80 Views
* * *
А военных стихов не хотелось,
А хотелось совсем о другом:
О девчоночке в платьице белом,
О девчоночке в виде нагом.
Но сгорает моя Украина.
И чем песни писать о любви,
Остаётся лишь смерти картина,
Сколь прекрасное ты ни зови.
Я сюртук заменил на спецовку,
И осунулся, и постарел.
И сосед, недокрасивший Волгу,
Ловит родину в голый прицел.
Не смешно и невесело это –
Оставаться в своем доживать.
Раньше были певцы и поэты,
А теперь надо пули ковать.
Ты прости меня, бедная юность,
Что не справился тут я с тобой.
Так бы вниз ненавязчиво плюнуть,
Подперевшись кухонной трубой
И шагнуть в неизвестные дали,
Где, пожалуй, Есенин и Блок.
И сказать, что я здесь отскандалил,
Получив пару пуль себе в бок.
* * *
что было раньше – стул ли, лезвие –
простым, то пало в отчество твое.
кричит россия и манит европа
с усталым взглядом сонного циклопа.
куда же деться – в центре как-никак
живешь себе, рассеивая мрак,
крылом махаешь, клювом загребаешь.
эпоха изменилась. не убавишь
и не прибавишь. эти на бали,
другие в павлодаре на мели,
а третьи по пентхаусам блатуют.
четвертые же до сих пор воюют.
насколько все едино здесь теперь,
что не поймешь, что приоткрыта дверь
в новейшее, типичное живое.
потоп прошел. пора. ведите ноя.
куда же деться? верно, никуда.
сойдутся стены сами. города
освоят с суетой, чего здесь нету,
в преддверии какой кончины света.
на что рожден я? видимо, на то,
чтоб подвести черту, подбить итог.
еще чуть-чуть – и вспыхну я, исчезну
чуть вероятней, нежели воскресну.
* * *
так, словно из бытийной каши,
что точно съедена доныне,
восстанет память дней вчерашних
вразрез горящей украине.
как будто не было вот это,
а я как раньше по проспекту
иду в пальто свое одетый
и добиваю сигарету.
со мной любимая, со мною
мои друзья. мы пьем винишко,
и мы не тронуты виною
того, что жить – пожалуй, слишком.
такой прорез дневного света
во тьму разрушенных высоток,
где город кажется планетой,
плодящей уличных “двухсотых”.
так встретились в моем сегодня
взаправду жизнь и лишь подобье.
так лето высится господне
среди знакомого надгробья.
и я не знаю, что мне делать –
шагнуть ли в память или дальше.
и солнце высится несмело,
боясь быть обвиненным в фальши.
но я усну и снова будет –
известное без разделенья:
все те же уличные люди,
все то ж со смертью столкновенье.
и я скажу, что неслучайно
живем мы в холоде собачьем.
пусть бытие твое печально,
зато хотя бы однозначно.
* * *
а если умирать, то только утром,
когда засветит солнце мне в окно.
когда накроет снега перламутром
и не с кем будет жить мне заодно.
не видевший войну себя не видел,
не видел нашей жизни строевой.
живой всегда на всех за все в обиде,
он сам не знает счастья, что живой.
пока висок твой не лизала пуля,
не пролетал над теменем снаряд,
ты мог себе раздумывать о стуле,
петле, со смертью сверив циферблат.
но там, где смерть, – вот там ты хочешь жизни.
и не важны “зачем” и “почему”.
есть Бог ли и зачем служить отчизне.
лишь выжить – вот тебе ответ всему.
так если умереть, то точно утром.
другого блага мне не подгадать.
создатель на земле задумал мудро,
где время жить и время умирать.
* * *
зачем стихи твои, убогий,
когда душа сто лет как плачет.
беги скорее, делай ноги
туда, на сталинские дачи,
от этих сталинских подвалов,
от этих серых подворотен,
где счастья сроду не бывало,
беги, сжимая крест господень.
чтоб ничего тебя не сбило,
не выбило из рваных ритмов.
как лошадь, загнанная в мыло,
беги долой от челобитных.
беги вперед, назад, налево ль –
куда, неважно – лишь бы утром
вставало над равниной белой
земное солнце златокудро.
беги, как парусник поэта,
покоя ищущий доныне,
пока восьмое чудо света
не отразится в украине.
там отдохнешь и, отдышавшись,
хлебнешь холодного мистраля
вблизи от эйфелевой башни,
вдали от сонных магистралей.
и там получишь, как на блюдце,
всех тех, что в жизни будут надо,
позволившим тебе вернуться
из разбуровленного ада.
* * *
экономить деньги, ждать тепла и света –
вот предельный смысл твоего сюжета.
никуда не деться, ничему не сбыться –
только по соседству у кого помыться –
у него вода есть, у него – лагуна.
ну а ты живешь тут, словно на весу, на
полпути к чему-то. ты – извечный недо-:
недочеловечек миру на потребу.
так пройдут года и многое другое –
хочешь: подгадай им что-то дорогое:
два стишка о жизни, три стишка о смерти,
маленькое солнце на пустом конверте.
ничего не надо, ничего не будет,
просто в восемнадцать все мы были люди.
к тридцати мы только – полное отребье.
ветви от осины в этом лихолетье.
береги то сердце, что еще колотит –
может быть, случатся мысли о субботе.
дальше воскресенье – и адье, все стены –
словно ноя птица, выпорхнешь в весенний
мир и там пребудешь точно до кончины,
соберешь в едино обе половины.
станешь человеком и, возможно, больше,
укатив куда-то в поезде на польшу.
* * *
все мило-человечье в нас провисло,
мы все ушли на фронт глобальных смыслов.
теперь пить кофе – просто моветон,
за это могут закатать в бетон.
коль ноешь ты о газе и о свете –
то ты предатель: что же скажут дети,
что папка был слабак, пока страна
шла со штыками, ведь вокруг война.
и не пройтись так просто на приморский,
не восхититься, не заняться спортом.
“ты что здесь отжимаешься, бежишь?
а там, в херсоне, за тебя лежит
безвестный парень. быстро – автомат и
вперед иди в окопы, где солдаты!”.
а ты глядишь, стеная: “все не так”
и ищешь света, шествуя во мрак.
* * *
держать удар уже не так легко.
“повоевали, ну и, братцы, хватит”.
но здесь иное – кровь течет рекой,
покой же обретаешь лишь в кровати.
потом опять оно: снаряды, крик,
больные обезумевшие лица.
неясно, из чего средь нас возник
такой войны неоднозначный принцип.
одни все там, а мы, такие, здесь.
шампанского тут пьют по ресторанам,
а там мальчишка из-под львова весь
растерзан на потеху двум иванам.
да, так непросто быть с прямой спиной,
когда не месяц – год мы в полувздохе.
и тот, что дальше следует за мной,
уже рожден в сломлении эпохи.
что видел он? разруху и пустырь.
и для него все это – украина.
вдохнет с утра поглубже нашатырь
и двинется под песню про калину.
вот и итог, войны апофеоз,
держать свое сознание на грани,
пока вражина впал в анабиоз,
глотая водку где-нибудь в рязани.
* * *
уйдем мы, видно, в пору листопада
над палой разукрашенной листвой.
и догорит усталая лампада,
как вправду этот вечер золотой.
нас не окликнет старая подруга,
нас не окликнет новая жена.
привыкшие всегда ходить по кругу,
пойдем прямой – она всего одна.
возможно, взвизгнет сонная дворняга,
которой мы порой бросали кость,
и огорчится уличный бродяга,
что мы ему чего не сыпем в горсть.
да, будет просто. так же, как и жили,
пойдем туда, где вспыхнет яркий свет.
и, словно лошадь загнанная в мыле
мир будет гнаться. “только этих нет”, –
чуть слышно скажет, вытирая пиво,
что по привычке выпито с локтя.
а мы? а мы давно неторопливо
ушли вдвоем в свой собственный октябрь.
* * *
вот день прошел. его мы пережили,
за это сотню раз благодарю.
самих себя мы не опередили –
опять с утра на новую зарю
глядеть. но это все – совсем иное –
как мир иной, как новое ничто.
пока оно грядет, очередное,
в проявленность, в сквозное решето
на календарной сетке. будет утро,
и будет день, коль нам всем повезет.
так будет, словно не было, как будто
доселе – ничего. и – новый год.
и мы проснемся. с новыми тенями
опять уснем, возвысится закат.
и то, что называлось прежде днями,
уйдет в весны цветущий пубертат.
рожденье суток – словно бы мария
на этот свет опять произвела
младенца, о котором говорили,
но все равно который, как стрела
так неожидан, как и неприкаян
в хлеву. и вот сейчас придут волхвы.
в нем все сошлось – адам и ева, каин,
и голос наступающей мордвы.
так, в новом дне рождаются сюжеты
и выпадают звезды невпопад.
а то, чего на этом свете нету,
я благодарен этому и рад.
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).