189 Views
Элегия
Поздравь меня… я прибыл в эмпиреи!
Здесь тоже ждут Мошиаха евреи,
А мусульмане – Ису и Махди.
И по Христу скучают христиане.
Я, словно пёс, обнюхал все герани,
Но не нашёл тебя. Ко мне приди!
…И будем снова ждать с тобой и верить,
Что люди мы, а звери – это звери,
А сердце – это сердце, там – в груди.
О, что ещё? Могу ли заблудиться?
Иль заблудился, думая, что вот
Со мной навечно милые мне лица
Пребудут в ожидании щедрот?..
Мне тягостно, когда тебя нет рядом.
И я стою сейчас под листопадом
Воспоминаний, – все они, шурша,
Проходят сквозь меня; я, верно, тоже
Одно из них… И вновь моя душа
Уносит их туда, где жизнь моложе…
Тянемся к Древнему Риму…
Тянемся к Древнему Риму и Древней Греции,
Драхмы остались от них, а ещё сестерции,
Портики, дротики, груда камней с колоннами…
Будем как древние, будем же благосклонными!..
После себя – на прощанье – оставим облики
Неких брелоков, звезду, что застряла в облаке…
Кто-то о нас пусть помыслит в конце истории,
Флешку нащупав, SIM-карту в густом цикории.
Жизнь к нам добра…
Жизнь к нам добра, а мы к ней – злы,
Мы из неё плетём узлы.
И задыхаемся немало,
И наша грудь дышать устала.
В хитросплетениях тугих
Мы родились всего на миг.
И лёгкость мира не познали
Ни в пьяной свалке, ни в танцзале.
Деревьев полусонный серый…
1.
деревьев полусонный серый
дождями снова умащён
расцвёл скелет
ручьи в карьеры
впадают словно в капюшон
полна печаль тепла и света
и в радости светло тепло
весна
пернатыми воспета
пышнеет
шею обожгло
2.
там
где чёрное солнце
там золото чёрное
а у нас оно жёлтое
словно
опавший
лист
нас
родили
на свет
солнцепоклонники
и мы тоже ослепнем
чтобы смотреть
сквозь лупу
Круг
С тобой уснули рано утром,
Проснулись – в окнах полумгла.
Луна гуляет в небе круглом,
Сама таинственно кругла.
Фонарь в проулке светит кругло,
Вокруг порхает живо моль.
Звезда, которая потухла,
Зажглась над кругом наших доль.
…И наши лица округлённо
Опять сближаются в ночи.
Глаза в глаза впадают – словно
В лиман весенние ручьи.
Круглы объятья, губы, плечи…
И совершенно нет углов,
И сделать их как будто нечем.
В кругу уютно, свет лилов.
Деревья сбрасывают вес…
Деревья сбрасывают вес,
Теряют жидкость облака,
Душа – под сводами телес –
Покинуть хочет старика.
Христос воистину воскрес,
Пусть не обходит нас тоска,
Когда раздвинется навес
И плоть нам станет не близка.
Лишь об одном сейчас грущу –
О том, что к телу я привык.
Ловлю губами солнца блик,
А ухом – фьють и чик-чирик,
И прибегаю вновь к плащу,
Грозы заслышав мощный рык.
Арбуз
Мой приятель обзавёлся пузом
И в толпе на митинге загруз.
Я ему сказал:
– Ты стал арбузом!
Он же мне в ответ:
– Я съел арбуз!
Спорить с ним – недобрая примета.
В небо не подпрыгнет, как Дедал.
Да и никому не нужно это –
Чтоб арбуз арбузы поедал.
Война отпустит бороду бойцу…
Война отпустит бороду бойцу
И скажет, что растительность – к лицу.
Носи её, пока не отцвела,
Хотя и не раввин ты, не мулла,
И даже никакой не ваххабит.
Мужчине борода не повредит…
Не ты один! Сократ, как говорят,
Был тоже, словно облако, брадат,
И думы, точно локоны воды,
С его стекали наземь бороды.
А в детстве посетил меня…
А в детстве посетил меня мудрец.
В лицо мне заглянув, сказал:
– Отец.
А я ему:
– Да нет же, я ребёнок!
А он в ответ:
– Признайся, наконец…
Потом со мной уселся под стрехой.
– Мне б кофейку, а то язык сухой.
Я чашку подал.
– Видишь, – он привстал, –
Ты мне отец приёмный, аксакал.
Люди стены возводят…
Люди стены возводят — чтоб видеться реже.
И стены меж ними стоят как призраки баррикад.
Люди были добры и дружили,
но разная кровь у людей
и разные мысли.
Эти смотрят на запад,
а те — на восток.
Возникает конфликт непременно.
Мир, казавшийся им безграничным,
обрастает границами вдруг, как надел сорняками.
И становится тесно,
и хочется стену разрушить,
чтобы вновь подружиться,
но чаще — чтоб землю отнять,
расширяя границы своей территории — власти.
Люди — волки, но также — ягнята.
Единая суть!
Словно Каин и Авель
в семени тёплом Адама.
Пишет – надеется…
Пишет – надеется, занят сакральным делом.
Дело мертво без надежды, любовь мертва,
Вера извечная, в платьице обгорелом,
Ходит пред Богом, колышется, как трава.
Если бы дара письма он лишился, разве
К делу другому не вышел, не преуспел?!
Плотник подчас равнодушен ко всякой фразе,
Молча шлифуя родник деревянных дел. –
Труд его жив, и лицо, как лицо Сократа,
Напряжено, он в действительность погружён,
Словно доска, над которой навис горбато,
В образ творенья вминая земной поклон.
Виктор Гюго
Виктор Гюго – безумец или гений –
Сквозь пугало Парижа держит путь,
Закутан в плащ; и нищий на колени
Пред ним упал, и просит что-нибудь…
Под фонарями шлюха оголила
Морщинистую, низменную грудь.
А мальчуган, объемлющий перила,
Не ел давно, не трудно ветром сдуть…
Отверженные: тени подворотен,
Гнусавых тесных улиц, пустырей, –
Глотают ночь, их суп капустой плотен.
Уж лучше распрощаться поскорей…
Но он остановился, замер будто,
И чувствует: две чёрствые руки
С него срывают плащ, сдирают круто
Сначала шарф, а после – пиджаки.
Пусть забирают… лишь бы не убили…
Им неизвестно, кто он в жизни, там…
А он Гюго! – поэт, писатель в силе
И драматург, бредущий в Нотр-Дам.
Слаб человек по своей природе…
Слаб человек по своей природе,
Ибо не камень, не медный шип.
Вроде травы, певчей птицы вроде…
К чёрной земле, к небесам прилип.
Пот с него каплет, трудна работа,
Хлеб достаётся ему и крест,
После себя оставляет фото
И тишину потаённых мест…
Вот, он ушёл, растворился как бы.
Думать о нём – проницать насквозь
Вечную реку, её ухабы,
Если родиться вам довелось.
Был человек, а вчера – не стало,
Дверью не хлопал, и был как дом.
Мне бы хотелось открыть немало
Зданий, где свет – на стенах – кругом.
Слова
Слова, как люди, старятся, и нам ли
Их воскрешать, когда взамен тех слов
Другие сквозь расставленные марли
В мир проникают пеной голосов?
Рождаются, взрослеют потихоньку,
На пенсию выходят и в музей,
Дабы поведать каждому ребёнку,
Как тяжко быть без новых словарей.
И Лазарь, обновившийся в пещере,
Сменил, должно быть, прежний лексикон,
Поскольку по-другому в наши двери
Войти накладно – в голову времён.
Не терпят дети – правнуки особо! –
Дремучих предков, даже если их,
Давно усопших, выудил из гроба,
Пройдя сквозь марлю, выверенный стих.
Танцовщица
Посмотри,
Сколь искусно танцует
Эта еврейская девушка!
Тело её, как тростник египетский,
Изгибающийся под ветром.
Разве служанка она фараону
Или тебе, слуге нищего?
Шестеро мужчин,
Натянув шестиконечный ковёр,
Удерживают её над землёй.
Хотя, если присмотреться,
Ступни её отделены от ковра
И волосы её, поблёскивая,
Водят вокруг неё хоровод.
Когда же она остановится,
Замрёт, притянув к своей
Тянущейся в небо руке
Мимолётного ангела,
Волосы солоноватыми кудрями
Накроют её лицо
И потекут ниже,
В стремлении отдохнуть
На её упругой груди.
Пёстрые ленточки
Маленькой девочки
(Как будто это было вчера)
Выросли вместе с ней.
Но и теперь, словно дети,
Цепляясь за её талию –
Талию танцовщицы, –
Послушно разбегаются в стороны,
Повторяя движения
Самой жизни.
А иногда, касаясь плеча
Кончиком подбородка,
Она властно пронизывает нас взглядом,
И ямочки по краям её рта
Трепетно углубляются.
И тогда она делает шаг
И ступает по воздуху
Как бы по винограду,
Который собрал
Таинственный винодел.
Вениамин Ленский
Литературный псевдоним харьковчанина Алексея Лебедева. Родился 31.03.81. Окончил Люботинскую школу-интернат для детей сирот, Харьковскую академию физической культуры. Пишет стихи, прозу. Лауреат областного конкурса-смотра молодых писателей «Молодая Слобожанщина» (2006–2010 гг.), поликультурного конкурса-фестиваля «Много языков – один мир» (Киргизия, 2012 г.). Публикации в журналах «Харьков - что, где, когда», «Крещатик», «День и Ночь», «Введенская сторона», «Артикль» (Израиль), в альманахе «Левада» (Харьков), в интернет-журнале «Пролог» и др. Живёт в Харькове.