555 Views
В июне 2022 года бурная деятельность сайта стала понемногу приводиться в систему. Авторские страницы упорядочились и стали сопровождаться фотографиями. Был открыт раздел переводов русской поэзии на иностранные языки (Яна Кане “Mother Tongue“, Дана Сидерос “Aches. When he begged for a miracle“, Алексей Караковский “Riding a bus. Physalia. Trial“, Игорь Белый “Naftul“).
В июне на “Точку зрения” пришли новые постоянные авторы – Вячеслав Иванов, Александр Ланин и Алексей Тарасов. Также стоит отметить публикации Дмитрия Борисова (группа “Morgenmuffel”), Гелии Мигулиной, Людмилы Свирской (главный редактор альманаха “Ассоль”) и Алексея Смехова.
Особого внимания требует поэма Александра Крупинина “Евдокия“, повествующая о странствиях украинской монашки в некие неопределённо стародавние времена, вызывающие ассоциации с современностью. Это однозначно одна из лучших публикаций месяца.
Отметим другие значимые стихотворения июня.
Мио Гранд. (“Что вещало радио Германии?“)
Легка стальная ласточка сцеплений
Велосипеда «Юность» иль «Весна» –
Приветствие от прошлых поколений.
Я на рассвете – тёплая от сна
Взлетаю на седло и мчусь лугами
По колее, пугая добрых коз
И облаков сминая оригами
Стрелою кос.
И в кузове плетёном жмутся травы
Такие, что от запаха светло.
Низовья возле дальней переправы
Звучат по-стрекозиному пилой.
Как хорошо! Как обдувает ветер
Такое не бессмертное лицо!
Я сяду так, чтоб бачькя не заметил
На старое крыльцо.
Оно скрипит сквозь сон речитативом:
«За свежим молоком пора идти»!
И в зарослях мерещится Атилла
И простоит там жердью до пяти.
Но выйдет бачькя в красно-белых шрамах,
Протянет мне привычное ружьё…
Война. Нет «Юности», весны… Над храмом –
Стальное вороньё.
Вадим Жук. (“В тот век, когда замучен Мандельштам“)
Живу, как пред выпиской из больницы,
На тумбочке тесной желтеют страницы
Зачитанного детектива.
Вокруг некрасиво.
Точь в точь перед выпиской из больницы,
Железные икры сестрицы со шприцем,
Профессора высокомерный обход,
Прокисший компот.
Совсем, как пред выпиской из больницы,
Да только куда мне сейчас возвратиться?
Где дом мой? Где стол мой? Где друг мой? Где сад?
Уж лучше назад.
Александр Ланин. (“Наш мальчик не мог этого сделать“)
Человек стреляет, другой человек падает.
Мой сын не мог этого сделать, плачет мама.
Мой внук не мог этого сделать, бормочет бабушка.
Мой брат не мог этого сделать, уверенно говорит сестра.
Русская народная сказка: старший сын – в боярскую дочь, средний сын – в купеческую дочь, младший сын – в безоружного человека.
Человек ехал на велосипеде, из хлебного в смерть,
Выбритую наголо, сдавшую телефон, подписавшую контракт смерть,
Нагло отпирающуюся смерть,
Смерть, в которую никто не верит.
Наш мальчик не мог этого сделать –
Это командир приказал,
Это родина послала,
Это верховный главнокомандующий лязгнул зубами.
Так и стоим на распутье:
Убийца Муромец,
Убийца Никитич,
Убийца Попович.
Убийца Красное Солнышко.
Александр Дельфинов. (“Всё идёт по плану“)
У кого-то в сознании помутнение, у кого-то, наоборот, просветление,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Пока Плохиш ел варенье, у Кибальчиша оxyeние,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
В Москве удивительные велодорожки – мэр проявляет рвение,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
У древнего археоптерикса было волшебное оперение,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Подходит к гусыне гусь и говорит: «Не трусь,
Xyли там, га-га-га, пусь-пусь-пусь,
Встань к лесу передом, ко мне задом,
Покажу, откуда готовилось нападение на Беларусь».
Если сильно дать доской по башке, услышишь ангелов пение,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Хотели дойти до Киева за три дня, но перепутали направление,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
В небе летает звезда, нас всех ожидает… тление,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Министр обороны России – не человек, а растение,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Федя подходит к Марусе и шепчет: «Марусь! Марусь!
Парень-то я не плохой, хотя ccycь и cpycь,
Женюсь, вот те крест, а пока, если ты не против,
Покажу, откуда готовилось нападение на Беларусь».
Четыре позиции, я сейчас покажу карту, я принёс.
Четыре позиции, я сейчас покажу карту, я принёс.
Четыре позиции, я сейчас покажу карту, я принёс.
Четыре позиции, я сейчас покажу карту, я принёс.
Вы, вероятно, хотели прочесть изящное поэтическое произведение,
А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение.
Татьяна Дружинина. (“Мне, знаешь, некуда убегать“)
Вот мой нормальный, не то, что тот:
Мой только хмурится, не орёт.
А если крикнет, то ведь не бьёт,
А бьёт – не сильно и не в живот,
Так, по лицу, не до синяков,
Мой бережёт меня, вот каков!
(Ты мне давно говоришь: «Беги»,
Но тяжелы его сапоги,
Его армейские сапоги,
И все соседи у нас враги.
Под сердцем чую его приплод,
Да только сам он, похоже, плох:
Всё забывается, смотрит сквозь,
В мозгу, бормочет, какой-то гвоздь,
Над ухом возится чёрный жук –
А это порчу я навожу.
Мне, знаешь, некуда убегать,
Он носит запахи: кровь и гарь,
При нём как будто и дом горит.
А ты спасайся, детей бери.
Он выдвигается, он беда,
Он в окнах, трубах и проводах,
И крик мой вязок и заражён,
Поскольку я – это тоже он.
Когда сбежишь из его тюрьмы,
Найди меня под обломками,
Отмой от пепельной шелухи,
Не отпуская мои грехи.
Гелия Мигулина. Триколор (“Я выйду на площадь с чужим флагом“)
Всю страну поставили в угол
первый или второй класс ГБОУ СОШ
урок математики
рыдаем от стыда
и слёзы сжигают лицо
красное, как полоса на триколоре РФ
на вой в класс сунется завуч
жирная от власти
со скучным усталым лицом
оттащит в туалет плескать в морду
ледяную
ледяную
ледяную
и белую, как полоса на триколоре РФ
через несколько дней
тот же угол
как стык бесконечного терпения и стыда
это свобода воли рыдает
моим голосом
пробивается февральским хрупким подснежником
пушком облака
на ясном почти что весеннем небе
по вечерам синем, как полоса на триколоре РФ
три самых простых цвета
стали клеймом, которым призывают гордиться
преступления совершаются за наш счёт
за счёт молчания
за счёт равнодушия
за счёт слёз
я выйду на площадь
с чужим флагом
Алексей Тарасов. (“Ножи“)
Опускается мгла, робкий свет потолком зажат.
В колыбельной стола нянчит нож семерых ножат.
Учит их:
– Луна отлита из столового серебра.
Нет ничего коварнее свиного ребра.
Каждая выщерблина да будет для вас уроком.
Живите не вдоль, а поперёк волокон.
Не ходите по краю, глупые игры бросьте —
Стоит упасть со стола, как приходят гости:
У Домового глаза черны, рога тверды,
Знает в любую комнату потайные ходы.
Копытами по кафелю цок-цок, цок-цок.
А у Кикиморы коготь железный, клюв алмазный,
Тащит в липкую тьму, в лес непролазный.
Чёрными перьями в форточку выр-выр, выр-выр.
Дети дрожат, длиннолицы и остроносы.
Не спят, задают Богу вопросы:
– Господи, наш Хозяин, ты точил и правил нас.
Господи, наш Хозяин, почему ты оставил нас?
Гладил по узким лбам, словно щенят.
Подарил нам веру – зачем же решил отнять?
Мы причащались кровью пальцев Твоих.
Ночами безлунными шептали имя Твоё.
Вгрызались зубами в кость во имя Тебя.
Наши голоса звенели гимнами о Тебе.
Мир в пыли и грязи, и некому взять метлу,
Остался заплесневелый хлеб, да подгнивший лук.
Страх пророс – прозрачный, колючий – костью щучьей.
Зажми нас в своём кулаке и направь, не мучай.
Подари благодать, избавь от дурного.
Омой сукровицей, сниспошли сырого, парного
Мяса. Телят. Ягнят. Поросят. Цыплят.
*
А хозяин – в чужой стороне, в бесславной войне, в горящей броне.
То, что было внутри него, стало теперь вовне.
Домовой языком шершавым нащупал душу.
Выр-выр
Кикимора клювом тащит её наружу.
Цок-цок
Звёзды плывут по кругу, хотя и нельзя им.
Он шепчет беззвучно: «Господи, мой Хозяин…
Мой Хозяин, ты точил и правил меня…»
Алексей Караковский. Наступление темноты (“Сказки жестокого времени“)
Однажды вечером по телевизору
объявили наступление темноты –
и выключился свет.
Прямо во всём районе выключился.
И наступила странная такая тишина –
только слышно, как за стеной дверь хлопнет,
или собака гавкнет, или муж на жену,
негромко так, вполголоса.
А потом уже включили звук, сирену включили.
Все соседи выбежали из многоэтажек.
Тут и самолёты появились,
чтобы, значит, нас освобождать.
Истребители, бомбардировщики – разные.
Бомбы падают куда попало,
люди орут, дети орут, собаки, кошки –
и всё в непроглядной темноте,
всё в первородной темноте –
и наповал, и наповал.
Утро наступило уже само.
По телевизору ничего не объявляли,
потому что ни телевизоров,
ни электричества
больше не было.
Остались только мёртвые,
все, все сплошь мёртвые –
освобождённые незнамо, от чего.
Татьяна Вольтская. (“Неправедная война“)
Огребём по полной. Неправедная война
Обесценила дедовы ордена.
Я держу их в горсти
И говорю – прости
Деду Ивану, врачу
В блокадном военном госпитале. Хочу
Услышать – что он сказал бы
На ракетные залпы
Наши – по Киеву. Опускаю голову и молчу.
Слышу, дедушка, голос твой –
Мы зачем умирали-то под Москвой –
Чтобы русский потом – вдовой
Украинку оставил?
Каин, Каин, где брат твой Авель?
Виктор Фет. Разум (“Слова, забывшие, как их зовут“)
Когда сегодня говоришь по-русски,
то чувствуешь щелчок перезагрузки,
как будто мозг, распластанный на ровном
клеёнчатом покрытии стола,
как препарат, прижат стеклом покровным
под микроскопом грустного творца,
не видящего смысла и конца.
Его препаровальная игла
волокна мёртвые бередит безнадёжно,
как будто в пламени войны угас
тот разум, что нам так неосторожно
Создатель дал – и взял его от нас.
Дана Сидерос. (“Верни мне мать“)
Третий раз тебе повторяю,
верни мне мать.
я вспорю твоё брюхо, напихаю камней и веток.
Рыба бьётся, как рыба об лёд,
объясняет и так и этак,
но сдаётся и понимает, что проще дать.
Не отпустишь на волю старуху добром,
ну что ж –
брось под печь моё слово, спи себе на полатях.
Слышь, она придёт не одна, ты готов принять их?
Всех ли знаешь ты, недоумок, кого зовёшь?
Он врывается в избу,
рукавом утирая лоб,
вносит запах браги и пота – дух человечий.
И швыряет в подпечье косточки щучьей речи,
щучью песню мычит в теплый зев,
свиристит в хайло.
К ночи печка проснётся, застонет и задрожит,
отзываясь на странный стрёкот в далёкой чаще:
и родит их – в золе и глине, слепых, молчащих –
одного за одним, дымящихся, как коржи.
Завизжат невестки, братья выкатятся, бранясь.
Первой встанет она,
или некто в её обличьи,
вскинув тощие руки, вертя головой по-птичьи,
выдыхая с кошмарным хрипом мальков и грязь.
За спиной отец – опалённая борода.
Следом старшие сёстры – беззубы, простоволосы.
И десятки других: все, как он, черны и курносы,
держат копья, кирки и клещи, серпы и косы.
Ходят, шарят ладонями, трогают всё без спроса,
кружат, мнутся, зудят, как осы,
скрежещут «дай”.
Он влезает на печку, спасаясь, как от реки,
от кишащих внизу голов, и локтей, и пальцев.
Печь срывают с помоста под хохот «пора купаться»
и выплёскивают во двор, как мосол с водицей,
выбив дому родному и рёбра, и позвонки.
Поднимают на плечи, покачивая, несут,
подминая случайно встреченных на дороге.
Все: поеденные чумой,
порубленные в овраге,
изведённые голодом,
смолотые в остроге,
отравившиеся полынью,
угодившие в полынью.
Дура, просто верни мне мать.
Все шагают к царю –
немного потолковать.
Вячеслав Иванов. (“Прилетели к нам с весною стукачи“)
Что каждый простой человек – шестерня,
Я в школе прозрел ненароком,
А родина щедро поила меня
Берёзовым соком.
Я много учился, но эта возня
Вела лишь к ментальным острогам,
А родина щедро поила меня
Берёзовым соком.
Куда ни стучался – повсюду броня,
Нигде не прорваться наскоком,
А родина щедро поила меня
Берёзовым соком.
Я возненавидел берёзовый сок
Как чёрт, не приемлющий ладан,
Но родина мне продолжала в роток
Вливать это зелье: «Так надо!»
Меня то и дело тошнило, рвало.
Ужасно кололо под боком,
Но родина дальше, как будто назло,
Поила берёзовым соком.
И пусть я другого от жизни хотел, –
У родины сока навалом.
Берёзы в России и так не у дел.
Уважить бы их не мешало!
И я, опоённый, в бессонную ночь
Не выдержал. Банки пиная,
Я рот себе взял и заклеил на скотч.
«А ну-ка попробуй, родная?
Ну что, бесполезно? Да то ж и оно!
Я скотч не отклею вовеки!
Пусть рвотное это хлебают говно
Вдали от меня человеки!» –
Мычал я, заклеенный рот теребя.
А родина пела: «Берёзы
Затем столько лет и поили тебя,
Чтоб стал безголосым».
Ольга Андреева. (“Будни цвета хаки“)
в нашем доме пахнет серой
наши будни цвета хаки
кто драконий зуб посеял
тот пожнёт дурные злаки
один левый другой карий
косят ботают по фене
прорезными пузырьками
закипающей сирени
эскапизм как способ выжить
из ума пускай нестрашно
для фейсбучных хвастунишек
включим выморочный ящик
веб-страница недоступна
спасены от интернета
помнишь как на физкультуре
правое плечо в соседа
научили так и прёмся
к Богу с рейдерским цинизмом
трассами закат искромсан
чаячьим истошным визгом
