393 Views
С той стороны
Кровавым брюхом вверх всплывает рыба,
Ревет прибой.
Мой друг, мой враг — за то тебе спасибо,
Что ты — живой,
За то, что мне легко шагать по краю,
Тебя забыв,
За то, что буду верить, умирая,
Что ты не лжив.
Мой старый гёз, в минуты перед боем —
Живой, живой! —
Ты вспомнишь песню, где шагали двое
Под лязг и вой,
В седом лесу нехоженную тропку
Меж двух судеб,
Солдатскую горелую похлебку
И черствый хлеб.
Молотят ядра по обломкам башен,
По мостовой
Спасибо, что в кровавой этой каше
Хоть ты — живой!
Что можно петь, над пепелищем стоя,
Не знать вины,
А главное — не ждать тебя из боя
С той стороны.
Сальери
Плачет Сальери,
Тоской непонятной выжат.
Лист разлинованный возле руки дрожит.
Моцарт уехал в Прагу.
Там можно выжить.
А повезет — научится просто жить.
Как он посмел — уродец, пигмей, холера,
Взял и уехал,
Уебище,
Пидорас…
Вену скосило ливнем.
Надрывно-серым.
Дуб-император опять отменил заказ.
Плачет Сальери.
Отчаянье душу гложет,
Взял и уехал,
Ну взял и уехал, гад…
С кем обсудить политику, святый Боже —
И написать анонимку,
Как год назад?
Пишет оттуда: “Поставили Дон-Жуана,
Счастлив, как сука — какие там голоса!
…Пес я бездомный, Тони…
Вернуться?
Рано.
Пусть уж закончится черная полоса.”
Пишет оттуда:
“Здесь кофе намного хуже.
Чешский учу.
Помогает соседский сын.
Как там, у нас? Ты носище не вешай, друже,
Не допускай до сердца хандру и сплин.
Если припрет — приезжай, я тебя устрою.
Будем работать.
Хоть нищие — но вольны”…
Вена крепит обычаи,
Ходит строем.
Надо бы маршей — к началу Большой Войны.
Все как обычно — да этот придурок где-то….
Зябко в квартире,
Сифонит из-под дверей…
Ну ничего.
Мы тебя упакуем в гетто.
Я напишу,
Что по матери ты — еврей…
Кляксой — вернись!!!! —
Растекается по бумаге.
Будь человеком,
Утешь, успокой, согрей!
…Мы прошагаем по вашей засратой Праге,
Мы понастроим тюрем
И лагерей,
Что мне твои легенды про рабби Лёва,
Что мне твой голем,
В печенку его итить?
…Ты понимаешь, Моцарт,
Что мне — хуёво?
Ты понимаешь, Моцарт,
Как страшно — жить?!!
“В Праге отзывчив зритель,
Лазурны дали,
На островерхих крышах танцует свет.
Только вот там — не родина.
И едва ли
Там я останусь…
А впрочем…
Вернуться?
Нет.
Здесь негодяй и бездарность сидит на троне,
Душит свободу.
Честность.
И красоту.
Мне за тебя обидно и страшно, Тони!”
Страшно тебе, убоище?
Я учту.
…Взять бы в загашнике честь, доброту, отвагу,
Да и порядочность — тоже не кот нассал…
Яд протухает.
Моцарт уехал в Прагу.
“Жить продолжаю.
Реквием — дописал”.
Скоморошина
Черный, черный, черный звон,
Срежем липу,
Спилим клен,
Срубим ель,
Взорвем сосну…
Это, брат, не про войну.
Красный, красный, красный знак —
Не для форсу —
Просто так.
Кто шуршит? Пойду взгляну…
Это, брат, не про войну…
Серый домик в три трубы,
Лес не тратим на гробы.
Просто канем в тишину…
Это, брат, не про войну.
Синий, синий, синий глаз —
Спи, мальчонка, про запас.
Я сегодня не засну —
Это, брат, не про войну.
Белой краской — пол-лица:
Слушай сказку до конца:
Плачет желтая луна,
Кровь струится из окна,
Вишня корчится в огне,
Скачет саван на коне,
Скулы голодом свело,
Губы солью обмело.
То не птица, то не зверь,
То не морок льется в дверь —
Скоморох поет в плену…
Это, брат…
Это, брат…
Это, брат…
Хорошо, что не за нами
Эне-бене-купорос,
До свиданки — трое суток…
Мир безумен — не вопрос,
А еще — вонюч и жуток.
Умножаются нули,
В унитазе гаснет пламя….
Эх, как плохо, что пришли —
Хорошо, что не за нами.
Можно выжить кое-как,
Если все принять и взвесить…
В Соловках стоит барак,
А в Ухте построят десять.
Взвейтесь, люди всей земли,
Мастурбируйте на знамя…
Эх, как плохо, что пришли —
Хорошо, что не за нами.
Не случилось мятежа,
Не разбили нос тирану:
Жизнь-то все же хороша,
Умирать-то все же рано.
Боги корчатся в пыли,
Им давно не место в храме….
Эх, как плохо, что пришли —
Хорошо, что не за нами.
Хорошо, что мы в говне,
Хорошо, что все и вместе,
А того, кто хочет вне —
Арестуйте и повесьте.
Жаль, не съездить на Бали,
Да и с Турцией засада…
О, к Сергеичу пришли?
Бля, к Романычу пришли?…
Епт…. к Давидычу пришли?….
…Вы за мной?
Я свой!
Не надо!!!!!
Два изгнания
Осени касание,
Сопли бахромой…
Кто из нас в изгнании,
Ненаглядный мой?
Яблоки нападали
Под текучей тьмой..
Вспоминать-то надо ли,
Ненаглядный мой?
Звезды желтоглазые
Едут по прямой…
Кто из нас наказанный,
Ненаглядный мой?
Впрочем, нахер личное,
Хватит и соплей.
Мой галут привычнее,
Твой галут теплей.
Здесь — решётки с катами,
Там — морская гладь…
И звучит раскатами:
“Доп..делись, бл…!!! “
И душа обглодана,
И уста немы…
Есть ли где-то родина
Для таких, как мы?
Два окошка светятся
Сквозь ракетный вой…
Может, там и встретиться,
Ненаглядный мой?
Моя смерть стоит за моим плечом
Не свихнуться бы, думая, что почем
В этот проклятый небом год…
Моя смерть стоит за моим плечом
И патроны мне подаёт.
Старый друг — не печалит, не злит, не лжёт,
Не бросает меня одну
И, наверно, по-своему бережёт
Чтобы с боем пойти ко дну.
Мы притерлись друг к другу за все года,
Искореженные войной.
Ей непросто со мной, понимаю, да,
И, похоже, не ей одной…
Мы сражаемся там, где смолчать — мудрей,
Где полно безоружных среди зверей,
Где толпу распирает от удальства,
Где бессильны и принципы, и слова,
Где оковы крепки,
Где ржавеет честь,
Где спасения — нет,
Но надежда — есть,
И, служа ей щитом,
И служа мечом,
Моя смерть стоит за моим плечом.
Нас швыряет фортуна то вверх, то вниз,
Обрывая до срока нить…
Позабыты и верность, и гуманизм —
Для чего их теперь хранить?
Зло струится по жилам церквей и стран,
Добротой его не унять:
Там, где высился раньше один тиран,
Идиоты поставят пять.
Мир, каким его помнили, обречен,
Хуже худшего — мир иной…
Моя смерть стоит за моим плечом
И присматривает за мной.
Защитит, если лезу я на рожон,
Перевяжет того, кто судьбой сражен,
Улыбнется кому-нибудь через строй,
Будет мамкой,
Любовницей,
Медсестрой,
Если голос мой сел
И рука дрожит —
Скажет тихо, но твердо: “Попробуй жить!”
И, служа мне щитом,
И служа мечом,
Моя смерть стоит за моим плечом.
А когда оборвется последний звук
И горнист упадет в траву,
Я возьму этот меч из прозрачных рук
Не в легенде — а наяву.
Я расправлю кольчугу, и в тишине
Ледяной прозвенит металл…
Это значит, что смерть подарила мне
Самый лучший из всех финал.
Улыбнись, дружок, не гляди сычом,
Не последний покуда бой…
Моя смерть стоит за моим плечом —
Чтобы выжили мы с тобой.
Шел день войны, шел год войны…
Шел день войны,
Шел год войны,
И нет конца войне.
Лишь по ночам приходят сны —
Обычные вполне.
Там не подполье, не блиндаж,
Не суд и не СИЗО –
Рисует тонкий карандаш
Прозрачно и сизо:
Вот — Ереван,
Высок и рыж,
Вот — Харьков,
Вот — Ашдод..
Коты глядят с зеленых крыш,
Веселый дождь идет,
Каштаны падают в траву,
По мостовой звенят…
…Но как далёко наяву
То время от меня….
Теперь сам черт не разберет,
Куда ведут пути,
И жизни дать обратный ход —
Не поле перейти.
Разбиты плоскости земли,
Забыт родной порог.
Друзья теряются в пыли
Израильских дорог,
Ползет кровавая заря
С заката на восход,
И письма — зря,
И песни — зря
Уже который год.
Каштан сгорел,
Разрушен дом,
Ни звука,
Ни следа…
Я закрываюсь рукавом
И плачу от стыда.
Во сне — родной уютный мир,
Кафе и фонари…
…Но где-то сонный конвоир
Идет к моей двери.
Он безразличен, словно смерть,
И не его печаль,
Что вряд ли я смогу допеть
И докричаться вдаль.
И он ведет меня вовне,
Во двор непроходной,
И ставит, видимо, к стене —
Как водится, спиной…
Он быть не хочет палачом,
Он убивать не рад,
Но за крутым его плечом
Я вижу гарь и ад,
Я слышу ржавый визг пальбы
И смех Большого Зла,
А по периметру — гробы,
И несть гробам числа…
…А по ночам приходят сны.
Там море и коты,
Восход луны,
Разлет Двины,
И — улыбаюсь –
Ты.
Где-то в маленькой вселенной
Где-то в маленькой вселенной
Сквозь века и времена
Над страной орут сирены —
Что же это за страна?
Пахнет гарью,
Плачут дети,
В ванной прячется семья…
А луна все так же светит —
Дура-дурой — но своя…
В детской брошены тетрадки,
Стал убежищем подвал,
Лишь сирены, как в припадке,
Тянут дьявольский хорал.
Гибнут женщины и дети,
Старики
И молодежь…
Кто теперь за все в ответе?
…И ответа — не найдешь…
Мир — в огне,
Войне
И страхе,
Смерть крадется, словно тать…
На всеобщей этой плахе
Жертв давно не сосчитать.
Но покуда сердце бьется,
Гулко,
Рвано,
Тяжело,
Ничего не остается,
Кроме — выжить,
Всем назло.
Не согнуться.
Не оглохнуть.
Взяться за руки — нам всем.
…Миру — быть.
Убийцам — сдохнуть.
Мазл тов,
Барух Ашем.
Люби и знай эпоху за дверьми
Люби и знай, голубчик мой,
Эпоху за дверьми,
Ее повадки, запахи и лица —
Здесь все антиутопии, какие ни возьми,
Шутя в реальность могут воплотиться.
Вглядись, дружок, в эпохин вид,
Всмотрись в эпохин взор —
Трусливый, ражий, от задора пьяный:
Сегодня был “Каллокаин”, а завтра — “Скотный двор”,
А “мыкают”, похоже, постоянно.
Учись, скрывайся и таи,
Забудь, как раньше жил,
Носи колпак и сипло дуй во флейту,
Иди на суд,
Иди на бой,
Веселый, как дебил —
И празднично гори по Фаренгейту.
Средь палачей и стукачей ищи подпольный свет,
Ищи добро среди говна и гнили.
Попробуй, сука, поломать истории хребет —
Пока тебя в колодки не забили.
Ты — эмиссар иных миров, Румата без штанов,
Атлант без гречи и Мак Сим без башни,
Пускай и совесть не чиста,
И подвиг твой не нов —
Ты избран, чтоб похерить мир вчерашний.
Твори, дружок, иной расклад вот с этими людьми,
Штрихом Родена
И смычком Казальса.
Но в час, когда придет пора построить новый мир —
Смотри,
Чтоб дивным он не оказался.
Страдальная
А пойду-ка я из дома да во поле,
Ты ищи меня, свищи, лютый враже —
Вот охраннички ушами прохлопали,
Стукачи и не заметили даже.
А в суму сложу слова да понятия,
Кандалы свои — приметы эпохи…
Не засадите вы всех, без изъятия —
Будут петь-плясать шуты-скоморохи.
Будут петь-плясать да водочку пьянствовать,
Посреди унылых рож окаянствовать,
Зазвучат в глухом углу мироздания
Не былины, а частушки— страдания:
“Ой ты Вася-василёк,
Не перечь невесте —
Будешь братьев убивать,
Станешь грузом двести.”
“Полюбила гитариста,
Вот тебе и номер:
Ты в Москве, а он в Тбилиси,
Хорошо, не помер!”
“Как на площади попеть
Собралися девки.
Посадили на три года
Просто за распевки!”
“Время нынче непростое,
Не шути, не балуйся.
Если грохнут невзначай —
Сразу Богу жалуйся.”
“Мама, мамочка, смотри —
На трибунах упыри!”
“Отвернуться и накласть —
Вот такая нынче власть!”
Города по всей Руси — словно вымерли,
Вместо неба — раскаленное олово.
…А конвойные идут по Владимирке,
Им, заразам, и тепло, и не голодно.
Как ни бегай — от судьбы не отвертишься,
Как ни бейся — а конца не видать ещё.
Ты заря ль моя, откуда ты светишься?
Из концлагеря, сынок…
Из-за кладбища…
Живем, коллеги, как в раю
Живем, коллеги,
Как в раю —
И ты поешь,
И я пою.
Какой восторг!
Какой накал!
Гудит рожок,
Звенит кимвал,
Херачит медь,
Слюнит свирель —
Единство!
Благо!
Общность!
Цель!
В экстазе слился общий хор.
Играй, оркестр!
Сияй, мажор!
Пятьсот рядов
По тыще рыл — –
И ты дебил,
И я дебил.
Хоть справа встань,
Хоть слева сядь —
И будешь дрянь,
Говно и блядь.
Какую робу ни надень —
И я мишень,
И ты мишень.
Куда ни плюнь,
Кого ни пни —
Есть “мы”, братишка,
И “они”.
Весь мир на клетки разделен —
И я шпион,
И ты шпион,
И каждый — брат,
И каждый — гад,
Предатель,
Сволочь,
Ренегат.
Под гогот, плач и гром литавр
Всех пожирает Минотавр.
И как на это ни глазей —
Я не Тезей,
Ты не Тезей.
И каждый — гол,
И каждый — слаб,
И каждый — труп,
И каждый — раб.
И всяк — палач своей судьбы…
Но!
Восставали и рабы.
Лети, мой друг
Какие там мосты, мой друг,
Какие зеркала?
И каждый дом, и каждый луг
Давно сожжен дотла.
Не дотянуться, не вздохнуть,
Не досказать строку.
Быть может, позже, как-нибудь…
Не на моем веку.
Лети, покуда неба синь
Открыта над тобой,
А мне — чернеющая стынь
И склад пороховой.
Тебе — и птицы, и вино,
И песни, и сердца…
А мне завещано одно:
Не гаснуть до конца.
Мы все, что нам судьба дала,
Растратили с лихвой.
И лишь беды колокола
Звонят над головой.
Последний бой.
Последний стих.
Ходынка
И Хатынь…
Мне просто некуда идти —
И незачем.
Аминь.
И нет путей, и нет дорог
В решетчатом окне.
Дай бог тебе, мой друг,
Дай бог
Не помнить обо мне.
Очень темная сторона
В конуре своей укромной,
Бессознательно,
Во сне
Человек живет на темной,
ОЧЕНЬ темной стороне.
Подчиняется устоям,
Тихо молится на власть.
Главный смысл: не стать изгоем,
В отщепенцы не попасть.
Это милое местечко
Так похоже на музей:
Заходи.
Присядь за печкой.
Только тихо.
Не борзей.
Что ж ты вздрюченный какой-то?
Ждешь какого там рожна?
Вот паек тебе.
Вот койка.
Вот работа.
Вот жена.
Вот карьера.
Отпуск.
Дети.
С колбасою бутерброд.
Даже книги!
(В черном свете
Запрещенка не пройдет).
Получай на входе номер,
Заполняй свою тюрьму.
Ну и хрен, что ты не помер.
Здесь не выжить никому.
Я знаю, что нельзя молчать
Я знаю, что нельзя молчать
И говорить.
Нельзя зачать, нельзя начать
И повторить,
Нельзя закончить и решить,
Нельзя страдать,
Утешить, умереть, дожить,
Забрать, отдать,
Нельзя глаголы рифмовать —
Не Пушкин, чай,
Нельзя свой бред публиковать —
Дневник, прощай!
Нельзя вовне, нельзя внутри,
Пойми, старик…
А впрочем, как ни посмотри —
Тебе кирдык.
Зайди в свой крафтовый кабак,
Возьми пивка.
…Над сорной кучей вьется флаг,
Хана близка.
А мы вставали, шли и жгли
Земли кусок…
Бормочет радио в пыли,
Звучит вальсок.
И танцевать нельзя, и петь,
И целовать.
Лишь можно — с целью околеть —
Маршировать.
На окнах — ржавчина заплат,
Горчат снега,
И молча смотрит Старший Брат
Из утюга.
Нельзя молитв и матюгов —
Прости, СашБаш! —
А нужно больше утюгов,
Чтоб мир был наш.
Горит, горит двойное “ять”
Над головой:
И по прямой нельзя гулять
И по кривой.
Торчит под крышей пулемет,
Молчит,
Строчит…
И нас, простите, не ебет,
Зачем торчит.
Мы просто пыль, песок, цемент,
Мы — пустота,
Многоголовый монумент
Без глаз и рта.
Нельзя ни плакать,
Ни шутить,
Ни горевать,
Ни разозлиться,
Ни простить,
Ни убивать,
Нельзя противиться судьбе,
Топтать газон…
Сидели буквы на трубе.
Теперь — в СИЗО.
Ходи, унылый, как осел,
Плечом к плечу…
Я, видно, враг.
Мне можно все.
Я жить хочу.
Хоть словечко мне скажи
Сахер на хер, соль на раны,
Сон ложится на поляны,
Спят и пуля, и топор,
Спит расстрелянный в упор,
Спят чудовища из сказки,
Закрывает морок глазки,
Чтобы сбыться наяву…
Я стою.
Тебя зову.
Где ты — справа?
Где ты — слева?
Виснут в небе гроздья гнева,
Из колодца кровь течет —
Все поставим на учет:
Куклу грязную без глаза,
Обгорелый бок “КАМАЗа”,
Шепот в кухне,
Свет в окне,
Надпись мелом на стене,
Фонари на перекрестке…
Слева — белые березки,
Справа — черные “ежи”.
“…Хоть словечко мне скажи…”
Бьют в истерике литавры,
Затаились минотавры,
За оврагом пулемет
Колыбельные поет.
Детский сад, больница, школа…
Справа — пусто, слева — голо,
Труп в пшенице,
Труп во ржи…
“…Хоть словечко мне скажи…”
Босиком иду навстречу.
Черный полдень,
Красный вечер.
Надоело жить во лжи?
“…Хоть словечко мне скажи… “
Сахар на хер, соль на раны.
Упаду.
А может, встану —
Васильками вдоль межи…
“…Хоть словечко мне скажи…”
Гордость — горькая приправа.
Кто там правый,
Кто неправый,
Кто в Бутырку,
Кто в тайгу…
Ты прости.
И я смогу.
До встречи, друг — когда уйдет война
Весь этот мир — таков, каков он есть —
Перечеркнула неблагая весть.
И нечем крыть.
И нечего жалеть.
И нечему взмывать, парить и тлеть.
На сердце — камень, ржавчина и сталь,
Решетка-вертикаль-горизонталь.
В уме — попытки выстоять в петле.
Мечты — в столе.
И ноты — на столе.
Не развернуть времен тяжелый ход,
И страшно, что часы стучат — вперед,
Что беспросветен день.
Что полночь зла.
Что судят нас за добрые дела.
Всей радости — что вышло хоть кому
Оставить с носом отчую тюрьму.
Где свидимся теперь — пойди пойми…
…Стучит ноябрь железными дверьми.
Оборвались канаты,
Сгнил причал.
Конец пути.
Начало всех начал.
Часы остановились.
Тишина.
До встречи, друг —
Когда уйдет война.
Александра Неронова
Композитор, режиссер музыкального театра-студии "Тенер", поэт и художник-график. Родилась в подмосковных Люберцах, всю жизнь живет в Москве, много путешествует автостопом, увлекается историей, любит железные дороги и заброшенные заводы. Не замужем, двое взрослых детей.