515 Views
Ваня Тучков был благородный троечник. Имеет ли он отношение к династии того самого героя Бородинской Битвы — я не знаю. Звали мы его просто и незатейливо «Тучкой», без княжеско-генеральских прибамбасов.
Впрочем, он вполне мог иметь отношение к древнему благородному роду, ибо был статен, плечист, высок, красив и располагающ, а также удивительно спокоен и тих для своих природных данных. Когда он был маленьким, он был красив какой-то взрослой красотой, зато, когда стал старше, наоборот, казался моложе всех. Но на самом деле он просто не особенно изменился. Очень удобное, прямо скажем, качество внешности.
Обычно такие мальчишки завоёвывают лидерство в классе, шутят с девчатами, балагурят на уроках, преуспевают в спорте или каком-нибудь школьном КВН, становятся старостами или вожатыми. Тучка же флегматично манкировал всеми этими ипостасями. В учёбе он тоже особенно не выделялся и, казалось, не потому, что ему не давалось или он ленится. Казалось, он что-то такое знает, чего не знаем мы…
Со своей неизменной усмешкой он сидел на третьей парте у окна и рисовал роботов в тетради, иногда отрешённо посматривая на доску и как бы думая «да, да, старайтесь, зубрите, тяните руки. Всё равно вы все вырастете и станете менеджерами по продажам. А я как рисовал роботов, так и буду их рисовать, только за такие деньги, какие вам и не снились».
Среди всех нас Тучка носил не форму или что придётся, а настоящий детский костюм – пиджак и брюки, что делало его каким-то нездешним старомодным семинаристом. Он не был гопником и драчуном, хотя мог навялять любому в классе, и к троечникам его причисляли исключительно по признаку отметок в дневнике.
Учителя привыкли к Тучке, сильно с него не спрашивали, он не создавал им проблем своим поведением, что было не так уж и мало в нашей полумаргинальной школе, а они не создавали проблем ему. Они практически задаром рисовали ему тройки, а Тучка рисовал своих роботов, безотказно помогал оформлять плакаты и стенгазеты, поливал цветы в классе, стирал с доски после уроков, не забывая нарисовать там «на завтра» какого-нибудь мутанта. За пределами школы он был таким же тихим, но при случае увлекательно и с задором показывал нам своих тетрадных киборгов, рассказывая об их суперсилах.
Новая учительница английского невзлюбила Тучку сразу. Ещё бы, он как обычно пытался рисовать своих дроидов, но на этих уроках надо было хорошенько поработать, уже хотя бы для того чтобы просто не получить двойку. Галина Васильевна недавно появилась в нашей школе, но уже успела навязать свои правила игры.
Все учителя ходили по классам, но на урок английского приходилось отправляться в отдельный кабинет в тихом крыле, уходящем в сад. Там были новенькие парты с наушниками, огромная зелёная неисцарапанная доска, роскошные бархатные шторы, портреты классиков английской литературы в позолоченных рамках и макет Биг Бэна на подоконнике. Долгое время этот кабинет был заперт на два замка и ждал своего героя, но учителей не было. Кажется, поэтому его и не разгромили, не растащили, не развандаллили. Парты были не разрисованы и наушники работали отлично.
Вы замечали, что пожилые школьные учителя английского удивительным образом напоминают карикатурных англичан, тех самых, с неизменным чаем, старомодным, но изысканным нарядом и напускной чопорностью лица? Возможно от того, что работают с самыми клишастыми культурными клише и впитывают за долгие годы. «Ландын из зэ кэпитал оф Грейт Бритн энд э вэри олд таун…» — шесть часов в день, пять дней в неделю и так всю жизнь.
Но не смотря на свою олдовость Галина Васильевна привнесла в наши уроки то, что называется сейчас модным словом «геймификация». «Хау олд а ю?» — вопрошала она, кидая мне мячик. «Ылэвэн», — отвечал я, бросая его обратно и думая, что это как-то глупо для солидного целеустремлённого пятиклассника, все эти мячики, но всё же это весело и лучше уж так, чем нудный бубнёж на той же «родной речи».
— Будете у меня говорить рефлекторно! Как инстинкт! – гордо заявляла Галина Васильевна.
Тучке приходилось работать наравне с остальными. Его привилегии главного художественного дарования класса нивелировались при входе в уютный филиал старой доброй Англии в полуразрушенной советской школе на севере Таджикистана.
Тут выяснилось, что Тучка не притворялся, а ему действительно по каким-то причинам было трудно запоминать что бы то ни было. Ещё у него были проблемы с концентрацией внимания и последовательностью изложения мыслей. Он терялся, запинался, мучительно вспоминал, смущался и терялся ещё больше. Выступления у доски, заучивание стишков и фраз были для него настоящей пыткой. Может быть он даже был аутистом, но кто будет с этим разбираться в 95-м году в Ходженте, на окраине мира.
«Господи, какой же он тупой…», — как-то раз в сердцах прошептала Галина Васильевна себе под нос, но я сидел на первой парте и к своему стыду услышал это. Мне стало страшно обидно за Тучку, который в этот момент усердно морщил лоб и старался просто каким-то физическим усилием выдавить из мозга нужную информацию.
«Садись уже…», — вздохнула Галина Васильевна. Тучка мрачнее тучи уселся на свою последнюю парту (тут он старался отсесть куда-то подальше от центра событий, от доски, от этих словесных игрищ). Галина Васильевна что-то вписала в журнал, я изловчился и увидел двойку. Пощады у неё не было. Это была справедливая оценка Тучкиных знаний, но мне внезапно очень захотелось, чтобы роботы с его рисунков в этот момент взлетели и испепелили своими бластерами эту упрямую тётку.
Между тем Галявася (как мы её прозвали) действительно знала своё дело. Даже у таких, казалось бы, безнадёжных учеников (а к английскому мы подступились из-за нехватки учителей только к пятому классу, стартуя прямо с алфавита) начало что-то получаться. Загадки, песенки, скороговорки, диалоги по ролям. Это и правда работало.
Мы продвигались вперёд, бойко рассказывали короткие зарисовки о семье, время от времени повторяли что-то в её излюбленной игровой манере. И только Тучка, которого даже она к тому моменту оставила в покое, по-прежнему терзался на задней парте, героически списывая домашние задания у кого придётся.
— А теперь повторим наш любимый ЭйБиСи! – провозгласила Галявася. — Нам кажется, что мы всё знаем, но нам это иногда только кажется!
Урок обычно заканчивался игрой и этот был не исключением.
— Я называю любую букву, а вы тут же говорите мне – какая следует за ней. Это быстро! Но не кричим, а поднимаем руки! Для тех, кто ещё не ответил это шанс получить свою пятёрку! Начинаем: F!
Это было легко. К тому же в этот день у нас было два урока английского подряд, и я уже получил свою пятёрку. Именно поэтому я не стремился участвовать в игре и увидел, как изменилось лицо Галины Васильевны на букве Q.
Я обернулся. С задней парты впервые за всё это время тянул руку Тучка. Он так робко, неуверенно её поднял, но его всё равно было видно, большого, внушительного. Галявася жестом остановила гвалт. Класс замер, а вместе с ним и весь мир.
— Ну, Иван…, — как-то неожиданно мягко сказала она. Мне показалась, что она сама так опешила, что даже назвала его по имени, вместо обычных этих фамилий. Не по школьному. Словно какая-то нежность, смешанная с надеждой, были в её тоне.
Тучка громко встал, выпрямился, откашлялся и торжественно выпалил: АРЭСТИЮ!
Какие-то доли секунды было не ясно, что произошло.
После грянул хохот. У меня свело живот.
Позади всхлипывала Катя Бауэр. Рядом со мной колотил ладонью по столу Саид, отличник и любимчик всех учителей. У раскрасневшейся, улыбающейся и силящейся сдержаться Галины Васильевны в уголках глаз стояли слёзы. Тучка робко улыбаясь и явно не понимая, что случилось, посмеивался вместе со всеми, совершенно растерянный.
Прозвенел спасительный звонок. Мы засуетились. Это был последний урок пятницы.
— Давай дневник! – сказала расставлявшая оценки Галявася оторопевшему Тучке.
Мы вышли из школы в ароматную душную весну и уселись на горячие камни.
— Ты хоть понимаешь, что ты четыре буквы в одну слепил! – Катя Бауэр подтрунивает над Тучкой.
Тот, механически запомнив мнемоническую распевку алфавита, почему-то решил, что между Кью и Ви есть загадочная буква Арэстию, вместившая в себя RSTU. Мы снова смеёмся.
— А сколько она там тебе поставила?
Тучка молча протянул нам открытый дневник. Там напротив последнего урока красовалась размашисто выведенная пятёрка.
— Вот это да!
— Как? Не может быть!
— Это она тебе поставила, за то, что ты хоть что-то запомнил!
— Нет, за то, что ты всех рассмешил!
Тучка улыбается, пожимает плечами.
— Это… Несправедливо это! – вдруг произносит Саид. – Вот я всё учил и мне пятёрка. А он – ничего. И ему тоже пятёрка.
— Но это же такая… смешная пятёрка, Саид!
— Но я же знаю, а он не знает. Он же у нас домашку списывает.
— А ты у меня матешу списывал однажды, и чего?
— Но он же неправильно ответил. Если ему пять, то почему нам не шесть, или хотя бы не пять с плюсом…
— Так у тебя пятёрок много, а у него всего одна. Это не меняет ничего. Это как шутка такая. Всем же смешно было.
Тучка стоит и внимательно слушает наш разговор. Он всегда настолько спокойный и тихий, что заслужил репутацию мебели, при которой можно говорить всё что угодно без стеснения, в том числе и про него самого.
— А может…а может она ему поставила, чтобы он духом поднялся. В себя поверил.
— Так не может быть. Я сам слышал, как она говорит, что он тупой.
— Она сказала «скромный», Саид…
— Нет, я слышал, она сказала «тупой». Слушай, только тупой так может, как он сегодня.
— Что ты сказал?.. – Тучка внезапно подошёл вплотную к Саиду.
— Тупой. Отойди от меня. Ты.
Саид попытался толкнуть Тучку в грудь, но тот внезапной размашистой богатырской оплеухой обрушил Саида портфелем на спину, как огромного жука.
— Она. Она сказала, что ты тупой. Не я. – Саид заныл, размазывая по лицу кровь и слёзы, и пошёл прочь в парк, то и дело оглядываясь.
Он был очень старательный отличник и отец его был начальником ЖЭКа. Крикливый толстый мужик, вечно выяснявший что-то с кем-то во дворах. Они жили в нашем доме. На следующий день Саид не пришёл в школу. Но Тучку он отцу не выдал.
— Она правда сказала, что я тупой?
— Правда, Тучка. Я слышал тоже.
Он предложил мне встретиться за школой после уроков и был очень серьёзен.
— Кажется, ты должен таким же сильным как и я быть… Ударь меня по лицу.
— Это зачем?
— Я Саида нечестно стукнул. Это же не он сказал. Ударь. Надо. Чтобы справедливо.
— Да не нужно это.
— Нужно. Бей.
— Как бить?
— Ну… Кулаком, как я его.
Даю ему неловкого тычка.
— Это не так было. Вот прям резко давай. Да просто сделай и всё.
— Не получится у меня. Всё. Я ухожу.
У Тучки задрожал подбородок. Он вот-вот расплачется. Я стою и знаю, что не смогу.
— Ну, пожалуйста. Чтоб справедливо.
Он жалобно смотрит мне в глаза. Кивает «давай».
Зажмуриваюсь и швыряю руку почти наобум.
Чувствую кулаком мягкие губы.
Вскрик.
Кровь.
Время.
Галина Васильевна наладила ситуацию с английским в нашей старенькой школе. Её ученики становились чемпионами городских олимпиад, как и на прошлом месте её работы, как и на позапрошлом. В городе не было ни одной международной организации, в которой бы не работал какой-либо её выпускник. Она получала международные награды и была заслуженным учителем чего-то там Английского и Королевского.
Мы уже давно выпустились, а она всё учила и учила новых детей, сухонькая, чопорная, со своими неизменными мячиками, играми и песнями. «Ландын из зэ кэпитал оф Грейт Бритн энд э вэри олд таун» раздавалось в старом кабинете с бархатными шторами и макетом Биг Бэна. Она умерла прямо на уроке, как актриса на сцене, изрядно напугав учеников, а на её похороны приехал сам Британский консул.
Саид работает каким-то влиятельным чиновником в городском хукумате Худжанда, города, в котором мы ходили в школу. До обновления городского сайта на первой странице даже было видео, где можно было заметить его перед трибуной внимательно слушающим речь мэра. Этот отличник всё так же сидит на первой парте. А вот английский ему пригодился разве что для общения с одним своим одноклассником.
Ваня Тучков работает иллюстратором в городе Сиеттл. Английский стал его вторым родным настолько, что он и предложения не может произнести без английского слова, забыв какое-либо русское. «Я узнал это после смолл-ток с моими коллигз», «мы имели с братом бранч», «я с ними не совсем эгри». Он рисует городские дома, логотипы, пейзажи и людей, но иногда и роботов тоже. И он всё такой же огромный и неуместный возле пластиковой доски с маркерами.
Я не только расквасил Тучке губу, но и рассёк руку о его зубы. Всякий раз, глядя на его фото, я ищу шрам на верхней губе. Присматриваюсь. Увеличиваю. Шрама нет. На самом деле, его не было уже через месяц после того случая, но я всё равно его ищу, ведь у меня над средним пальцем правой руки шрам есть до сих пор.
Кажется, всё это справедливо.
Слава Малахов
Креативный директор и поэт, автор, идеолог и администратор паблика и музыкального ансамбля "Дореволюционный Советчик", родился в Луганске в 1985 году, жил в Таджикистане, России и Украине.