454 Views
Без гарантий
Кажется, что всё предрешено
Раз и навсегда, не перепишешь.
Только маки на Бородино
Что-то из веков грядущих слышат.
Да на Куликовом зверобой,
Да ковыль-трава под Сталинградом
Ведают, что станется с тобой,
Родина! А нам – и знать не надо!
Веры нам достаточно одной,
Что не даром, но с глубоким смыслом,
Пред бедою встав живой стеной,
Мы за правду расплатились жизнью.
Хватит и надежды, что не зря
За твою свободу кровью платим,
Без опаски падая с коня,
Русская Земля, в твои объятья!
1937
Как ночные встанут росы –
В треть-без четверти шести –
Будут нас нагих и босых
К месту лобному вести,
Благодушно порицая
За «разруху в головах»,
Молодые полицаи
В синих масках и без блях.
Маски сини… Небо сине…
Поперёк него – заря.
За любимую Россию,
За народ и за царя –
Пуля в лоб, петля на шею.
Выдаст Бог и съест свинья!
Всё равно она священна,
Эта горькая земля.
Берлин, 1939
Вновь журавлей потянулись клинья.
Память очнулась в двадцатом веке.
В тридцать девятом году в Берлине
Булочник, дворник, цирюльник, пекарь,
Патриотично шурша газетой,
Пьют и едят хорошо да сытно.
Но не расскажут про это детям.
Или расскажут, но будет стыдно.
Нахтигаль
Зацвела садовая сирень.
Фрау Джит обняв в последний раз,
В головном уборе набекрень,
Бодро на войну уходит Ганс.
Нахтигаль (немецкий соловей) –
Наипрозорливейший из птиц
Разразился: “Auf wiedersehen!
Что ты там забыл, несчастный фриц?”
Светел: белокур, голубоглаз,
Сердцем пылок, помыслами чист,
Тупо выполняющий приказ,
По Европе шествует фашист.
Сеет ужас, пожинает гнев:
Дети плачут, матери клянут.
Drang nach Osten?! Auf wiedersehen!
Гансу – крышка! Гитлеру – капут!
Нахтигаль, жалея фрау Джит,
Воспевает небо и позём.
Немец бит, рассеян и бежит,
Удобряя кровью чернозём.
И цветами пахнущий Берлин
Разом убеждается, что Ганс
Не титан, не бог, не исполин,
И не «представитель высших рас».
Auf wiedersehen – до встречи
Drang nach Osten – “натиск на восток”, оборот из националистической риторики 19-20 вв.
Позём – муж. (род. позьма и позему); позьмы мн., вост. пахатная, годная на пашню земля; поля, нивы, пашни; обработанное, не дикое поле.
Кресты
До судорог, до тошноты..
Из прошлой жизни словно помню,
Как по Берлину шли кресты.
И клялся фюреру полковник, –
До удушения любя –
Любовью трепетной и пылкой
Шнурки и пуговки вождя,
И полукруг его затылка.
И аккуратные усы..
И бледные худые пальцы,
И панталоны, и трусы,
И ляжки.
И стальные яйца, –
Полковник клялся умереть
За эти ценности и скрепы.
Ему, полковнику, поэт,
Твердил, что родина – не это..
И что Германия – совсем
Не точка пятая Адольфа!. ..
Скрипит кирза, шумит брезент…
И наступает катастрофа:
Позатыкав поэтам рты,
Раздав полковникам награды,
Парят над Киевом кресты.
Потом горят под Сталинградом..
Шестидесятые
Луна как прыщ в носу распухла.
Стекает мёд из звёздных сот.
Семья советская на кухне
Антисоветчину несёт.
Болячки совести врачуя,
В сметане жарят караси.
Приёмник, собранный вручную,
На ощупь ловит Би-Би-Си.
Уютной “Правдой” в туалете
Спокойно вытирают зад.
В фамильном стареньком буфете
За “Домостроем” – самиздат.
И, словно вестник новой жизни, –
Любимой дочери жених –
Длинноволосый хипстер в джинсах
Невыносимо голубых.
* * *
Доколь верёвочке не виться,
Расчёты Господа суровы:
Пахучий лавр Аустерлица
Оплачен тёрном Ватерлоо.