299 Views
* * *
Сюжетом называя трафарет,
ты примеряешь жизнь к шаблону –
не дай бог где нечаянный просвет
без санкции Синедриона.
И только боль – ожог, удар, порез
напоминает – рамки-то чужие,
их жил живой, он жил их без,
потом их жили, жили, жили.
На ложе измерительное ляг
в Прокрустово единство жажды,
страх или страсть, а оглушает лязг
гильотинный: каждый, каждый, каждый.
И если кто из всех
попробуй,
так тот – и заповедь, и грех.
Здравствуй.
* * *
Обращение к искусству перестало быть сакральной судьбой и стало сакраментальной профессией.
* * *
Изгои уличного братства! –
нам не отмаяться вовек,
До крови из носу стараться
Добиться зваться “человек”.
Давя без смысла, лишь бы сладить,
Где – честно льстя, где – лебезя,
На одну доску к всем залазить,
Пусть зная: мне сюда нельзя.
Не то чтоб явно помнить лбом,
А чем-то темным, что потом.
* * *
Столкнувшись в ежедневной пляске,
Сжимаешь сердце в кулачок,
Боясь нечаянной огласки
Себя без маски скул и щек.
Не озирайся с перепугу,
Смахни случайный пот со лба –
Крепиться, чтоб не спиться с круга,
Тебе забота и судьба.
Хоть бы и с неба трубный глас,
Не вздрагивай – он не для нас.
* * *
И пыль Отечества вгорает как напалм,
когда пол-человека пьяно бьет
крючком из пятерни по культям ног,
а это он рассказывает нам
как будто он вчера чинил сапог.
Наш дядя Петя вечно пьет и врет,
но есть на свете тайна наших мам,
что нашему кварталу Богом дан
сапожник дядя Петя. Он один
пришел из класса, где учился сын
неважно чей. Мальчишка перерос
длиной пол-воина из-под Москвы
и слушает его, и все свои
болят старухи, дороги до слез.
* * *
Я этот негр. ответственность – за все
несет создатель, виноват творец,
затейливый зловещий режиссер.
Как бы не так! Не верю, что ты есть.
О твердой власти память сохранит
сознание веками бритых лбов.
На слом бараки вечных пирамид
и мавзолеи, просто склад гробов.
Быть виноватой страшно наотрез
убогой совести, лишь тычется
наивный и нелепый интерес
куда ни попадя, едва будя
сознание. Вина фактически
лежит на мне. Я сам себе судья.
* * *
По человечьей крови на гвоздях
учи цвета знамен: течет, текла,
засохла, струп отсох, заржавела
и – черные лохмотья мяса. Так.
В глаз попадает солнечный пустяк,
глаз ослеплен, не замечает зла,
по ветру развевается зола,
по ветру развевают рыжий прах,
и все сначала – солнце, море, свет,
и можно жить и не искать ответ
и думать, что здесь все само собой.
Ласкаясь, черт возьми! боясь и льстя,
упругой, выгнутой спиной блестя,
волна – тюлень играет со скалой.
1980-1989
1972 (“Андрей Рублев”)
я дал тебе обет молчанья
о чем мне с ними говорить?
твои убогие созданья
умеют грабить резать бить
драть баб и убивать младенцев
жечь стариков
и боже мой
ты посмотри на это тельце
на эти трупы
кровь и гной
ах русь истерзанная злая
еще не русь а дикая орда
забитая больная и тупая
уродливая родина моя
Майк Гиршовский
Гиршовский Михаил Иосифович, родился в Куйбышеве в 1951 г. С 13 до 45 лет жил в полутора сотнях метров от Волги, стихи смолоду выхаживал, топая ночами по набережной, в 1998 переехал в США (Мэйвуд в 15 милях на запад от Чикаго) и стал Гиршовский Майк, Girshovsky Mike. Датировка текстов приблизительная по памяти, по публикациям в ЖЖ, ФБ и Telegram. Участвует онлайн в Международном Тартуском фестивале имени В. А. Жуковского с его начала и раньше, когда он назывался по-другому. В 2017 стал начитывать тексты в youtube, канал назвал «Видеоблог поэта (тм)», он был предположительно первым таким способом публикации стихов. Издал в Ridero кучу книжек. В конце 2022 года был опубликован в №4 ROAR.