гостиницы находилась высоко огороженная территория старых казарм. Там когда-то была учебка, сейчас окна зданий были темны и пусты, как глазницы многоэтажного черепа. Неместный шеф уехал, заключив с социальными службами договор об обслуживании клиентов. Службы заверили, что недостатка в клиентах не будет. Бывшие зэка, психбольные, повзрослевшие воспитанники детдомов, матери-одиночки, наркоманы, жертвы экзекуторов, алкоголики после лечения – всякий нуждающихся в социальной поддержке мог рассчитывать на комнату в «Посадке». Клиентов будет – лопнет общежитие. Так обещали шефу. За всех будет платить государство. Верные деньги.
Второго клиента (первым был Генерал) и две его сумки притащила женщина из Департамента защиты детей – сильная стриженая женщина с ярким шарфом в несколько тугих оборотов. Клиентом оказался очкастый выпускник детдома Павлик, вид у него был равнодушный, а вес лёгкий.
– Ему ничего нельзя! – в дверях объявила служащая. – Поднимать нельзя, носить нельзя, на второй этаж нельзя. Живёт на одних таблетках. Вы проверяйте, пьёт ли, а то он забывает, а у него ещё и психическое. Наркоманка его родила – сами видите. Я буду приходить, но и вы его пошевеливайте. Утром стукнете в дверку, чтоб выпил, а питаться в «Глину» пусть ходит, у него талоны. – Талоны не потерял?! – повернулась она к пареньку.
Паренёк потянулся к карману – медленно, лениво, так чтоб не дотянуться. Лицо его было как чисто вымытая белая тарелка – круглое, плоское, и на тарелке ещё два блюдечка очков. Тёмные глаза под очками не шевелились, рот был не заметен. Видно, парень подавал голос не часто.
– Потерял – будешь голодным, – не дождалась от него результата сотрудница.
– Психов нам ещё тут не хватало, – буркнула Мария, в чью смену происходило заселение, – И я ему не нянька в дверки стукать.
Я, заносившая подруге молочное, выразила надежду, что офицеры появятся вот-вот, засыплют Марию шоколадками и предложениями руки и сердца. Подруга уставилась на доску с ключами: выданы были всего три ключика: Генералу, пареньку и нелегалу по линии заведующей, прочно засевшему в подвале, где он не только жил, но и ремонтировал телефоны. Мария вздохнула, в круглом, большом вырезе мягко колыхнулось большое сомнение.
Через месяц «Посадка» была полна, хотя из офицеров был по-прежнему один Генерал. Зато поселился таксист-алиментщик, которому конкуренты сожгли машину, поэтому он год не работал, отсюда возникли долги, суды и «Посадка». Мария сочла его серьёзным человеком и возможным претендентом в мужья. Я была свидетелем, как она выдавала таксисту ключ: бюст наклоняется в приветствии, поворачивается за ключом, ещё раз и ещё больше наклоняется. Таксист благодарил, вздыхал над бюстом и вёл вслух какие-то подсчёты. «Ещё десять, – говорил он, – и можно будет приступать. Ещё пару раз и хватит. Итого сорок». Таксист был невысокий, с полными ногами и маленькими цепкими ручками – всё это плюс острые неровные зубки делало его похожим на небольшого, но хищного динозаврика. Он постоянно повторял, что не намерен задерживаться в «Посадке», и по требовательности к белью был равен Генералу. Но Генерала избегал и даже при лобовых встречах на лестнице делал вид, что старика с пакетами не видит, а для убедительности начинал свистеть. Генерал же громко ворчал о всяком сброде, «который тут шатается». И был прав. Сброда было предостаточно. Цыганская семья с двумя гиперактивными детьми и нечистоплотной собакой ополчила против себя весь персонал. Но выгнать жильцов было нельзя. За них платил Департамент. Цыгане это знали и дерзили много, но однообразно. Дерзости их сводились к попыткам протащить в душ всех родственников, оставшихся за бортом «Посадки», к требованию выдавать им стиральный порошок и растворимый кофе по желанию и к уважению всей семьи, включая собаку. Скоро Мария начала находить усладу в ссорах с цыганской мамашей Кристиной. Их грудные объёмы были равны, но Мария была естественной блондинкой, а Кристина – крашеной. Суровые, жгуче-чёрные цыганские волосы не поддавались отбеливанию, только сожжению, отблеск рыжего химического пламени был на них. Обе женщины были пылкие, но отходчивые. Мария швыряла ключ и угрозы покинуть этот вертеп, Кристина швыряла ключ обратно и требовала подать ей его вежливо и по закону. Ключ, полетав туда-сюда по стойке, исчезал, наконец, в кармане Кристининой юбки, под которой были нашиты ещё и магазинные карманы – в них Кристина прятала краденый в супермаркетах товар для прокорма семьи. Все домочадцы, включая собаку, были гладко упитанными. Кристина вела бой с Генералом за обладание общественной кухней, одна такая бойня с вышвыриванием цыганского горячего супа призвала из кабинета саму заведующую. Та приказала персоналу составить график. После долгого обсуждения на двери кухни появились ориентиры. Генерал опять выиграл. Первым на кухне готовил он. Кроме генерала и матроны Кристины не готовил никто. Основной пищей жильцов была ежедневная сигаретка на ступеньках «Посадки», счастливцы получали талоны в «Глину».
«Посадка» действительно оказалась золотым дном для заведующей, заселившей весь подвал «чёрными» постояльцами. А для сотрудниц рецепции она была золотым донышком – те продавали поштучно сигареты, кофейные и чайные пакетики, а Вера расширила свой личный ассортимент презервативами и баночным пивом. Мария пробовала сделать меня курьером, но я отказалась подносить в «Посадку» закончившийся товар. Мария не огорчилась, для этих целей был приспособлен Таксист, а при его занятости очкастый Стасик – Мария не пускала сыночка дальше порога «Посадки», чтобы он не начал сомневаться в принадлежности заведения Министерству обороны. Я была поражена, как быстро из моей милой поэтической подруги, разглядывавшей Иисуса в облаках, выросла циничная торговка и горластая крикунья, я восхищалась Марией, она оказалась на своём месте (чего я о себе никогда и нигде не могла сказать). По телефону она красиво и важно отвечала: «Рецепция офицерской гостиницы Министерства обороны слушает», и тут же визжала на жильца, прущегося с грязными ногами: «Кто за вами мы-ы-ы-ы-ть будет?! Мы, инвалиды?!»
В крайней одиночной на втором этаже, переделанной из бытовки, поселилась девица – полу-завязавшая с марихуаной Эмили, которой выбил место реабилитационный центр, поверивший в Эмилино возрождение и мотивацию. «Имя – враньё, – объявила Мария, – по паспорту она Кларка». К Эмили приходили гости с улицы, имели право до 23 вечера, и сотрудницы их с ненавистью и презрением пропускали, тщательно переписав личные данные и запомнив их мерзкие похотливые физиономии. После 23 вечера, проводив последнего гостя, Эмили отправлялась по номерам «Посадки». У цыган её кормили – заполошно лаяла собака, а Кристина громко хохотала над результатами и причудами гостей, о которых Эмили-Кларка подробно рассказывала. В остальных номерах Эмили сбывала свою недорогую любовь за имевшиеся у клиентов услуги и вещи – живых денег в «Посадке» почти не водилось. Карманные деньги от Департамента уничтожались в день их поступления радостной общей попойкой в «Глине». В такую ночь жильцы «Посадки» тянулись с «Глины» до самого утра, многие с опорой на руки. Заканчивались деньги – наступал рассвет. Угол «Посадки» был тогда облёван тушёной капустой, и сотрудницы просили безотказного тихоню Томаша-рецидивиста навести порядок за две сигареты. Избавившись от денег, жильцы пару дней курили на ступеньках. Потом голод прогонял их на разживу. На автовокзале в кафе или в магазине ковров можно было заработать разгрузкой, а хозяйка киоска давала за уборку прилегающих к киоску метров пачку сигарет. Бывшего детдомовца энергичная сотрудница Департамента регулярно водила на собеседования. Волновалась, наряжалась сама, наряжала его, протирала очки и совала в руки солидного вида папку с документами – портфолио. Мальчик ходил на собеседования как подконвойный. Опекающая дама записала его тогда и на мотивационные тренинги. Звонила на рецепцию, напоминала: «У Павлика сегодня цель в жизни. У Павлика сегодня повышение самооценки». Сотрудницы рецепции всё ещё стукали в дверь и кричали Павлику о таблетках: «Пил?!» Пей!». Стукала и Эмили. Приходила каждую ночь, сладко чмокала за дверью, соблазняя минетом, закуривала косяк, пускала дым в замочную скважину, потом смеялась демоническим смехом, запевала and I Will Always Love You и шла спать до полудня. Эмили догадывалась: у мальчика были карманные деньги, ведь он никуда не выходил. Даже в «Глину» его приходилось гнать. Он там часами сидел над тарелкой, пока хозяин не подходил и не орал в ухо: «Ешь, не отпугивай мне клиентов!»
Генерал вставал в пять утра, кипятил на кухне воду, заваривал дешёвый крепкий кофе, запахом похожий на дешёвый крепкий табак. Выпивал настойку, будил на рецепции Марию, Веру или Иву – смотря кто дежурил, швырял ключ, требовал сменить бельё, погоду, правительство, сотрудниц рецепции, шёл на автовокзал, где забирал у шофёра деревенского маршрута бутылку деревенского молока, а иногда десяток яиц или четвертинку гладко ободранного, отполированного кролика. У сестры шофёра было фермерское хозяйство. На вокзале он брал бесплатную газету из стойки возле входа и бранился, если кто-то при нём хватал две или три газеты. Обратная дорога вела в гору, и Генерал несколько раз останавливался по пути под высокими деревьями, убранными по сезону, и приходил посиневший и злой. В это время была смена сотрудниц на рецепции, соскучившиеся женщины обменивались домашними новостями и сводками о состоянии здоровья, а Генерал кричал на них, чтобы они поторапливались с ключом. Мария, Вера и Ива уже не боялись Генерала, но делали вид, что боятся и наигранно резво оборачивались за ключом от номера 26. «Дед, а семья-то у тебя где?» – спросила однажды сердобольная Вера, Генерал оторопел, выпрямился и, замахнувшись, рявкнул на неё: «Молчи!». Вера не испугалась и тоже погрузила Генералу кулаком. «А этот дурак купил рубашку в полоску! – докончила она свой рассказ Иве и заведующей, – в мелкую полоску! А ведь у меня с полоски начинается мигрень на три дня! Пусть теперь сам её гладит».
Мария моя принялась печь сладкое и варить пряное. В контейнерах и термосах она носила яства в «Посадку» и прикармливала ими ящера-таксиста. Тот восхищался и продолжал бормотать: «Скоро-скоро, ещё чуть-чуть. Надо брать в центре, но они мошенники». Таксист мне интуитивно не нравился. Но Мария углубляла вырезы (о дресс-коде было давно забыто) и расширяла ассортимент блюд. Она всерьёз собралась из «Посадки» под венец. Она мне рассказала историю таксиста, и я её записала под заголовком «История таксиста №1» (будет и №2): «Таксист родился мальчиком в браке учительницы с инженером и вырастал в ожидании великого будущего. Однажды весной, отложив книжки, юноша пошёл на танцы в Дом рабочих и встретил там девушку в платье без рукавов. Он проводил девушку до дома, чтобы она не замёрзла – ведь платье было без рукавов, в результате безрукавка забеременела, мальчик стал отцом дочери, но студентом университета уже никогда. Хоть он не оставлял надежды и готовился по ночам по книжкам. Однажды он отложил книжку, и у него оказалось двое детей – две дочери. Он выучился на шофёра и начал зарабатывать большие деньги на большом грузовике, чтобы жена и дочки могли покупать платья с рукавами и без рукавов. Однажды он подвёз одну бедную девушку, мокнувшую под дождём на обочине, чтобы та не замёрзла. Девушка забеременела, нашла дом своего спасителя и разрушила первый брак, создав второй. Тогда таксист стал таксистом. По ночам он должен был развозить клиентов, и однажды подвёз одну пассажирку на дачу, время было позднее, дул сильный ветер, дача была холодная. Пассажирка в итоге забеременела, но не стала разрушать брак таксиста, только подала на алименты. Тем временем конкуренты точили зуб на таксиста, к которому лезли в машину самые красивые пассажирки, и сожгли ему машину полностью. Вторая жена немедленно выгнала таксиста, первая не приняла обратно, а хозяйка дачи объявила, что ей алиментов мало, поскольку у её мальчика развёрнутая аллергия сразу на шесть продуктов, пыльцу, шерсть и воздух промышленного района, откуда ей потому надо срочно переехать в исторический центр. Таксист занял деньги на новое авто, поселился в «Посадке» и стал выплачивать долги и алименты, как порядочный человек, этим трём стервам». Выговаривая «стервы», Мария скрипела зубами. «Историю таксиста №2» написала на своей странице в Фейсбуке Вера. Вера знала о планах Марии и пыталась их во спасение разрушить. Верина история таксиста или «История таксиста №2»:
– И папаша его был потаскун. А он ещё раньше начал. На выпускном обрюхатил одноклассницу. Пожил с одной бабой – потянуло на вторую, потом на третью. И всем наделал детей. А алименты платить нет его. Понятно, деньги не сперматозоиды – сами миллионами не вырабатываются. Я считаю, таких, как он, надо кастрировать после первой неуплаты алиментов. Не заплатил? – отрезать первое яйцо. Не помогло? – режь второе. А он ещё и играет. Всё проигрывает в игровых автоматах. И кто только может воспринимать всерьёз такого блядуна?!
Мария не могла не заметить такой выпад и даже написала комментарий: «Прежде, чем судить человека, проживи его жизнь и пройди в его башмаках его каменистой дорогой». Эмили подписала: «Таксист – импотент, какие сперматозоиды?!». Триста остальных комментарием я не читала.
У Эмили был телефон. И она вела страницу в Фейсбуке, по которой можно было отследить жизнь в «Посадке», не заходя в здание. Эмили даже обладала репортёрским талантом, не зря её спасал реабилитационный центр, хотя Мария объяснила это просто – «она всем там дала, даже бабам».
В «Посадке» регулярно случались драки: свои со своими, свои с чужими (похотливые морды – Эмили-Кларкины гости), чужие с чужими, полиция выезжала неохотно, а в последний раз велела Марии зря вызовами не беспокоить: «Вы не единственный бордель в городе». Мария воскликнула: «Бордель?! Мы офицерская гостиница Министерства обороны!». «Это они офицеры?» – полицейский осмотрел угрожающе застывшие фигуры, у которых он только что проверял документы. «У нас живет генерал!» – выкрикнула Мария. «В таком случае я – фельдмаршал», – раскланялся полицейский. Мария плакала, угрожала немедленным увольнением, швыряла ключи, поднимала ключи, звала Томаша замести разбитое стекло. Генерал выходил кричать на всякий сброд, когда уже всё стихало, сброд разбредался. И это была точка в очередной общежитской склоке. Томаш между делом научился стеклить, за что получал от заведующей пиво. «Он сказал, что мы – бордель, – доложила мне Мария, – я буду жаловаться. Я его по судам затаскаю. Да здесь такие люди, такие люди! Он им ноги целовать не достоин, ноги в ботинках!»
Между тем в «Посадку» заселился ещё один нелегал. Вот ему бы подошла офицерская форма. Был он высок, широкоплеч, фигуру портило одно только пивное брюхо, а лицо – борода. Борода делала нового жильца и старше, и суровее. Он был целиком похож на Фиделя Кастро. «Инженер» зашептали на рецепции. Таинственный жилец нырнул в подвал, оставив женщин сгорать от любопытства. В первую же ночь к нему постучалась Эмили, но была резко отвергнута. И она даже не вынесла свой обычный диагноз – «импотент», дело было в другом, а в чём – Эмили ещё не поняла, написала на странице сообщение: «Нормальные инженеры в борделе не живут!» Так, кстати, я и узнала, что в «Посадке» новый жилец.
Мария тоже действовала традиционно – предложила инженеру кусок рулета, и тоже была отвергнута. А за такой кусок Томаш был готов не только подмести лестницу, но и помыть её всю с перилами. Томаш очень хотел жениться на Марии, Вера с Ивой были заняты, иначе он бы хотел жениться и на них. Полные женщины на рецепции, приносящие домашнюю еду, казались ему богинями. От них вкусно пахло домом, выпечкой и фруктовыми гелями для душа. А у Марии ещё был такой красивый голос, когда она произносила в трубку «рецепция офицерской гостиницы Министерства обороны», Томаш чувствовал на себе мундир и погоны. Но Мария заколебалась между Таксистом и Инженером. Как выбрать? Как не ошибиться? Оба – птицы большого полёта, оба в «Посадке» долго не задержаться, надо ловко и быстро расставлять силки. Эмили-Кларка рассуждала в Фейсбуке: «Эволюция постепенно вырабатывает в женщинах механизм распознавания мудаков. У меня он тоже выработался, могу доказать на опытах. Дайте мне мужика, и я скажу, мудак он или нет. У меня внутри лаборатория, по образцу слюны или спермы она точно определяет мудака. Хе-хе, в нашей «Посадке» одни мудаки! Что неудивительно, поскольку мы – в «Посадке»».
Эмили училась на биохимика в университете, пока её не выгнали за прогулы. Она сама жаловалась, что трава отшибла ей мозги, но создала взамен лабораторию, а это поценней мозгов, которые только и делают, что ошибаются в мужиках, что приводит к траве и исключению из университета. Но ни Таксист, ни Инженер образцов своих Эмили не давали. И ещё Павлик. Павлик уже прошёл четыре тренинга: «Цель в жизни», «Повышение самооценки», «Развитие скрытых способностей» и «Противостояние манипулированию». Видимо, поэтому он уже мог выйти из комнаты посидеть с Томашем на ступеньках. Томаш ему тихо, но пылко что-то рассказывал и показывал на руках. По словам Веры, «старый рецидивист портил мальчишку».
Инженер устроился работать на завод, как и положено инженеру, непонятно только было, почему он живёт в «Посадке», в подвале. Подвальный отсек приносил заведующей доход, в несколько раз превышающий её зарплату. Она купила новый автомобиль «Пежо» и почти перестала появляться в «Посадке». Арендатор и вовсе забыл дорогу на объект. Ему шли деньги на счёт, и счёт это его, видимо, устраивал. Вера, поразмыслив, решила взять в ипотеку участок под строительство дома – на рецепции появилось винишко в тетрапаках. Вера знала график поступления карманных денег, и в дни получки блокировала выход должника из «Посадки» экстренным замыканием дверей. После расчёта должнику уже и не хотелось выходить вон – унылый он брал в новый долг новое пиво и шёл к телевизору. На первом этаже были решётки, потому выход из здания в обход Веры был доступен только отважным. Но после того как Матей сломал ногу, выпрыгнув из окна всего-то второго этажа, и обходные маневры прекратились.
А скромница-замужница Ива вдруг начала худеть и прихорашиваться. Причиной оказался рентгенолог-иностранец Махмуд, который застрял в «Посадке», где думал найти временное пристанище на недельку. Но никто в целом городе не сдавал рентгенологу Махмуду даже комнаты, даже продранного дивана. Махмуд носил с собой рекомендательное письмо от главного врача больницы, показывал каждому встречному, заглядывал с надеждой в белые лица своими чёрными, будто огранёнными глазами, но напрасно. Он сам стирал бельё, сам вписал своё имя в кухонный график и варил строго в соответствии с графиком – последним. И вдруг Ива начала худеть. И уже она забирала бельё Махмуда в стирку, и дышала при этом взволнованно, но уверено – астма её отступала вместе с лишним весом. И остальным сотрудницам рецепции пришлось заметить Махмуда. «Он зарежет тебя! – предупредила Вера. – Или даст тебе бомбу и пошлёт взорвать вокзал, вокзал рядом – он всё продумал». «Надо срочно обратиться в полицию! – предложила конструктивно мыслящая Мария, – пусть забирают этого террориста». «Он не террорист, он доктор!» – возразила Ива и расплакалась. «Ничего, он её сам бросит, а позвонить всё равно надо, пусть проверят его», – рассудила разумная Вера. И позвонила. У Махмуда Салеха оказалось разрешение на работу и временный вид на жительство. «Временный!» – подчеркнула Вера и многозначительно посмотрела на Иву. Ива ответила ей твёрдым просохшим взглядом. Она сбросила уже семь кило. Скоро рецепция смирилась с Махмудом и даже начала извлекать из него пользу. Когда какая-нибудь пьяная похотливая морда ломилась в «Посадку» после 23.00, рецепция звала Махмуда. Тот спускался с горящими глазами в белом купальном халате и ещё на лестнице начинал выкрикивать арабские быстрые и горячие слова, тогда морда исчезала сама. «Он ищет квартиру», – напоминала Ива. Таксист тоже искал. И ещё безответно и беззастенчиво пожирал выпечку Марии.
Однажды дорогая моя подруга занемогла – продуло в глубокий вырез, закашляла, затемпературила и просила меня досидеть за неё смену в «Посадке». Я дрогнула и отказалась, тогда она с плохими предчувствиями вызвала сына Стасика. Он послушно отсидел, но предчувствия Марии только укрепились. «Она его соблазнила! – шептала мне Мария. – Я – мать, я чувствую. У него такой вид, будто он конфетку украл. Я своего сына знаю». Эмили-Кларка похаживала как ни в чём ни бывало – отъелась и заблестела волосом на цыганских харчах. Цыганка Кристина умоляла девушку скорее начать рожать детей. Эмили-Кларка в ответ смеялась и описывала, какие у неё родятся уроды. «Ещё лучше, сразу пенсию получат!» – радовалась Кристина, она бы желала такого счастья своим детям, но экспертизы их признавали нормальными и даже смышлёными. Не было случая, кстати, чтобы эти смышлёные детишки не попросили у меня две кроны. Реабилитационный центр в отношении Кларки мог праздновать победу. На странице она написала: «Компромисс – это не предательство своих идеалов, а способ их претворения в жизнь». Я процитировала подруге высказывание жилички, и Мария сузила слабовидящие глаза, приняв вызов.
Так за неполный год мир «Посадки» совершенно сформировался. Мария в нём восхитительно расцвела, хоть ни с Таксистом, ни с Инженером романы у неё так и не закрутились. Но она была так хороша за окошком рецепции в пёстрых блузах с круглыми вырезами, раздающая команды пусть не офицерам, но «мальчикам», в крайнем случае, «этим негодяям». В этом мире она была могущественной начальницей, доброй феей, допускавшей избранных к канцелярскому компьютеру на просмотр порносайтов (по одному!), щедрой, изысканной кулинаркой и просто желанной женщиной. Томаш был не единственным, кто сох по её дородному телу. Здесь её вес что-то весил. А стоило выйти из «Посадки», и она оказывалась толстухой-инвалидом с неуклюжей тростью, членом общества слепых и слабовидящих. Как было Марии не полюбить «Посадку»! Она звонила в газету, когда там вышла заметка о пьяной драке в «Глине», участниками которой были, как выразилась газета, «социально слабые жильцы общежития «Посадка», имеющего славу притона». «Притона! – всхлипывала Мария, – Притона! Да мы бельё меняем каждую неделю, у нас туалеты почище ихних будут. Министерство обороны должно направить им свой протест. Притон! Этого нельзя терпеть. Да они ноги недостойны целовать этим людям!» «В ботинках», – добавила я. «Посадка» изменила и Мариино мировоззрение, все её прежние представления о мире и людях рухнули. Прежде она презирала цыган, а теперь с Кристей они были лучшие подруги. Кристя оказалась лучшей подругой всей «Посадке»: всех она подкармливала, всех она утешала, с одним плакала, с другим смеялась, сводничала и сплетничала. Она первой поддержала Иву. Так и сказала: «Мужик с хорошим хером – клад, его беречь надо». Вот она берегла своего Михала, который частенько пропадал на калымах, откуда приезжал побитым и без денег. С Марией они обменивались рецептами, с ехидной Верой пили кофе и злословили. Даже Генерал сошёлся с Кристей. И брал теперь целого кролика и две бутылки молока, учитывая потребности растущей цыганской семьи. Кристя готовила для Генерала растирку для ног. На кухне «Посадки» появились шторки и прихватки, сшитые Кристей. Ну и что, что там часто засиживалась цыганская родня после душа? Казённой воды не жалко.
Мария прежде боялась мусульман, а теперь она боялась, что Махмуд найдёт жильё, и тогда их «Посадка» окажется беззащитной перед пришельцами из враждебного мира. Махмуд, наведя порядок на границах, погасил и внутренние распри жильцов. По вечерам он занимался боксом и качался в тренажёрном зале неподалёку от «Посадки». Рекомендательное письмо главного врача больницы затёрлось, а потом и вовсе потерялось. Когда кто-то написал спреем на фасаде «Посадки» «Аллах, капут!», жильцы с рецепцией во главе горячились и требовали полицейского расследования. Марию больше не шокировали слова «косяк», «порно», «жить на пособие». Никто из жильцов не работал, пользы от них в большом мире никому не было, но «Посадка» была отдельным миром, и каждый там имел свою цену и предназначение. Томаш подметал рвоту и стеклил, Матей чинил компьютер, зависавший от порнопросмотров, Кристина раскладывала карты и всегда с хорошим прогнозом, детдомовец Павлик делился своими таблетками, которые помогали от всех печалей. Чужими в «Посадке» оставались подвальные нелегалы. И теперь уже только о них говорили «сброд», даже если это были студенты-заочники, приехавшие в Политехнический институт на сессию. В «Посадке» было самое дешевое койко-место в городе и к вокзалу близко. Одна Эмили любила студентов, курила с ними траву и отмечала все их сданные экзамены как свои собственные. Студентам она рассказывала, что вот-вот восстановится в университете, только на другом факультете – психологическом и будет аддиктологом. А пока нарабатывает опыт. Ведь не испытав зависимостей на себе, с ними невозможно бороться.
Махмуд предрекал Эмили-Кларке плохой конец, точно такой конец он предрекал в «Посадке» всем. Потом он шёл дальше, и предрекал конец всей западной цивилизации, потом он шёл заниматься боксом. Махмуд добивался ипотеки, которую ни один банк ему не давал, хоть главврач написал новое письмо, а бухгалтерия выдала справку о стабильной и достойной зарплате рентгенолога. Махмуд собирался судиться с банками, арендодателями, которые его отвергли, хоть со всей этой чёртовой страной. Говорил он на языке чёртовой страны плохо, но снимки читал – этого было предостаточно, в провинциальной больнице была большая кадровая проблема, стоматологом, к примеру, там работал негр из Нигерии. Столкнувшись как-то с Генералом на кухне, Махмуд вдруг крикнул «тихо» и припал к груди возмущенного старика, свернув его в кучу боксёрским захватом. Он прикладывал ухо и к спине, шипел и душил бунтовавшего Генерала. Утром он постучал в 26 номер и велел Генералу собираться на рентген. И неукротимый Генерал, вспомнив вчерашний захват, собрался. Махмуд отконвоировал Генерала в больницу, где сам обнаружил у старика очаговые метастазы в лёгком. Генерала целиком обследовали, нашли запущенную опухоль прямой кишки. Махмуд его навещал в больнице, передавал «Посадке» неутешительные новости о состоянии больного («плохий-плохий»), Генералу вывели калостому. Родни у Генерала не было, или он в ней не хотел признаваться, а возвращаться ему в «Посадку» было нельзя – за Генералом нужен был уход. Рецепция в полном составе заявила, что ухаживать за Генералом не будет, они не сиделки, а администрация. Вера предложила позвонить в Министерство обороны, чтобы они нашли для своего ветерана какой-нибудь хороший дом с уходом. Заведующая нехотя обещала. Она была недовольна, что 26-й номер простаивает, заплатит ли ещё Генерал? И как долго он протянет, и есть ли смысл его ждать?
Несчастия на этом не закончились. Эмили объявила, что она съезжает. Это было бы ещё полбеды, но съезжала она к Марии в её двухкомнатную квартиру. Предчувствия мою подругу не обманули. Кларка совратила Стасика в ту единственную ночь свирепого кашля, а потом беззастенчиво навещала его, когда Мария несла службу за стойкой офицерской гостиницы Министерства обороны. Мария объявила, что она ляжет перед порогом дома и не трупом, а всем своим живым существом, чтобы Кларка не вошла в её священное жилище. «Посмотрим!» – весело ответила Эмили-Кларка. Через 5 минут позвонил сын Стасик и объявил, что если Кларка не войдёт в их жилище, то он охотно переедет к Кларке в «Посадку», ему де всё равно, где жить с любимой и навеки единственной. Мария заметалась между двух зол, среди которых не было меньшего. «Сваливаю из «Посадки» под венец» – глумилась Кларка в Фейсбуке. Вера советовала молодым снять своё жильё, ведь Стасик худо-бедно работал в архиве (мы с Ивой лайкнули это здравое предложение, а Центр реабилитации наркоманов разразился цветистым поздравлением), но Кларка парировала: «Глупости, деньги тратить зря, там полно места!» Кристина, бросив карты, рассудила, как сам Соломон, сказав «пусть живут, где хотят, всё равно дорожка у неё короткая». Но Мария пошла для пущей уверенности к психологу, чтобы и с ним ещё обсудить свой сложный случай. Психолог приступил к делу основательно, и на первой встрече они подробно разобрали Мариино младенчество и нашли там много предвестников будущих проблем. Мария родилась с экстремально малым весом (вот оно переедание поле тридцати)! Её родители хотели развестись, и только беспомощное положение Марии в инкубаторе удержал их от этого рокового шага (вот она – трость)! Мария полностью переключилась на психотерапию – понесла психологу свою выдающуюся выпечку. Её страница в Фейсбуке запестрела мудростями психолога, одна из которых меня озадачила – «Пейте прямо с утра, пейте из самой большой кружки, что есть у вас в доме, я сам всегда так делаю». Потом Мария мне объяснила, что речь шла о целебной траве зверобое, о его природных антидепрессивных свойствах.
Переехав к Марии, Эмили всё равно торчала в «Посадке», и номер за собой сохранила – реабилитационный центр пошёл ей навстречу и счёл решение очень разумным. Приметами её присутствия в квартире Мари были сохнувшие в ванной трусы. Мария призналась мне, что завидует – такого количества и качества трусов у неё, приличной женщины, никогда не было. Стасик ходил окрылённый, он заметно похудел. Тем временем между женщинами завязалась вялотекущая, но ехидная перекличка. Мария выкладывала задушевное Кристе, вскоре Эмили-Кларка давала письменный ответ в Фейсбуке. На Мариину жалобу «… и не моет за собой посуду», последовал развёрнутый комментарий: «Важной составляющей мудаковедения является раздел «Причины возникновения мудака домашнего». Одной из главных причин формирования мудака домашнего является его мамаша – обычно это ходячая (с трудом, из-за ожирения) кулинарная книга «Невкусной и нездоровой пищи». Такая мамаша от рождения пичкает своего сыночка жирной и приторной пищей, от чего у него нарушается гормональный баланс, расширяется жопа, и скукоживаются мозги. Обычно такой мудак не способен к размножению – и это единственное положительное качество мудака домашнего».
– Невкусной и нездоровой?! – дьявольски захохотала подруга. – Мой шоколадный рулет даже психолог хвалит. Учёный человек! Врач! Она просто не умеет готовить.
Мария позвонила в Центр реабилитации наркоманов и в очередной раз сообщила, что их подопечная Кларка всё ещё курит траву и занимается проституцией. «У вас устаревшие сведения, – поспешила успокоить Марию сотрудница, – у неё постоянный партнёр, Станислав. Они приходили вместе на занятия. Отличная пара, он очень мотивирован помочь Эмилии. Вы не волнуйтесь, мы проверили, это серьёзный молодой мужчина, работает в архиве, из приличной семьи».
Между тем из больницы выписали Генерала. Назад его притащил опять Махмуд. Генерала решительно некуда было деть. Ему был нужен уход, сиделка, он умирал. Кристя обещала зайти в Отдел социальной защиты, уж она умела с ними разговаривать. Не умей она, разве досталось бы им место в «Посадке». Генерал пустил радио на полную громкость, из 26 номера не выходил, и к себе никого не впускал, хоть Махмуд пригрозил, что выбьет двери. Дед обругал его, Махмуд ответил по-арабски тем же. Кристя долго уговаривала Генерала поесть хоть супчика. Дед из-за двери обозвал её «чёрной цыганской мандой». Эмили написала пост «Я порвала брачный венец» под фоткой, где она запечатлела себя в своих знаменитых трусах, и спала безвылазно у студентов, откуда Мария тщетно пыталась вероломную изгонять. «Радуйся, – утешала её Кристя, – я ведь говорила, что дорожка её короткая». Мария бы радовалась, если бы ни Стасик, утверждавший, что у них всё хорошо, просто «Эмили нужна перемена обстановки». Куда там хорошо! В «Посадке» всё шло кувырком – вдруг съехал Инженер. Полицейские утащили Томаша на допрос – в городе убили продавца электронных сигарет.
– Срочно включай новости! – позвонила Мария – Срочно! Я в телевизоре!
Я бросилась к телевизору, редко подававшему в нашей семье голос. Она была там! Оказалось, Мария ещё и киногенична – контрастная и уверенная в кадре, взволнованным красивым голосом она убеждала репортёров, что Инженер – прекрасный солидный человек, Томаш – прекрасный перевоспитанный человек, все здесь прекрасные люди, даже Махмуд, потому что он доктор. Вера добавила, что все платят вовремя. И что Инженера прозвали Фиделем Кастро из-за бороды. Репортаж об убийстве продавца электронных сигарет закончился выступлением пресс-секретаря полиции – тощей, очкастой и шепелявой девицы, которая по обычаю всех пресс-секретарей не сказала ничего конкретного: продавец электронных сигарет убит выстрелом из пистолета в голову, ведётся следствие. Я немедленно позвонила Марии и выразила ей своё восхищение – в кадре она держалась лучше всех, это была чистая правда, но меня мучил вопрос: причём здесь Инженер с Томашем? Но Мария переживала, что не успела предупредить Петру и сестру в Словакии о «передаче», она убивалась и убивалась, любопытство моё лопнуло и отправилось в Интернет. Там были самые распоследние, наигорячейшие новости. Оказывается, третья работница рецепции Ива, обидевшись, что журналисты не соизволили найти её и снять с товарками наравне, сама позвонила в полицию и сообщила сенсационные сведения: Инженер выехал из общежития рано утром в её дежурство, при этом он сбрил бороду, а отвёз его на железнодорожный вокзал (она точно слышала, что железнодорожный) Таксист. Новость сопровождали фотографии «Посадки» и самой Ивы, обе были десятилетней, как минимум, давности и выглядели весьма прилично.
Полиция тотчас взяла след. Новости шли одна утешительнее другой. Допрошен Таксист (фото испуганного Таксиста, с поджатыми, как у ящера ручками – Господи, как же он держит руль?!), допрошен Павлик (фото Павлика с обычным стерильным выражением белого лица и незаметным ртом). Таксист отвёз Инженера на вокзал, ведь он таксист, и возит людей, куда тем нужно, в этом его, таксиста, нельзя обвинять. Павлик видел инженера без бороды, когда шёл ночью к себе из другой комнаты. Видел и узнал, хоть тот и был без бороды: «Потому что он носил одни и те же маскировочные штаны». В этих штанах Инженера и задержали в столице на третий день его безуспешного побега при попытке заселиться в общежитие класса «Посадка» на рабочей окраине. На заводе он работал сборщиком на конвейере, а продавца убил, потому что тот ему не дал электронную сигарету в долг, а в подвальной комнате, где жил Инженер, нельзя было курить. Не мальчик же он, как Павлик, чтобы бегать курить на лестницу. Пистолет ему продал Таксист, в пистолете был один заряд. Так моя дорогая подруга лишилась обоих завидных женихов. Инженера посадили сразу, а Таксиста грозились посадить за торговлю оружием, как тот ни клялся, что Инженер оговорил его из зависти. Все были нарядны и взволнованы. Такая слава свалилась на «Посадку»! В любой момент могло явиться телевидение или вызов на допрос. Марию было не переслушать, все её горячие и продолжительные монологи, правда, сводились к тому, что она «сразу заподозрила этих негодяев». Я напомнила ей её кондитерские жертвы, на что Мария отреагировала логичным «с этими людьми безопаснее быть приветливыми». «Из какой такой другой комнаты шёл к себе в три часа ночи Павлик?» – вдруг вспомнила я всеми пропущенную деталь. «Ты думаешь?!» – ахнула Мария, задирая очки к потолку, так она обозначала Кларку. Та написала у себя на странице: ««Посадка» –экспериментальная лаборатория по исследованию поведения человекоподобных крыс. Убийцы и поставщики оружия, рецидивисты и педофилы, шизофреники и гомики – запасаемся попкорном!»
– А кто у нас педофил? – задумалась Мария. Все остальные персонажи были ей, очевидно, известны.
Ива тем временем разыскала у заведующей коробку запасных ключей и выдала Махмуду ключ от 26-го номера, чтобы избавить своего возлюбленного от примитивного вышибания дверей и порчи казённого имущества. Открыв дверь, Махмуд нашёл лежащего Генерала, твёрдо решившего умереть в муках и пролежнях. Грубыми силовыми методами он помыл и переодел старика. Обезболивающий пластырь так и лежал неиспользованным, Махмуд налепил его в недоступном для Генерала месте на спине. Ива, затыкая нос от вони, оттащила генеральское белье в стирку. Махмуд принялся рыться в вещах. Ни одного адреса или телефона, кроме свежего телефона медсестры онколога. Генерал очевидно был пришельцем с другой планеты, так и не завязавшим контактов с земной цивилизацией. Ива рылась в пещерах и потайных норах кошелька и оказалась с уловом. Она нашла фотографию. Маленькое фото маленькой девочки. На оборотной стороне было написано 1977 и «Лу». «Дочь?» – Махмуд повернулся к Генералу, но тот спал, или делал вид, что спит. Ива взяла фотографию, и они ушли с ключом.
Матей сел за компьютер и через какой-то час поисков по разным комбинациям имени, фамилии и года рождения нашёл Луцию Мразекову. Конечно, она изменилась до неузнаваемости, если сравнивать с детской фотографией, но тем больше стала похожа на своего папашу майора Войтеха Мразека – вытянутая по команде «смирно» физиономия, щеле-рот, угло-нос и твёрдые торчащие уши. «Сука какая, потому и не замужем. Член в ней не бывал, сразу видно», – прошептала Кристя и плюнула в монитор заведующей. Сочинить письмо суке Луцке поручили грамотной Эмили. Снова отперли спящего Генерала, и Эмили сфотографировала оскелетившегося старика с калоприёмником на свой шикарный телефон, заработанный усердной проституцией.
Эмили написала три варианта обращения к Мразековой, из которых придирчивое жюри «Посадки» выбрало самый мягкий вариант – всё ж «посадковцы» были деликатные люди, Мария немедленно отправила его мне, с гордостью приписав «Что-то, а писать эта курва умеет!» Письмо звучало так:
– Обращаюсь к вам, барышня Луция Мразекова (вы ведь не замужем?) по причине неотложной. Посмотрите на эти фотки – это ваш отец. Узнаёте? Он умирает от рака, который дожирает его кишки. Мне плевать, какие у вас с вашим папашей были отношения. Уже одно то, что вы произошли из его сперматозоида, биологический, а значит, и юридический факт. Не нужен даже генетик – вы, увы, унаследовали внешность вашего папаши. Он сейчас лежит в комнате 26 общежития для социальных уродов «Посадка», адрес прилагаю, это рядом с вокзалом (не думаю, что у вас есть личный автомобиль). Поспешите, пока морфин не отшиб ему мозги. Иначе не видать вам умилительной сцены прощения и прощания. К тому же ему надо менять памперсы и чистить калоприёмник. Эта та штучка сбоку (см. фото). А мы тут не сёстры ордена милосердия. Все адекватные, занятые люди: наркоманы, рецидивисты, психи, убийцы, проститутки, четверо цыган и один араб-боксёр. Никакой на нас надежды, ну, вы понимаете, о чём я. Вот телефон врача. Он вам подтвердит мои слова и скажет больше. Деталей о метастазах, где и сколько их, я не знаю. Воняет он паршиво. Включает радио, чтобы не было слышно, как он орёт от боли. Но всё равно слышно, и всех задолбало. С нетерпением ожидаем вас, Луция. По поручению «Посадки», Эмили Гусова.
В ближайшие дни ничего не произошло. Только стала приходить медсестра с уколами для Генерала. Кристя в свободные минуты выполняла обязанности добровольной сиделки и даже всовывала в Генерала пару ложек цыганского супа, который когда-то Генерал выливал. Всё же Эмили в письме сильно преувеличила ненадёжность обитателей «Посадки». Но это и понятно. Требовался шок. Эмили была уверена, что письмо её ударит в цель. И теперь злобно курила траву, сочиняя всё новые варианты писем Луцке. Их мне уже не показывали.
Заведующая негодовала. Комната Инженера в подвале простаивала. Полиция уже дважды обыскала её, но всё ещё держала в своём распоряжении. Напуганный частыми визитами ищеек выехал ещё один «чёрный» жилец. Оказывается, это и был педофил: он посещал психотерапевта по постановлению суда и скачивал детское порно, о чём знал Матей, неоднократно помогавший педофилу маскироваться в Сети. Сплошные убытки. Таксисту грозил огромный штраф за нелегальный пистолет, но он надеялся уговорить судью дать ему тюремный срок. Алименты и так обескровили его. Штраф для него был худшим решением. Заведующая заявила Таксисту, что проживание его в «Посадке» пагубно сказывается на репутации заведения, а Мария перестала Таксиста подкармливать, удвоив пайку Томаша. Ведь того полиция подозревала беспочвенно, только за то, что у него в прошлом было «какое-то убийство по неосторожности». У Томаша были три отсидки – это, конечно, не повод его подозревать в каждом грабеже и убийстве. Мария также усилила надзор за тихоней Павликом, но не могла его застукать, как он пробирается к Эмили-Кларке, или Кларка к нему. Мария допросила Иву, в дежурство которой (и за что только ей такое везение!) произошёл побег Инженера и переход Павлика из комнаты в комнату. Ива Инженера помнила, а Павлика нет. Видимо, Павлик столкнулся с инженером раньше, до того как Инженер вытащил сонную, блаженную Иву из комнаты Махмуда. Как честный человек он рассчитался за проживание в синенькую коробочку – туда сотрудницы рецепции складывали деньги от подвальных жильцов. Он рассчитался даже в «Глине». Хозяин «Глины» как ни странно знал об Инженере больше, чем «Посадка». Инженер был состоятельным по меркам «Посадки» человеком и часто просиживал вечера в «Глине» за пивом, а хозяин заведения считал себя прирождённым психологом. По его мнению, высказанному Вере (Вера ходила обедать в «Глину»), Инженера загубили бабы. Поочередно: мать, жена, она же бывшая жена (это две разные женщины по сути и функциям) и заведующая, запрещавшая курить в комнате. А он всегда курил в комнатах. И в «Глине» курил за пивом. Беда будет, если правительство примет закон о запрете курения в ресторанах. «Уровень стресса резко возрастёт, будут убийства, много убийств», – пророчествовал ресторатор. Продавец электронных сигарет мог поверить на слово. Инженер отдал бы ему деньги. Оставался день до получки. Людей губит недоверие. Вот хозяин «Глины» всегда кормит голодных в кредит. Тут он, конечно, преувеличивал. Никого в кредит в «Глине» не кормили. Слово «в долг» в «Глине» даже не упоминалось. Какой сумасшедший хотел бы снова выслушивать жалобы на непомерные расходы, наезды налоговой, на влажность, «которая скоро его прикончит». Но больше всего владелец «Глины» боялся антитабачного закона. Потому он не осуждал Инженера, заранее искавшего выход.
Томаш на двойных порциях Марииных лакомств совсем потерял голову и вспомнил о маме. Катарсис произошёл при мне. Я как раз сидела у подружки и чистила грибы – купила недорого у жильца. Бригада «посадковцев» ходила в лес, а потом продавала грибы постоянным клиентам. Томаш подмёл лестницу и двор, хотя это была обязанность работниц рецепции, и подошёл отчитаться о проделанной работе. Мария протянула ему в окошко кусок яблочного штруделя в сахарной пудре (яблоки собирала та же бригада) и показала в вырезе свои знаменитые вершины айсбергов. Томаш благоговейно взял угощение, но не ушёл, как обычно, а произнёс: «Моя мама пекла булочки со сливовым повидлом». Даже мне из угла рецепции было видно, что Томаш вот-вот заплачет.
– А повидло не вытекало у неё? – поинтересовалась участливо Мария.
– Нет! – замотал Томаш головой, – Не вытекало! Это были такие булочки! Столько повидла!
– А она оставила рецепт? – искренне заинтересовалась Мария.
– Я не спрашивал рецепт, – изумился Томаш. – Вы хотите знать рецепт?!
– Я собираю рецепты, – милостиво кивнула подружка. – У бабушек особенно хорошие рецепты. Наши бабушки умеют обращаться с тестом.
– Я привезу вам рецепт, – сказал Томаш таким голосом, будто обещал слетать для Марии на Марс.
– А мамочка ваша жива? – удивилась Мария.
– Мамочка жива, – с ещё большим изумлением ответил Томаш. Брови его поднялись, глаза и губы округлились в подсчётах. – Мамочка жива, – повторил он. Она живёт в Тишнёве.
– Это далеко, – посочувствовала Мария, – билеты дорогие.
Томаш поклонился, прижимая штрудель – пудра пачкала его синий свитер (я подумала, что он потом и свитер оближет), и, спотыкаясь от пережитого потрясения, подался к себе.
Луцка Мразекова заблокировала страницу в Фейсбуке после серии Эмилиных писем. «Посадка» негодовала и грозилась привлечь неблагодарную дочь через суд. Кристя возмущалась больше всех и твердила, что в цыганских семьях такой мерзости не бывает. В цыганских семьях все любят друг друга, все горой друг за друга, все хоронят друг друга, просто в драку, считая за честь. Родители обожают своих деточек и с радостью их рожают, а дети потом носят на руках своих старичков (теперь мне стало ясно, почему у цыган много детей – унести такую, как Кристя, под силу будет разве что пятерым деточкам). Махмуд возразил ей, заявив, что только арабская семья – образец для подражания. В арабской семье чтут отца и мать, как святых, как Аллаха. Западной цивилизации не выжить, потому что она… выражая сложные мысли, Махмуд переходил на родной язык, потому мы никогда не узнаем, почему должна погибнуть западная цивилизация.
В тот же вечер к Махмуду явился Томаш. Он робел, как не подобает робеть рецидивисту, но настойчиво просил в долг на билеты. Томаш собрался ехать в Тишнёв к маме за рецептом булочек со сливовой начинкой, которая не вытекает. Махмуд плохо понимал слова, но выражения лиц он понимал отлично – языковой барьер, видимо, развивает воображение и интуицию. Он поверил Томашу и выдал денег на билеты и подарок маме. Томаш хотел упасть Махмуду в ноги, но араб призвал его быть мужиком.
– А что купить маме в подарок? – поинтересовался озадаченный Томаш.
– Лекарства, – отрезал Махмуд, потому что он был доктором.
«Глупости, – сказала Вера на рецепции, – ты же не знаешь, чем она болеет, и к тому же все хорошие лекарства продаются по рецепту – в аптеках одно неэффективное барахло, говорю тебе, как инвалид. Поезжай с деньгами, там купишь ей, что нужно. Пусть она видит, что ты не бедный человек». Автовокзал был рядом, Павлик проводил Томаша к маме. Маму Томаш не видел двенадцать или пятнадцать лет, он точно не помнил. Павлик этому обстоятельству совсем не удивился – он сам ни разу не видел маму. Нет, видел, конечно, при родах. Но он забыл, как она выглядела. Мама оставила Павлика в роддоме и даже не успела дать ему имя. Кто же назвал малыша Павлом? Теперь не узнать. Однажды социальная работница со смехом обмолвилась, что Павлик боится бэби-бокса, старается не смотреть в его сторону, будто опасается, что она его туда засунет. «Такой большой, а такой дурень! – смеялась она, – и хорошо, что есть бэби-боксы, это ведь не мусорный бак, а социально-медицинское оборудование. Стерильное, с подогревом».
– Он хочет просить у мамы позволения жениться на тебе, – пошутила я неловко над подружкой и Томашем.
Подружке было не до смеха. В почтовом ящике она обнаружила конверт из банка на имя её Стасика. Как интеллигентная женщина, она не полезла в чужую корреспонденцию, но строго спросила своего архивариуса «что это такое?!». Тот покраснел и промямлил «ничего».
– Он влез в долги, – сетовала она, – из-за этой, – и она подняла очки к потолку. – Он взял кредит, я чувствую. Я мать.
Я уже не спорила. Ведь первое предчувствие Марии о соблазнении подтвердилось.
– Она уже не живёт с ним, – напомнила я и процитировала ряд Кларкиных фейсбучных высказываний (самое загадочное было «Я как Кассандра вижу конец «Посадки», она лежит в руинах, и вороны выклёвывают нам глаза». Матей под этим подписал: «Завязывай с травой, Кларка»).
– Вот он и хочет вернуть её дорогими подарками, – Мария была удивлена моей недогадливости.
Да, в «Посадке» стало больше беспорядка после отъезда Томаша. Никто не мёл, не вытирал. Дамы с рецепции обленились, уборщицы на этажах приходили на часы и делали свою работу абы как. Что взять с пенсионерок? Генерал мучился, и все ждали – вот-вот. Дочь уже не ждали. И даже заявили, что не ждали никогда, что ясно было с самого начала – дочери через сорок лет не приезжают. Инженер во всём сознался и прошёл экспертизу. Он был признан вменяемым. На работе его характеризовали как замкнутого человека. И «Посадка» сказала то же. Бородатый и замкнутый. А сейчас замкнутый Инженер стал запертым и бритым. Комнату его, наконец, сдали. Подвал опять был полон. Приезжал арендатор, расспрашивал «как это всё случилось», но «чёрного подвала» не заметил. О Генерале же сказал следующее: «Это его комната, мы обещали Министерству, что не выгоним его». И заведующая кивала, и умилялась такому акту милосердия.
Мария сходила в банк, где ей отказались открыть банковскую тайну, в реабилитационный центр, где отказались верить в распад «такой чудесной пары», и наконец, к психологу, который её снова утешил, обнаружив в подростковом периоде её жизни травмирующее событие – детский лагерь у моря. У неё был уродливый купальник с завязками на спине. Мальчишки постоянно дёргали за эти завязки, ведь грудь у юной Марии была уже довольно заметной. Так у неё появились страх и недоверие. «Ерунда, – не поверила я, – так у тебя появилась гордость за твои титьки». Мы рассуждали о методах Марииного психолога, но нас прервал злой, осиный звонок в дверь – в «Посадку» ввалился толстяк с двумя толстыми сумками. «Мест нет, всё занято! – останавливала его Мария.
– Пусть у трахаля живет, курва! – мужик швырнул сумки, добавил «вырядились бляди» и вышел.
И тут до нас дошло – Ивин муж. Сумки мы втащили на рецепцию и с волнением ждали Иву, которая должна была пораньше сменить Марию, мы с Марией шли в театр и были нарядно одеты. Ива пришла строго по договорённости, искренне похихикала над сумками, объявила, что Махмуду вот-вот одобрят ипотеку, и дважды просила повторить, как идиотски выглядел её потный толстяк-муж. Мы с Марией старались разыграть сцену как можно смешнее. «Мест нет!!!» снова визжала Мария, «курр-рва» рычала я. Мы очень веселились все трое. Потом мы с Марией подались на «Медею», а Ива осталась дежурить. В её дежурство снова случилось страшное. Во-первых, Махмуд не отнёс её сумки к себе в комнату, и только пожал плечами на Ивины попытки весело рассказать о разрыве с толстяком. После этого Ива плакала четыре часа и не реагировала на происходящее в общежитии. А ничего и не происходило. Разозлённый сумками Махмуд подался на бокс и не возвращался дольше обычного. Когда он наконец вернулся, случилось во-вторых. Махмуд нашёл Генерала в петле. Генерал Войтех Мразек из 26-го номера повесился из последних сил. На нём были только калоприёмник и обезболивающий пластырь – жалкие средства паллиативной медицины, которые Генерал не смог с себя сорвать. Его чистая одежда лежала на постели вместе с деньгами и документами. Дело было ясное, даже полиция обошлась без своих обычных шуток про бордель. Жильцы «Посадки» столпились перед 26-м номером, молча ждали указаний или хотя бы допросов. И только Эмили-Кларка громко переживала, что не успела сделать фото Генерала в петле, чтобы послать «той суке Мразековой».
Генерала увезли. Ива, не переставшая рыдать, распахнула окно номера, и номер всю ночь простоял нараспашку, дух Генерала неспешно выходил из него в тёмную ночь и к утру весь вышел, аккуратно очистив помещение. Старая уборщица сдернула постельное и шторы, скидала вещи Генерала в две коробки. Помогала ей Ива, опухшая от слёз как больничная подушка. Она занимала 26-й номер. Ей совершенно некуда было пойти с её толстыми сумками. Она уже не могла плакать и задыхаться, только скулила и сипела. Кристя раскладывала ей карты на голом матрасе и предвещала семейное счастье, очень скоро, дорожка совсем короткая. Она, к слову, не ошиблась, но об этом позже.
Министерство обороны выделила на похороны ветерана скромную сумму, достаточную для приличной кремации. В последний путь Генерала проводила цыганская семья. Детишки хотели посмотреть, как сожгут дедушку, и очень огорчились, что им не показали. Кристина поплакала, пожалела старого дурака, с которым делила кухню и кролика. И Мария плакала, и Вера. Коробки с барахлом Генерала уборщица отнесла на чердак, и такая ветошь в «Посадке» могла сгодиться. Народ тут был непривередливый. Но генеральскому добру была уготована другая участь. Не прошло и десяти дней после кремации покойника, как перед «Посадкой» остановилась вполне приличная BMW, из которой вышла вполне приличная женщина, состоявшая по всей видимости в родстве с покойным господином Мразеком. И звали её не Луция, и фамилия её была не Мразекова, и на ту «фейсбучную» дочь, что нашли Эмили-Кларка с Матеем, она была совсем не похожа –немолодая, полноватая, ухоженная, в бежевых брюках и хорошем пальто. Она предъявила заведующей какие-то документы, и та велела жильцам-мальчикам спустить генеральские коробки и отнести в багажник авто этой дамы. Никого из тех, кто помогал ухаживать за Генералом, посетительница не поблагодарила, не пожелала видеть, хоть всё цыганское семейство, включая собаку, высыпало в холл. Дама стояла возле открытого багажника, курила, смотрела на «Посадку», ожидала имущество. Вдруг окна общежития начали раскрываться одно за другим и оттуда понеслось «сука, сука, су-у-у-ка»! Свист, вой, и улюлюканье, и скандирование «сука-сука-сука» продолжалось и после неторопливого отъезда дамы. Кларка даже высунула свою голою задницу и повертела ею. И кто-то это даже снял и выложил в Фейсбуке, но я не нашла Кларкину задницу. Все говорили, что Генерал мужик и молодец, и всё сделал правильно.
Через неделю после визита «суки» «Посадка» потеряла ещё одного жильца – Махмуд Салех сдал свой номер в идеальном состоянии дежурившей на рецепции Иве, и выехал в неизвестном направлении. Больница снова осталась без рентгенолога и вывесила объявление о вакансии. «Я же тебе говорила, что он тут временно, – утешала Иву Мария. – Вот его и выперли». Ива уже не рыдала, но всё ещё худела. Из толстухи она превращалась в обычную женщину. Мария вынудила Стасика признаться в кредите. Он его точно брал и передал подлой Кларке, сколько взял и на какие цели, однако, не сказал. Случилось худшее из всего возможного, лучше бы он начал курить траву, чем такое. А Эмили-Кларка на призывы поговорить отвечала изумленным «Господи, о чём?!». В Фейсбуке она написала: «У мудаков надо брать деньги. Больше с них взять нечего. Вы спросите, откуда у мудаков столько денег? А банки, ростовщики? – берите любые деньги и не спрашивайте». «Ипотека!» – задрожала Мария. Понятно, на этом фоне радость Таксиста осталась незамеченной – ему всё-таки грозило заключение. Сбылись его предчувствия – надолго он в «Посадке» не задержался. Бывшие жены таксиста с разновозрастными детьми теперь могут поцеловать его в голый зад. Он идёт в тюрьму как на курорт – два года покоя от жён и потомков, два года бесплатного жилья и бесплатного питания! Гори оно всё огнём! «Посадка» одновременно и завидовала, и сопереживала Таксисту.
Проводы Таксиста в тюрьму и поминки Генерала отмечали одновременно в «Глине». Был день выдачи пособий. Кристинин муж Михал притащил урну с прахом Генерала – крематорий надоел Кристе звонками и требованиями забрать пепел усопшего родственника. Урна была простая и строгая, как и положено солдату. На урну надели фуражку Генерала – её давно стащили цыганские дети для своих игр, и вот она пригодилась. Фотографии с проводин в тюрьму и на тот свет опубликовал Матей. Сидели весёлые «посадковцы», стояло пиво и урна в фуражке, перед которой тоже стояло пиво, осуждающе косился из левого угла фото хозяин «Глины». Он же потом и рассказал Вере, как пили, как спорили, куда пристроить прах (с его слов, звучали самые фантастические варианты: развеять над казармами с крыши «Посадки», пустить по реке по примеру индийцев, рассыпать по цветочным горшкам в холле, замуровать в стену общежития, посыпать в гололёд дорожку к «Посадке»). Собирали деньги на памятную доску, в результате собрали на пиво и ночью разошлись, оставив урну в фуражке в «Глине». Утром хозяин принёс бывшего жильца 26-го номера на рецепцию «Посадки», ругался и требовал больше не повторять святотатство. Вера засунула урну в тумбочку стола, где лежал товар: сигареты, презервативы, растворимый кофе, отложив вопрос с прахом до прихода заведующей. Мария, принявшая смену, при пересчёте товара обнаружила урну и завизжала – она боялась покойников. Тогда Вера перенесла урну в прачечную и оставила на полке с порошками и чистящими средствами, фуражку тем временем снова утащили проснувшиеся цыганские дети. Кристина гадала Марии на деньги. Ущерб выходил, но без слёз. «Без слёз!» – веско повторяла Кристина, а Мария всё равно горевала и плакала. В «Посадке» после смерти Генерала стало как-то пусто, хоть пятиэтажное общежитие и было полно под завязку. И дома было не лучше. Следы трусов исчезли, но Стасик сидел, оборотившись к матери каменной спиной, и на все вопросы, попрёки и даже плач реагировал еле заметным щекочущим шевелением плеч. Мать рисовала картины их личного Апокалипсиса, лишения всего их имущества, жилья, переселение в «Посадку». «А чем плохо в «Посадке»? – заговорил Стасик, – живи на всем готовом, на работу не надо, я хоть сейчас, да не возьмёте же. «Посадка» для социально слабых, так вы их зовёте? А я – социальный качок, социальный культурист. Работаю на государство, плачу налоги». «Я ему сказала «гордись, что ты работаешь», я вот горжусь, а раньше была на пособии! – пересказала мне Мария сцену, – а он сказал, что работать в «Посадке», всё равно, что жить в «Посадке» – то же пособие. Она на него плохо повлияла».
Ива, не переставшая тайно плакать и явно худеть, сделала модную стрижку и мелирование. Она была свидетельницей по делу Инженера, ей предстояло выступать в суде. Жизнь её была сломана Махмудом Салехом. Она сидела в номере 26, красила ногти, стирала и снова красила. Лак вызывал обострение астмы, так Ива изводила себя. Семейное счастье, предсказанное Кристиной, не наступало. «Посадка» гадала, сколько дадут Инженеру. Большинство ставило на пожизненное заключение, Инженера в «Посадке» не любили. Хозяин «Глины» сказал: «Не меньше двенадцати, к пенсии выйдет». Он почти не ошибся, Инженер получил шестнадцать лет. А всё потому, что выстрел произвёл коварно сзади, в затылок продавца. Выстрелил бы он продавцу в лоб, обошёлся бы десяткой. А так держи за подлость ещё шесть лет. Ива выступила в суде, потом перед журналистами и снова попала на телевидение. Причёска и страдание в глазах очень украсили её. Бывший муж не выдержал и в день выхода новостей приехал за Ивой в «Посадку», забрал её с тяжёлыми сумками и с условием немедленного увольнения из этого развратного притона. Что Ива и сделала. «А я говорила!» – торжествовала Кристя. Заведующая предложила внезапно освободившееся место Кларке, на что та ответила задумчивым «подумаю до среды».
– Нет, я сразу уволюсь! – заявила моя дорогая подруга. Если эта шлюха и наркоманка переступит порог рецепции, я сразу уволюсь. Ноги моей здесь не будет. Пусть принимают шлюх, можно заодно и табличку поменять, вместо офицерского общежития написать «бордель». Я буду жаловаться в Министерство обороны!
Но заведующая предложила ей место старшей рецепционистки, и Мария дрогнула. Она ещё ни разу в жизни не была начальством. Мария принялась разрабатывать требования к работнику рецепции, чтобы к выходу Кларки быть во всеоружии, чтобы Кларка споткнулась о требования и сдалась. Но Кларка даже предвосхитила её требования. Она вышла в свою первую смену без пирсинга, в строгой чёрной юбке и белой блузке, на её груди красовался бейджик «Клара Гусова, рецепция». Ни у Марии, ни у Веры бейджиков не было, и уже выглядело, будто начальница тут Кларка, а не они. Кларка ознакомилась с правилами, согласилась и попросила дописать «торговля сигаретами, пивом, презервативами и минутами в Интернете запрещается». «Не твоё дело!» – возопила Мария, старшая рецепционистка. Кларка только ехидно ухмыльнулась скромно накрашенными губами. Ни одной сигаретки и минутки она, как выяснилось, за свою смену не продала. Более того, она подмела лестницу и двор – её элегантные фото с метлой и на каблуках запостили все «посадковцы», много было и перепостов. Кларка с гордостью написала после первой смены: «Четыре предложения работы, учитесь, мудаки». И действительно, под фото поставил лайк пансионат «У пруда» по прозвищу «Морячок» – главный конкурент «Посадки» («Морячком» его прозвали из-за частых подтоплений), восемь лайков-«сердечек», поставил сын Марии Стасик. Центр реабилитации наркозависимых в саморекламных целях прокомментировал все до одного фото: «умница, Эмили, рады за тебя», «так держать, Эмили, гордимся тобой», «успехов на новом рабочем месте, Эмили!», «верь в себя, Эмили, и всё у тебя получится», «Эмили – ты на своём месте», «мы рады, что смогли помочь тебе, Эмили».
«Видела, что она вытворяет?!» – пожаловалась мне Мария. Вера была с ней солидарна. Кларка Гусова посягнула на святое – на сами основы «Посадки», на престиж работников рецепции. После Кларкиной смены телефон в «Посадке» не умолкал, десятки путешественников хотели зарезервировать место. «Котяры похотливые», – ругалась Мария. Многие жильцы-завсегдатаи тоже были недовольны бывшей подругой, упрекали её в том, что много о себе вообразила. Недовольным Кларка отвечала просто: «Кому не нравится – валите из «Посадки», или я вам сама это устрою». Одна Кристя радовалась. В Кларкины смены мелкорозничной торговлей занималась теперь она. Кларка не унималась. Её фото в офицерской фуражке (та самая, Генералова) набрало больше двухсот лайков. Кларка становилась звездой тихого городка. Но Кларка занималась не только фоточками, она наклеила на остановке клич, и в «Посадку» из соседних домов цветоводы-любители нанесли ненужных цветов и даже одну пальму. Холл посадки превратился в тропики. За цветами последовал аквариум! «Если хоть одна рыбка сдохнет…», – зловеще процедила Кларка. Рыбка сдохла на третий день. «Рыбка сдохла!» – позвонила мне злорадная Мария. «Рыбка сдохла» написал в Фейсбуке Матей и присовокупил гнусно-грустную рожу. Кларка постояла возле аквариума, покачалась на каблуках, хмыкнула. Через неделю Матея вызвали в управление соцобеспечения и сообщили, что его курс реабилитации закончился, у него есть месяц на поиск работы и жилья. Матей бросился к Кларке с клятвами в непричастности к гибели рыбки, получил в ответный устный «фак» и письменный приказ: «Не месяц, а три дня, мудак, а то я расскажу о твоих хакерских талантах». Ни Мария-заведующая рецепцией, ни заведующая общежитием за Матея не вступились. Съехал ещё один старожил. Зато у Кларки появились новые фото – с пальмой и с рыбками. Освободившееся место немедленно занял жилец-самоход. Так в «Посадке» называли тех, кто сам заселяется и сам за себя платит – элиту. Кларка вывесила чёрный список – перечень жильцов, по её мнению, задержавшихся в «Посадке». «Посадка» вздрогнула. Кристю попросили поговорить с зарвавшейся шлюхой, оказавшейся гестаповкой. Кристя пересказала конспект разговора Марии, а Мария – мне. Кларка объявила войну мудакам, и всем, кто в этой войне будет ей мешать. Кристя качала головой и предвещала Кларке плохой конец, потому что «у неё нет нормального мужика с хорошим хером, в этом-то и всё дело». Все сошлись во мнении, что Кларка сошла с ума. Но никто не хотел это мнение высказывать самой Кларке. Зато заведующая явно благоволила Кларке. Ей понравились растения и аквариум, и новые Кларкины правила. После двенадцати ночи двери «Посадки» перед пьяными жильцами не открывались. Облёванный угол грозил исправительными работами всем, кому не открылись двери после двенадцати. Двор «Посадки» засиял чистотой как при офицерах. Кто-то доносил Кларке о нарушителях порядка. За двором явно велось пристальное наблюдение, и Кларка знала о происхождении каждого окурка. «Павлик, – догадалась Мария, – а мы ему матерями были, таблетками отпаивали, а он?! – стукач гестаповский». Она давно подозревала сироту в связях с Кларкой. Её собственный Стасик продолжал восторженно реагировать на Кларкины фотографии: Кларка в белых перчатках (!) принимает бельё из прачечной, Кларка кормит рыбок (губки розочкой у рыб и у Кларки), Кларка, снова в белых перчатках, проверяет работу уборщиц, Кларка торжественно запускает в эксплуатацию продуктовый автомат (да, она и это устроила на погибель мелкорозничного бизнеса), Кларка пересчитывает термоконтейнеры из «Глины» с горячими обедами (самоходы и студенты горячо оценили услугу). «Сука, – шипела Мария, рассказывая новости из «Посадки, – какая же с-сука». Кларка посмела сделать замечание самой Марии по поводу выреза и титек. «Прикройте уже своё достижение, – сказала, – единственное. Вы не в борделе. Требование «белый верх, тёмный низ» и на вас распространяется». Мария напомнила ей, кто из них заведующая рецепцией. Кларка хмыкнула, Мария похолодела. «Гестаповка, тюремщица», – шептала она.
Зря Мария холодела. Не она была избрана Кларкой в жертвы, а слишком предприимчивая Вера с ипотекой и участком под строительство, которое успешно на этом участке шло. Вера была самой крупной и отчаянной торговкой, и продуктовый автомат не был ей конкурентом, потому что Вера продавала алкоголь: пиво и дешёвое вино в тетрапаках. Вера давала в долг под немилосердные проценты, хотя человеком она была добрым, сострадательным. И вдруг её вызвала заведующая. Факты были против Веры. Заведующая знала весь её ассортимент, цены, проценты, сроки уплаты по ним, а список должников лежал перед заведующей на столе. Увольнение Веры было согласовано с арендатором. Со слезами сгружала Вера остатки товара. Кларка не позволила ей даже обойти комнаты должников. И напрасны оказались обращения к ним в Фейсбуке, и угрозы, и просьбы. Сдавшись, Вера написала своё последнее обращение: «Мерзавцы, если у вас есть совесть, верните деньги, или вам скоро не жить». Обращение оказалось пророческим, как потом выяснилось, и снискало около семисот комментариев от мерзавцев. Мария сказала: «А хапнула-то сколько!» Мария так и не простила Вере Историю Таксиста №2.
Кларка с заведующей выбирали работницу на рецепцию. Арендатор вновь настаивал на инвалидности, и снова пришли немолодые дамы со старомодными сумочками и укладками. В результате в конкурсе победила сухопарая глухая католичка со слуховым аппаратом. Больше всего она любила чистоту и порядок. В первый же рабочий день бросилась мыть двери и окна – руки и ноги у неё были здоровые. Кристина была выбором недовольна – новенькая оказалась неразговорчивой особой, не любящей цыганских детей. Звали новенькую Алжбета. Благодаря её связям в «Посадке» заночевали две монашки, их приезд и заселение запечатлела Кларка. У общежития уже была своя страница в Фейсбуке. Под фотографией монашек (они радостно улыбались в объектив) Эмили-Кларка подписала: «Чистота реки проверяется форелью, чистота и нравы общежития – гостями». Мария фыркала и говорила, что на Кларку надо спустить порядочного уголовника, уж он бы ей показал! «Монашки! Дожили!» – ворчала она.
Перед Рождеством Кларка провела благотворительный сбор. Под влиянием Адвента, умягчающего сердца и кошельки, и Кларкиных призывов обогреть теплом «братьев и сестёр наших» горожане натащили в «Посадку» вороха одежды, еды, б/у тренажёров и телефонов. «Хватит уже задаривать собачьи приюты! – хохотала Кларка. – Мы тут ничуть не хуже». Одежды было столько, что досталось не только «Посадке», но и всем цыганским родственникам Кристины. Даже Мария выбрала себе пару блузок с подходящими вырезами. В холле сияла ёлка, вход был украшен гирляндой и рождественским венком, а аквариум – снежинками. Алжбета напекла рождественского печенья, и оно лежало в вазочке на рецепции, благоухая ванилью, корицей и имбирем. Коренные жильцы остерегались угощаться католическим печеньем – кто-то сказал, что оно на святой воде, печенье съели студенты, прибывшие на зимнюю сессию. Кларка оклеила 26-й генералов номер обоями с золотым тиснением, повесила люстру, шторы в полоску (всё это на средства общежития) и назвала номер Генеральским люксом. «Посадка» становилась идиллическим местом и образцово-показательным учреждением в сфере гостиничных услуг. С Марии сняли звание главной рецепционистки и передали его Кларке. Мария сходила к психологу с шоколадным рулетом, и они разобрали первое замужество Марии, оказалось, что свадебное платье Марии было сшито наспех и не сидело на Марии, и это привело к распаду брака. Марии нужно было научиться избегать поспешных действий. Кристина разложила карты и сказала, что бубновая дама скоро пойдёт по короткой дорожке. За бубновой дамой, кстати, начал заезжать красный «Опель». Стасик по-прежнему ставил лайки под всеми фото и высказываниями Кларки и выплачивал кредит. Он также поспособствовал трудоустройству Павлика. И теперь бывший детдомовец ходил на работу в государственное учреждение! «Глина» давала скидку на питание по предоплате на счёт. Талоны отошли в прошлое как неэффективная форма расчёта (прежде талоны продавались за полцены, выручка пропивалась). Кларка делилась планами создания дисциплинарной комнаты для нарушителей порядка в «Посадке». «Кларка, завязывай с травой», – вновь предостерёг изгнанный Матей. Он работал в компьютерной фирме, его реабилитация действительно прошла успешно. На Кларку он зла не держал. Незнакомый пользователь под ником Спаситель приписал: «Геcтаповка открывает карцер. Бегите». Было б куда бежать…
Мария жаловалась мне, что дни её сочтены, что Кларка хочет свергнуть саму заведующую и даже самого арендатора. Вспоминала золотые времена «Посадки», когда всем заправлял Генерал и каждого мог поставить на место. «Какие были люди! Махмуда все боялись, Томаш был безотказный, Матей был голова. А Кларка Гусова всех разогнала. Лучших людей! А теперь эта глухая богомолка, с которой даже не поговорить. Одна Кристина осталась. Но детей Кларка прогнала в школу. «В школу надо ходить, да. А если болит живот или голова? Ей всё равно. Одно слово – гестаповка».
Мы так и не узнали, кто под кого копал – заведующая под Кларку, или Кларка – под заведующую, заведующая под арендатора, или арендатор под «чёрный» подвал. Был донос в Министерство обороны, или не было доноса. Платил арендатор аренду, или не платил. В первых числах нового года мне позвонила рыдающая Мария и объявила, что «Посадка» закрывается. «Посадку» Министерство обороны снова забирает себе. Будет реконструкция, наберут новый персонал.
– Видишь, наберут! – утешила её я. – Ты, наконец-то, будешь работать не со всяким сбродом, а с настоящими военнослужащими, у тебя опыт!
– Кому я нужна?! – перебила меня подруга. – Издеваешься?! Посмотри на меня. У меня лишений вес. Возьмут одну эту тощую суку, – вздохнула Мария. – А она ещё кривляется! Петицию придумала. Иди вон, посмотри.
Я открыла Фейсбук. Эмили-Кларка действительно придумала воззвание под заголовком «Люди остались без крыши». Текст сопровождали фотографии жильцов с коротким описание их суровых судеб и огромного потенциала. Павлик был справедливо назван сиротой, не знавшим родительской любви: «А теперь он работает в архиве и имеет права категории В». Кристина была отрекомендована как многодетная мать и прекрасная кулинарка («если кому нужна помощница повара»). Далее шла реклама сантехника – «скромный, надёжный мужчина» (я его вспомнила, он отвечал за чистоту аквариума), опытного шофёра, виртуозной парикмахерши. Все у неё были жертвами непреодолимых обстоятельств в прошлом и платёжеспособными жильцами в настоящем и будущем. Кларка раздавала людей как котят, или как работорговец негров – кто знает, не брала ли она комиссию за жильца с гарантированной социальной оплатой? Кларка и на такое была способна. В комментариях жильцы писали: «выбрасывают на улицу», «Министерство обороны – говённые засранцы», «разве мы не люди?!», «объявляю голодовку в «Глине»», «сниму строительный вагончик, срочно», «я беременна!». Незнакомый пользователь под ником Спаситель писал: «В вере наше спасение! Молитесь, чтоб Минобороны прозрело!» Реабилитационный центр предлагал Кларке своего психолога – специалиста по кризисным ситуациям.
И всё же «посадковцы» до конца не испугались – в возвращение «Посадки» Министерству обороны никто не хотел верить. Персонал надеялся, что его трудоустроят, а жильцы, что их не выгонят (их-то, с гарантированной оплатой!). Кларка ходила с загадочным лицом уверенной в себе карьеристки. Заведующая подняла расценки на подвал – торопилась зарабатывать. «Посадка» предалась новому увлечению – ругать и поносить Министерство обороны, жаловаться на бесчеловечное отношение государства, снимать жильё и давать объявления о срочном знакомстве с целью создания крепкой семьи. Министерство обороны хранило молчание и никак эти нападки не комментировало. Подозреваю, Министерство обороны даже не читало страницу «Посадки» в Фейсбуке.
Последний день «Посадки» случился внезапно и этим был исторически похож на последний день Помпеи (сбылись Кларкины пророчества о руинах и выклеванных глазах). Один из жильцов, маясь с похмелья, искал на чердаке остатки рождественских даров и нашёл горные лыжи со сломанным креплением. Лыжи он сначала бросился предлагать остальным жильцам (чудак – кому в «Посадке» нужны горные лыжи), а потом и Марии, которая заступила на дежурство. Та позвонила мне и поинтересовалась, не хочу ли я купить лыжи за сотню, хорошие лыжи, только починить. Пока мы беседовали с Марией, на чердак за добычей устремились остальные жильцы. Понесли велотренажёр и искусственную ёлку. Кто-то выкрикнул: «Это всё ненужное, будет реконструкция!» На чердаке больше ничего не было, и потому в ход пошло всё, что только попало варварам на глаза. Марию охватила паника, когда мимо неё незнакомые цыгане пронесли стиральную машину. Расхищение «Посадки» приняло лавинообразный характер – понесли карнизы, шторы, швабры, вёдра, стиральные порошки, бельё. Я помчалась на помощь подруге. Она сидела в слезах, качала как заводная ничего не понимающей головой. Заведующая объявила ей по телефону, что в полицию звонить не надо, «Посадка» фактически закрыта, Мария уволена, «время на выселение всем давали, в уведомлении все расписались», и «оставьте меня в покое». Из окон тем временем жильцы сбрасывали матрацы с криками «под мост, все валим под мост! Занимайте лучшие места!». Кларки нигде не было, а гестаповка с карцером как раз бы тут пригодились.
По этажам пробирался ветер, проникая в открытые номера, где цыганские дети обшаривали тумбочки, лаяла испуганная собака. Кристина руководила погрузкой имущества – едва шевеля ногами, два дюжих цыгана выносили аквариум, прикрытый разбитой дверью, пальма была уже в грузовике. «Ключи! Ключи! Ключи!» – выкрикивала Мария небу, потрясая связкой. В это время к крыльцу «Посадки» подошёл изумлённый, пополневший и похорошевший Томаш. Он вернулся с надеждами и булочками со сливовым повидлом. Его мамочка в Тишнёве оказалось живой и здоровой.
Арендатор сообщил, что он уже в пути, оставалось сдать ключи. Мария попросила Томаша обойти общежитие и проверить, не осталось ли чего компрометирующего после жильцов, ну и прибраться хотя бы чуть-чуть. Томаш, соскучившись по любимому делу, бросился выполнять. В прачечной он нашёл урну с Генералом. О ней все забыли. Даже та дама, что приезжала по родственной линии за вещами усопшего, что уж говорить о жильцах – чужих людях: наркоманах, проститутках и убийцах.
Мария предлагала отдать урну арендатору, пусть-де он отвезёт её в Минобороны вместе с ключами, «ведь это их имущество». Я возразила – Генерал предпочёл бы остаться здесь. Мы посмотрели на Томаша. Томаш понял и подался к казармам. Он залез на бетонный забор, принял от нас урну и высыпал прах Генерала. В этот день был довольно сильный ветер, прах холерически взвился. Томаш помахал Генералу с забора. А потом мы съели булки со сливовым повидлом. Томашева мама подмешивала в повидло крахмал. Это и был её секрет.
Разграбленная «Посадка» опустела. Жильцы расселились, разбежались, разбрелись, кто куда. Нет, Томаш не женился на Марии, ей хватило маминого рецепта булочек. Она продолжила своё свободное, безоблачное существование, оживляемое теперь ещё и визитами к психологу с булочками и прочими кулинарными шедеврами. Томаша принял «Морячок», ведь Томаш умеет стеклить. Эмили Кларка перебралась к Павлику, который получил квартиру как сирота. Красный «Опель» принадлежит, как выяснилось, Кларке – Стасик выплачивает кредит. Кларка так и пишет блог о мудаках и мудачестве, видимо, нашла новую экспериментальную площадку, это часто забавно. Сама «Посадка» всё ещё реконструируется. «Глина» всё ещё ждёт новых едоков. А пепел Генерала так и носится по плацу, гонимый туда-сюда ветрами.
Наталья Скакун
Скакун Наталья Викторовна родилась 4 января 1969 года в поселке Балахта Красноярского края. Училась на филологическом факультете Красноярского Государственного университета, с 1997 по 2005 годы работала корреспондентом, заместителем редактора газеты «Сельская новь» (Балахта), собкором межрегиональной газеты «Экран-Информ» (Назарово). Является лауреатом краевого конкурса журналистских и литературных произведений о Красноярском крае (2004). Наталья Скакун – член Союза российских писателей (2012), ее рассказы публикуются на страницах журналов «День и ночь», «Сибирские огни», «Москва», альманаха «Енисей», коллективных сборников. Была редактором русскоязычной пражской газеты «Информ-Прага». В настоящее время работает в разных изданиях и в языковой школе Czech Prestige имени Натальи Горбаневской. Автором опубликованы два сборника прозы: «Дырки на карте» (2008), «Перемена слагаемых» (2016) и рассказ на чешском языке в альманахе Kmen. Живет в Праге.