610 Views
* * *
ложные друзья переводчика:
незаметный сбой передатчика
странная потеря попутчика
тихий всхлип весёлого ситчика
ложные друзья переводчика:
скрежетанье автоответчика
откровенье сбитого лётчика
жалкие слова челобитчика
ложные друзья переводчика:
ух-ух-ух-ух-ух миномётчика
тратататата пулемётчика
тратататата автоматчика
трататата автоответчика
трататата сбитого лётчика
тратататата челобитчика
тратататата передатчика
трататататата попутчика
тратата весёлого ситчика
переводчик не заикается
просто из него вырывается
то что мы доселе не ведали
то ли мы неловко обедали
то ли нас неправильно подали
* * *
на сиреневом сколе луны,
под скрипенье часов неисправных
учредят свою школу ждуны –
те, чьи пальцы в косу сплетены –
свой союз приблизительно равных,
и начнёт стрекотать метроном,
отмеряя реальность вторую:
“спи почаще”, “сходи в гастроном”,
“до базара на двадцать втором –
встретишь лёгкую смерть ветродуя”
все трёхкрылья прибрежных земель,
приходившие в детстве ночами
к дон кихоту в пустую постель –
вот ты вырос, и понял теперь
что они наяву означали?
ждём и ждём, запахнувши плащи,
дня, когда приоткроется ларчик,
ветхий холст бытия затрещит,
ветер в море зажжёт ветерщик,
как фонарь зажигает фонарщик –
поскорее бы. невмоготу.
духота эта невыносима.
доезжачий томится в поту –
чу, не рог ли? – и гонит – “ату!”-
гибель скорую третьего рима.
* * *
репку-сурепку подсадили к богу – таньку-фонтанку вытянуть не могут – бросили питер вышли на раздолье – там средиземье да нечерноморье
что же поёшь ты – косвенный хозяин – режущую кромку коренных окраин – так что ли и мыкать – макать в политуру – вервие мыло да литературу?
с неба посветят масляною плошкой – и не заметят – что-то вроде глитча – ходим до смерти звуковой дорожкой – тёмными пробелами вписанные в личку
кто тяжеловесны – христовы невесты – кто невесомы – те идомасоны – спайсы для спейса выглядят инако – так что посмейся – раз уже поплакал
так что не надо – исцелять недужных – жаждать награды – радовать ненужных – денег аская – прибавлять к избытку – буквы сметая – на живую нитку
сон стань травою – туча стань грозою – подвой привоем – коза дерезою – слово моё верно – слово моё крепко – подсадили к богу – репку-сурепку
[небывальщина]
как в годину злую мы
испекли печенье
в шапку меховую мы
собрали ополченье
пропили исподнее
да гору серебра
что за тварь господня
ползёт из-под пера? –
зыбь земная светлая
страшнее чем морская
предвещает след её
вглубь не отпуская
полосы под веками
песок между ресниц
ждёт меж человеками
падающий ниц
падает одно лицо
тотчас встает другое
палится и молится
течёт своей рекою
злой скотопрогонною
соберя в ладонь
слёзы и огонь свои
слёзы и огонь
гражданину минину
писателю бажову
всем досталось поровну
минору и мажору
на горе пожарский
тоскует о земле
легкий и поджарый
об одном крыле
и с тех пор всё тянутся
слепые и глухие
колдыри и пьяницы
иваны и тахиры
в тёмную вселенную
в нынешнем году
по колено в землю
крякну и уйду
[хэмфри, бог art’а]
плечи обнажены.
поднявшейся мути придонной
гуще чем здесь
во всей аравии нет.
бог писклявой луны,
четыре дня как рождённой,
перебегает
из тени в тень
через свет.
летний аперитив
обстановки оперативной
в полицейском участке
цедит дежурный
сквозь
трубку карандаша,
любуясь на торс
спортивный,
отразившийся в зеркале
шкафа для формы,
свой.
так легко, наклонив
под нужным углом
всю землю,
режиссеру сна,
эпигону
прошлых побед,
штамповать нуар
про деньги, вино и еблю
на густом бульоне
южных широт.
но нет –
циник новых дней,
прежних долгов взыскатель,
ничего не ждущий
от устаревших фраз,
приходи ко мне,
кибернетичитатель,
я – электрик бук.
взгляни в мой стеклянный глаз
* * *
кончились лапша, и соль, и мыло.
кончились чернила у писца.
музыку хайфая заменила
музыка высокого конца.
трепетная песня часа ночи,
наступив на горло, настает,
та, где каждый бычит и пророчит,
и любви прохода не дает.
нынче север выбирает кенар,
а зарянка выбирает юг.
в горловой машинке контртенор поменял серебряный мундштук.
расскажи, родная, у кого ты,
музыка, на время заняла
гимн, что заглушает миномёты
и иные вечные дела?
в городе великом, где утихнут
марши и разрывы в свой черед,
чья подсветка в телефоне вспыхнет?
чья душа от нежности замрёт?
в день святого тилидилидая
чьи, в себя пришедшие едва,
голоса, охрипшие от лая,
замычат забытые слова?
* * *
в рыбе – фосфор. исправляет память.
ешьте рыбу, и тогда внутри
станет день, в который тихо падать
будут все по счету раз-два-три,
с тишиной ночною предрассветной,
сеткой снов и нитями дождей
станет мир, просторный и посмертный –
зомби-апокалипсис today,
как ни в чем живущий не бывало –
греет юг и холодит восток –
ротный и отрядный запевала,
песня-прилипала между строк.
только иногда, очнувшись, вздрогнет –
к свежей ране приложили йод –
смерти дух, как парфюмерный пробник,
брызнет – и покоя не даёт.
* * *
л.р.
лень вставать и до ночи слоняться,
отгонять кадавров и лисиц.
после каждой смены декораций
пыль густая в воздухе висит.
карточка заполнена, и снова
на убогом шуке бецалель
продается грёбаное слово
из далёких северных земель.
горстка сна на сморщенной ладони
из ночной протянута стены,
и слова-слова потусторонне,
но понятно соединены.
памяти кого бы не хотелось
затрещал фонарик и погас:
мелос логос мелос логос мелос
ахтунг ахтунг автор среди нас
* * *
когда они на том конце залива
по очереди – дима-маша-дима –
мне пишут это вязкое письмо
о том как долго разбирались в чувствах
как занимались поиском корней
(почти чуковский) ездили в чайковский
нет то есть в воткинск
длинные отсылки
и метатекст любимый метатекст
и представляли
я сижу с метаксой
и с таксой (погулять сосед просил)
и вязну вязну опоздав на лето
на жизнь на метафизику на всю
непрожитую глубину начал
и серую банальность завершений
и чувствую как будто это шейминг
как будто верхневолжский гуру шеллинг
танцует в кабинете у врача
письмо идет прихрамывая
в нем
нет запятых абзацев нет конца
семь сорок пять уже написан зебальд
слепая ящерица новой прозы
сидит на камне греясь
ни о чем
не думая вернее развивая
развертывая мысль самой собою
отбрасывая тень свою как хвост
и продолжая жить уже без тени
и да мне это нравится и да
я не ищу уже как делал раньше
сургуч конверт и визу главпочтамта
и в воздухе жужжит какой-то дрон
бог знает наш иль вражеский лазутчик
и где-то на другом конце залива
сквозь смерть и воду проступают буквы
которые соединяют нас
* * *
посланец нахуй зол, но справедлив:
по сёлам собирает ополченье,
под сенью многовековых олив
смертельным ядом пичкает печенье,
готовит информационный слив.
гонцом из пизы быв еще вчера,
заучивает гендерные роли,
(а память-то уже не так остра),
зубрит ночами явки и пароли,
заутреню, панк-рок, etcetera.
(курьер на самокате, юный шкет,
ещё не завербованный в контору,
наивен, мягкоуст, полуодет,
рутины не пугается, повтора,
забвения за давностию лет)
“kurier poranny” утром принесут,
согреют, дабы не вредить суставам.
о боже, боже, сердце стало старым.
от скармливанья молодым волчарам
захватанные рифмы не спасут.
Геннадий Каневский
Геннадий Каневский (р. 1965) — московский поэт и эссеист. Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. Автор восьми поэтических книг, выходивших в издательствах Санкт-Петербурга, Москвы и Нью-Йорка, и книги избранных стихотворений «Сеанс». Публикуется во многих российских и зарубежных изданиях. Лауреат премии «Московский наблюдатель» за заметки о литературной жизни (2013), премии журнала «Октябрь» (2015), спецпремий «Московский счет» за книгу «Сеанс» (2016) и за книгу «Всем бортам» (2019).