805 Views
* * *
Ночью убегай из дома
В олимпийке на пижаму –
Научу тебя плохому
В темноте за гаражами.
Вечер северных окраин
Снегом южным припорошен.
Я пою Захара Мая
И кажусь тебе хорошим.
Мы едва с тобой знакомы,
Но плохой казаться силясь
Ты зовёшь в свой тихий омут
Пока черти отлучились.
Старший брат на русском марше,
Мама пашет, папа квасит.
Не стремись казаться старше –
Жизнь сама потом подкрасит.
Будут партаки-скрижали,
Будут ранние морщины,
Будет Ба́ли, будут дали,
Будут разные мужчины.
Будет много, дорогая,
Охуительных историй –
Мы ж из детства уезжаем
Кто на скором, кто на скорой.
Это в Ницце целоваться
Могут дети у причалов.
Где тут нам любить в пятнадцать –
Нам бы выжить для начала.
Где-то ночь сгущает воздух
И наводит сладкий морок,
А у нас темнеет поздно…
Тут бы было лет по сорок
Что Ромео, что Джульетте.
Здесь Россия, здесь веками
Правят пожилые дети
Молодыми стариками.
Я вангую, что однажды
К расписной поставит стенке
Нас седых, томимых жаждой
Вертухай с лицом младенца.
Как кредитные проценты
Неизбежный, планомерный,
Всех поставит на коленки.
Вот как я тебя, примерно.
Впрочем, это всё не точно.
В этом хладе замогильном
Счастье, как эффект побочный,
Пусть не часто, но стабильно.
Не тушуйся, это юмор.
Будь фартовая по масти.
Да, и набивать не вздумай
Моё имя на запястье.
* * *
Ты исполняла картинно рондаты, мостики.
И не умела считать карманные денежки.
Ты меня знала всего-то неделю с хвостиком,
Но почему-то решила, что мы поженимся.
Верила в амулеты с особой силою,
Карты таро, гороскоп и прочую мистику.
И что Близнецы, обычно, ужасно милые…
Кажется, я испортил тебе статистику.
Я был уверен в собственной офигенности.
Я был весёлый и наглый, погода – хмурою.
А у нас практически не было общих ценностей.
Впрочем, зачем они, с такой-то фигурою…
Вслух на скамейке тебе читая Де Сада, я
Думал, что сдашься мне, как другие, быстренько.
Помню, как первый раз отметил с досадою:
Кажется, ты испортила мне статистику.
Осень. Май месяц. Небо покрыто тучами.
(В Питере ведь зима и три вида осени)
Город сидит на снеге, а после мучится
Долгими и промозглыми отходосами.
Но на ветру нам было с тобой не холодно.
Мы целовались и с неба летели листики.
Не для любви пора – говорят астрологи.
Кажется, мы испортили им статистику.
Время проходит, опыт приходит с опытом.
Мозг – эрогенный ганглий зрелых любовников.
Ты, как всегда, не то, не так и ни попадя.
Я – никогда, нигде, не там и не вовремя.
И предавая дни былые анафеме
В них вонзая слова, как острые кортики,
Строили наших взаимных проступков графики…
Кажется, эта статистика нас испортила.
Метеозонд не надёжнее штампа в паспорте.
Завтра плюс тридцать нам сулят, как в Италии.
А по статистике вроде должно быть пасмурно.
Всё же случаются разные аномалии.
Всё же случаются, стоит разок отчаяться.
Ты научилась жить, я поверил в мистику.
Да, по статистике чаще не получается…
Слушай, а может нахуй эту статистику?!
* * *
Поцелуй во время медляка.
Старый усилок, спортивный блок.
Помню, как стеснялся стояка,
Но поделать ничего не мог.
Все же смотрят как на дурака!
Смотрят, с нашей Классной во главе.
Ты была подружкой Игорька,
Хулигана из Восьмого Вэ.
С ним пришли крутые крепыши,
Чемпионы школы по борьбе.
Я был лысый, потому что вши.
Я совсем не нравился себе.
И тебе не нравился совсем.
Был обычный, в общем-то, чувак.
И не мог привлечь тебя ничем.
Ну, по крайней мере, думал так.
Не разбил о голову стакан.
Ни один не прогулял урок.
Я же никакой не хулиган,
А ботан, не то, что Игорёк.
Ты его хотела подразнить,
Я не подходил для этих дел…
Но случайно на пути возник
И сбежать банально не успел.
И теперь мы кружимся в толпе.
Озираюсь, будто бы шпион,
Покраснев, вспотев, оторопев.
Тони Брекстон и Селин Дион,
Как маст хэв всех школьных медляков.
Голову туманит сладкий хмель.
Я, как щёголь, в новеньком трико.
Дезик друга, батина фланель.
Ты была в косухе и в говно.
Пудры толстый слой поверх прыщей.
Кстати, ты мне нравилась давно.
Класса этак с пятого ваще.
Ты сказала: Игорёк гондон.
Ты сказала: он тупой нахал.
Я подумал: шанс на миллион.
Я подумал…нет, я просто взял
Запустил в копну твоих волос
Руку, встал поближе, сжался в ком
И поцеловал тебя в засос
На глазах у всех и с языком.
Я собрал всю смелость, что была
В том далёком и нелепом мне.
Помню, ты пощёчину дала.
Всё, что дальше, помню как во сне.
Всё, что дальше: ночь и школьный двор,
Драка, кровь во рту, бухло и смех.
Но ты вряд ли знаешь, что с тех пор
Я смелее и отважней всех.
И когда я, нежничать не став,
На вокзале дал отпор ворью,
И когда солдатиком с моста
Я сигал в бурлящую Дарью,
На мопеде ехал через лес,
И когда в горах ходил в дозор,
И когда карабкался на ТЭЦ,
И когда мы бились двор на двор,
И когда я крал цветной металл,
И когда ебошил Игорька –
Мысленно тебя я целовал,
Как тогда, во время медляка.
Времени немало утекло.
Всякое бывало, знай – держись.
Я по правде то ещё ссыкло.
Без тебя бы не дерзнул ни в жисть.
Как я эти двадцать лет прожил?
Всё как в школе, всё такой же шут.
В десантуре так и не служил,
Но зато освоил парашют.
Написал немало разных строк.
Вырвался из наших ебеней.
Парашют тебе не Игорёк,
Эта тема малость пострашней.
Но шагать приходится когда
Через люк в пугающую синь –
Я тебя целую иногда…
Всё ещё работает, прикинь.
* * *
Малой точкою отсчёта
над просторами, где не был,
из изведанного возле
в неизведанное там
белый шлейф от самолёта
перечёркивает небо,
синеву на до и после
разделяя пополам.
Беззаботная суббота
новый день жарой устелет
виды шпилей истончая
в мезониновом окне.
Белый шлейф от самолёта
горизонту параллелен
растворится и растает,
словно память обо мне.
Небо будет синим зноем
бесконечное, живое,
плавить очертанья линий,
поглощая белый дым
и точь в точь как то, другое,
что его роднее вдвое –
под ресницами твоими,
только с росчерком моим.
Но однажды скажет знаком,
эхом виденного раньше,
ветер с берега чего-то,
сон реальный и смешной –
заблестит, покрытый лаком,
город радостно-оранжев.
Белый шлейф от самолёта –
возвращение домой.
Посмотри ка: вот он, вот он,
сочленяя оба края
неба, этот мир сужает
в шумный аэровокзал.
Белый шлейф от самолёта,
как моя к тебе большая
и немыслимая радость –
никуда не исчезал.
* * *
Жизнь в суровых тонах без прикрас pretty much like a deal,
бьёт и нежит в объятьях своих, вязких, что суперклей.
Женщины часто рожают детей от кромешных мудил,
красивых, как Марлон Брандо до главных ролей.
Дети напоминают котов и сов,
с глазами отцов, что крепятся к маминой голове.
Женщины их растят в уютном раю цветов
с мужчинами, надёжными как стена или BMW.
Но бурный день отправляя в камин заката,
согревающего тоскующие города,
когда новое небо привычно зовёт куда-то,
когда прошлое гаснет, как пламя свечи, когда
тихо рассядутся ангелы снов бестелесны
на зыбкой границе мерцающего бытия –
они читают легенды им и поют им песни,
сложенные о таких, как я.
Времени полный кошель, не страшен и страшный суд,
когда уд ради странных причуд побеждает ум,
мужчины часто влюбляются в чёрствых холодных сук
в возрасте согласия на всё ради крупных сумм.
Сок сук заменяет скука, речей их чушь
их больше не тешит и дочь заменяет мать.
Мужчины стареют в гостиных их нежных душ,
когда победить страшнее, чем проиграть.
Но оставляя скучать по себе планету,
мечты доверяя лишь падающей звезде,
где страны на чёрном означены пятнами света,
где завтра зарёй золотой пробуждается, где
солёные и бездонные гулкие океаны
кажутся синими лужицами с высоты,
не плачущие никогда суровые капитаны
украдкой роняют слезу о таких, как ты.
Я влюбился в тебя – погодная аномалия,
магнитная буря или просто твои пироги.
Ты влюбилась в меня и это чертовски нормально.
Этой участи не избежали даже враги.
Этот город корнями врос в край небесного моря.
Его явно строил не архитектор, а сомелье.
Что ни улица – то поэзия, что ни дом – то история.
Но даже он не настолько красив, как ты в этом белье.
Дети наши будут нас краше, мамкины броши, папкины краши.
Семь футов под килтами, десять тысяч под килем.
Они вырастут не в стенах дворцов, а на крышах башен
и однажды покинут их на нейлоновых крыльях.
В наследство получат твой холст как хлыст и мой стих как стяг,
научатся, всех возлюбя и заочно простя
смеяться в лицо мудилам, танцуя на их костях.
А легенды о нас они прочтут в новостях.
Слава Малахов
Креативный директор и поэт, автор, идеолог и администратор паблика и музыкального ансамбля "Дореволюционный Советчик", родился в Луганске в 1985 году, жил в Таджикистане, России и Украине.