76 Views
В шестнадцать лет много сложных вопросов, на которые хочется ответить. И дело тут не только в любви, которая, конечно, самое главное. Есть вещи, которые хочется назвать вечными, потому что они созданы не для пользы, а чтоб в них просто верили, и всё.
Ну вот, например, мы живём в великой державе или нет? Вроде, как только включишь телевизор и увидишь, сколько у нас внешних врагов и внутренних проблем, кажется, что да. А как выключишь и глянешь в окно на помойки и гаражи, кажется, что нет. И всё-таки я думаю, что Россия — это сверхдержава, ведь хотя у нас, конечно, грязно, и на улице одни идиоты типа нас, но ведь в Америке тоже самое! Значит, уровень жизни, правозащита, продолжительность жизни и прочие либеральные мифы — это не критерий величия страны. Я вот хоть и маленькая, а понимаю, что чем сложнее и непонятнее национальная идея — тем круче сама страна.
Ну вот СССР, к примеру. Я там не жила, но в курсе, что это была супердержава, потому что никто не знал, что такое коммунизм, но все за него боролись. А у нас сейчас чего? Путин с Медведевым только и делают, что всем объясняют: это у нас потому-то, а это мы сделали затем-то. ЗАЧЕМ?!? Чем меньше объясняешь, тем глобальнее и величавее идея, а значит и страна не просто страна, а супердержава.
Но всё-таки есть в нашей жизни хрупкие ростки чего-то позитивного. Например, уличное движение, в котором никто не знает, чего ждать, ни от пешеходов, ни от машин. Или вот ещё многие жалуются, что, принося бумажку в учреждение, они не знают, какие ещё бумажки у них потребуют в ответ — это тоже хорошо, это стиль верховного божества, которое невозможно понять, и которому просто повинуешься. Если СССР был такой страной, то я даже готова стать коммунисткой, лишь бы нас все уважали и боялись за то, что мы сами не знаем, что выкинем минут через пять.
Казалось бы, а как это связано с реальной жизнью? Оказалось, ещё как связано. И рассказала мне об этом моя новая подружка Маруся Народицкая, с которой мы решили прогулять последний урок — из-за лени и хорошей погоды.
— Давай с тобой так погуляем, чтоб мы потом ещё долго вспоминали этот последний тёплый день сентября? — предложила я ей, когда мы спускались с крыльца нашей школы, уже заваленного окурками и пустыми банками из-под пива и энергетиков.
— Давай, только ты веди, я же не знаю здесь ничего, только две недели как переехала.
Для начала я решила повести Марусю на Дубровку, в сквер напротив шарикоподшипникового завода. Правда вместо завода в здании находился торговый центр, в котором я, кажется, ничего никогда себе не брала, а памятник героям войны в сквере был полностью загромождён овощными ларьками, но зато рядом была куча лавочек, возле которых взрослые мужчины пили пиво и курили. Найдя свободную лавочку, мы сели и решили, что, хотя можно открыть и пиво, день лучше начать с мороженого.
Было время обедов, и по площади бродили нестройные толпы офисных служащих в поисках дефицитной в этих местах кормёжки. Мимо нас прошли две девушки на шпильках и в строгих костюмах, остервенело пожирающих несвежую, разогретую в микроволновке шаурму. Их лошадиные лица не выражали никаких эмоций и напомнили мне сосредоточенную флегматичность коровы, которая не торопясь и не забивая голову вопросами выбора может с одной и той же скоростью сжевать клок сена или новую простыню, вывешенную на просушку легкомысленной хозяйкой.
— Вот коровы! — вполголоса заметила Маруся.
— Ты что, мысли мои читаешь? — удивилась я.
— Ну, вроде, да, немного умею. Говорят, в доме, где я выросла, проходила крутая магнитная аномалия, и у нас все там были немного странные. Кстати, я тебе должна кое в чём признаться…
— В чём? — удивилась я.
— Ну, помнишь, когда к нам мальчики приходили, и наш одноклассник Вова Жбанков упал в обморок, я ведь не коньяк пила, а незаметно себе в рюмку чай подливала. Я, Ань, вообще-то не пью.
— И никто не заметил???
— Никто. Я просто немного внушила, чтоб на мою рюмку никто не смотрел.
— Погоди-погоди. Но ты же сейчас вместе со мной покупала две банки пива!
— Ты точно в этом уверена?
Я запустила руку в пакет. В нём лежало мои две банки «Туборга» и две банки «Очаковского» кваса.
— Ну блин, ты, Машка, даёшь!!! — искренне восхитилась я, — слушай, а откуда ты приехала-то вообще? Неужели из Чернобыля? Я слышала, там дети аномальные рождаются, умеют с животными и птицами разговаривать, а когда чувствуют, что пришёл их смертный час, то с неба спускается волшебное НЛО, и добрые инопланетяне забирают их домой!
— Ну, Чернобыль от нас недалеко… может, и в нём, конечно, дело… Я, Аньк, приехала из такой страны, которой на карте нет. Я приехала из Левобережной Республики!
— Ого! А что это за республика такая?
— Город Киев знаешь? Про Майдан слышала?
— Ну конечно. Про оранжевую революцию не знают только глухие, мёртвые и те, кто в реанимации с черепно-мозговыми травмами в эти дни лежал.
— Ну и вот, прикинь, идёт оранжевая революция, все кияне…
— Кто-кто?
— Все киевляне ломанулись на майдан, и наш дом — двенадцатиэтажный, кстати — стоит без всякой защиты. И все жители понимают, что это грозит проблемами, тут и сверхспособностей не нужно, чтоб понять. Тогда нас всех собирает старшая по подъезду (а подъезд в доме один) и говорит, что в создавшихся условиях политической, информационной и прочей агрессии со стороны окружающего мира, наш дом объявляет независимость и провозглашает себя суверенной Левобережной Республикой!
— Кру-у-у-то!!! И что вы делали, когда объявили республику?
— Ну, в тот же вечер все законы переписали, потому что Украина, конечно, недостаточно радикальная страна. Старшую по подъезду избрали Президентом, она принесла присягу. Все несправедливые запреты мы отменили.
— А потом объявили войну Англии, Франции, Дании и в тот же день сдались в плен?
— Нет. После того, как мы перестали платить коммуналку, Украина начала экономическую блокаду, отключив свет и воду. Пришлось сдаться Киеву, который, конечно, не признал наших прав. Мы ещё долго пытались добиться справедливости, но ничего не получилось, и все отправились в политическую эмиграцию — в другие районы Киева, а я вот к бабушке в Москву.
— А что, Россия не признала вашу страну?
— Да с чего бы? Но Россия сделала ещё хуже: она отказалась признавать мой брак!
— Брак???
— Ну да, Аньк, я замужем, у нас же в Левобрежье брак был разрешён с трёх лет. Только вот Лёшку, мужа моего, сначала родители в Москву не отпустили, а теперь ни Россия, ни Украина не признаёт наше свидетельство о заключении брака, выданное, между прочим, правительством Левобережной Республики!
Я совершенно офигела от Марусиного рассказа и ещё раз пожалела о том, что мы живём в несовершенном мире, где невозможно принять такие законы, которые были бы для людей. Ну хотя бы, чтоб девочкам после уроков было разрешено часика два дополнительно заниматься физкультурой в школе, или точнее заниматься любовью с физру — ой, нет, что я говорю… блин, только б вот так случайно как-нибудь вслух не спалиться!..
А с другой стороны, в чём, как не в этом проявляется мощь и суперность нашей сверхдержавы? Государство только тогда сильное, когда оно проявляет силу — разлучая мужа и жену, бросая в тюрьму беременную женщину, отдавая в суд за словесно проявленную нелюбовь к ментам, проституткам и наркоторговцам. А если государство ничего этого не может, то кто его будет бояться и уважать?
Глубоко задумавшись, я не заметила, как вдруг поднялся сильный ветер. Маруся зябко поёжилась, и тут порыв стихии ударил по овощным палаткам, которые тут же захлопали своими пологами, как бельё на верёвке.
— Слушай, может, отойдём куда-нибудь, где не так ветрено? — предложила Маруся.
Мы едва успели дойти до тихой и уютной 1-й улицы Машиностроения, расположенной метрах в пятидесяти, как вдруг начался дикий ливень с градом. Схватив за руку свою подружку, я затащила её в ближайшую открытую дверь — это оказалась аптека.
— Маруся, а ты будущее предсказываешь?
— Есть немного. Но я пока ещё мало умею, а вот наша Президент сразу сказала, что Республике предстоит трагическая судьба.
— Слушай, как ты считаешь, я буду счастлива в любви?
— Будешь.
— И физрук ответит мне взаимностью?
— Не знаю. До того, как ты окончишь школу, наверно, не ответит.
— А на фига он мне потом?!? Вдруг он будет старый и некрасивый?!? Два года — это же невозможно, как долго! За два года можно вообще полностью сгореть!!!
— Кто его знает, может, через два года ты встретишь такого парня, что физрук тут же превратится в детскую мечту…
— Ох, слабо я что-то в это верю! Слушай, Маруся, а Россия будет сверхдержавой?
Маруся посмотрела на меня как-то немного грустно, и я почувствовала, что сморозила что-то не то.
— Ах, Анюта, зачем тебе это… Знаешь, будь уж лучше будь счастлива в любви…
Я открыла пиво, а Маруся квас. За окном весёлый московский ветер разбрасывал жестяные рекламные транспаранты и мусор. Град и дождь валились на землю с ужасным грохотом, уничтожая всё, что напомнило бы нам об этом ленивом и счастливом лете — возможно, последнем беззаботном лете в нашей жизни. «А я всё равно сохраню свою любовь!», — задорно и упрямо думала я, и ветер, как мне показалось, согласился со мной.
2009.