545 Views
* * *
Прошлое входит в дом и садится передо мной,
Как пёс-мутант с человеческими руками,
И пялится прямо в душу, придавленную войной,
Молчит и моргает не веками, а веками.
А я чем-то занят: заполнить спешу формуляр,
За газ заплатить (да и сам вроде как под газом),
Подпись на чеке: «Александр Александрович Симулякр»,
Прошёл сквозь бумажный огонь да накрылся медным экстазом.
И я как бы не чувствую, не замечаю этого пса,
Хвост постоянно виляет у ног моих здесь хотя им,
А ведь, между прочим, аз есмь его злой хозяин,
И от взгляда на шерсть его так и лезут на зад глаза.
«Бау! Вау!» – прошлое лает (ну, что, покурить травы?),
Любовь убегает за весом, у каждой культуры отмена есть,
То ли три кобры склонились ко мне, то ли три головы
Собачьи, а рядом – красотка Ненависть.
Я говорю ей: «Тебе что надо? Уйди, отстань»,
А она отвечает: «Давай целоваться, Сань!»
Я говорю ей: «Да сгинь ты, господня срань!»
А она отвечает: «Куда ж я в такую рань».
Было, не было, да прошло, закопали милых,
Раскатали асфальт над ямами, сделали луна-парк,
Во имя отца народов, пиво, вино, табак,
А они под аттракционами ворочаются в могилах.
Было, не было, а кто старое второпях помянет,
Тому барин вольной не выдаст, свинья его деток съест,
Председатель партии мёртвых всех соберёт на съезд,
Я и сам на пути туда, но пока ещё там меня нет,
И моё настоящее, словно ящерица в железном ящике,
Таращится в будущее, а там только тьма и тьма.
«Эй, что вы делаете? Кто вы? Куда же меня вы тащите?»
Но тюремщики – просто дни, и куда тут ни ткни – тюрьма.
Я говорю, бормочу, мычу, но ни бе, ни ме,
Рот забит целофаном, состояние тошное.
Я молча кричу: «Зачем ты пришло ко мне?!»
«Бау! Вау!» – отвечает прошлое.
И, возможно, поэтому пятьдесят первой моей весной,
Куда деться, не знаю, с торчащими из языка стихами,
Когда входит прошлое и садится передо мной,
Как страшный пёс с человеческими руками.
Трофеи
Ванёк был славный паренёк,
Он верил крепко в мужскую дружбу,
И как-то в солнечный денёк
Ушёл на службу.
Сказала на прощанье мать:
“Дай прикурить им! К чему нам войны?
Не надо с нами воевать!
Вернись домой ты”.
Стучал колёсами состав.
Хоть сел на место, как на иголки,
Уснул без задних ног, устав,
Ванёк на полке.
Бубнил в учебке командир:
“Ну, что, герои? Хотите драться?
За родину, за русский мир –
Спецоперация”.
И вот Ванёк забрался в танк,
Заехал в город, чуднó для парня –
“Пузата хата”, “Укргазбанк”
Да “Перукарня”.
“Пошли, – позвал его старшой. –
Хоть нету краше своей параши,
Пошлёшь гостинец небольшой
Домой мамаше”.
Мешок болтался на плече,
Дымила чёрным многоэтажка.
Ванёк подумал: “Ну, ваще,
Почти как наша”.
Как сухо выстрелы звучат!
Бах! Бах! И рядом легли два трупа,
Как смайлики в весёлый чат –
“В контакте” группа.
Раздался крик из-за угла:
“А ну-ка, сука, ты чо, тупая?”
Через лежащие тела
Переступая,
Они зашли в ближайший дом,
В пустых квартирах ломали двери.
Старшой сказал: “Детей не бьём,
Ведь мы не звери”.
Но там и не было детей,
А только ветер свистел зловеще
На двух непрошенных гостей,
Искавших вещи.
Ванёк набрал себе мешок –
Господь услышал его молитву:
Взял новый тостер, а ещё
Электробритву.
Старшой сказал: “А хули, брат?
У нас не будет волшебной феи,
Так у врага берёт солдат
Себе трофеи”.
В коробку всё сложил Ванёк,
Домашний адрес в четыре строчки
Он написал и спать прилёг,
Сжав мысли в точки.
А в пять – подъём! Не ссы, братан,
Ты не на горке садишься в санки,
Не тесно в банке паукам,
А тем, кто в танке.
Колонна шпарит по шоссе,
Эх, Украина, а жизнь – малина,
Как вдруг им прилетело всем
Из “Джавелина”.
Ванёк был славный паренёк,
Жаль, вместо мозга лишь каша с маслом,
Как будто вспыхнул огонёк,
И всё погасло.
Домой вернулся он в гробу,
А через месяц, хотя не точно,
Всё то, что вынес на горбу,
Прислали почтой.
И вот сидит на кухне мать,
Глядит на тостер, электробритву,
А в телевизоре опять
Зовут на битву.
* * *
«Да, – говорила она. –
Да, деточки мои,
Вот сейчас пролетит,
Вот сейчас пролетит и затихнет,
Не пугайтесь, ничего страшного,
Мама с вами, мама с вами,
Ничего страшного».
Она успокаивала их и говорила,
Говорила, говорила, говорила,
Говорила,
Словно не замечая,
Что они
Уже
Не могли ответить.
* * *
Говорят, мир спасёт любовь да ангелы горнии,
Мол, узри лучшее в ближних, как в себе самом,
Но лето любви закончилось в Калифорнии
В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом.
Говорят, расти твой сад, и добро в сердце твоём
Прорастёт цветами невиданной красоты,
Но никто не учил, что делать, если горит твой дом,
И сад растоптан, и всё, что есть – только ты,
Точнее, даже не ты, а какие-то ошмётки тлена есть,
А кроме этого – право на нeнaвиcть.
Твоё право нeнaвидeть cтрeлявшиx в твоих детей
И проявлявших при этом творческую прыть,
Твоё право ненавидеть непрошенных гостей,
Именно ненавидеть, а не любить.
Твоё право не подставлять щеки в ответ на удар,
Твоё право от ярости на стену лезть,
Твоё право жeчb врaгa и радоваться, чуя жар,
Твоё право на ненавидеть.
Говорят, говорят, говорят, а потом прилетает ракета ненавидеть – взрыв! – и дома горят.
Говорят, говорят, говорят, а потом слова заканчиваются, вместо слов за снарядом летит снаряд.
Говорят, говорят, говорят, можно даже сказать – конкретно пuздят.
Говорят, говорят, говорят, а потом в твой город приходит отряд
Вражеских солдат, и начинается ад,
О котором почему-то молчат, молчат, молчат,
И только когда люди y6иты, растоптан сад,
И нельзя историю повернуть назад,
Все вокруг опять говорят, говорят, говорят,
А всё отравлено, сам воздух – яд,
И больше нет ничего, чему в сломанном мире замена есть,
А есть только одно – право на нeнaвиcть.
Твоё право нeнaвидeть империю и её солдат,
Несущих не свободу, а оккупацию,
Твоё право нeнaвидeть их вождя и его рыбий взгляд,
И всю Poccийскую Фeдepaцию,
Твоё право на оборону, право на отпор,
Твоё право в небе и на земле на месть,
Твоё право, не использованное до сих пор –
Твоё право на нeнaвиcть.
Говорят, мир спасёт любовь да ангелы горнии,
Мол, узри лучшее в ближних, как в себе самом,
Но лето любви закончилось в Калифорнии
В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом.
* * *
Привыкая к боевому духу,
Шёл солдат российский молодой,
Оставляя трупы и разруху,
Кровь и запах гари за собой,
С матерком и пухлыми губами,
С разумом, ушедшим в мутный сон,
С душными жестокими мечтами,
В Харьков, Мариуполь и Херсон,
Чтобы, суки, поняли, кто круче,
Чтобы сдох от страха каждый лох,
Для того и женщину замучить,
За спиною – хищный русский бог.
Это шли не римляне, не греки,
Не в ночи подкрадывался тать –
В Украине, в двадцать первом веке,
Жизни от людей освобождать
Шёл солдат – убийца из России,
Вор московский, дикая орда,
Подчиняя мир мертвящей силе
И уничтожая города.
Рисунок: Здислав Бексиньски (Польша)
Александр Дельфинов
Александр Александрович Дельфинов (Смирнов-Гринберг) - поэт, музыкант, журналист, перформер. Родился в 1971 году в Москве. Учился на историко-филологическом факультете РГГУ, а также в университетах Бохума, Вены, Берлина. Поэт, музыкант, журналист. Автор поэтических сборников «Веселые нечеловечки» (2000), «Анестезия 2084», «Воробьиный атом» (2013). В 2017 году в Берлине вышла книга под названием #TriggerWarningPoetry. Живёт в Германии с 2001 года, проживает в Берлине и Кёльне.