815 Views
* * *
Как причуды воспалённой головы,
подсознания нечаянная шалость,
сны абсурдные мне видятся, увы,
где, как в миксере, безбожно всё смешалось.
Своровав у королевы все колье
по мордасам бьют азартно-увлечённо
росгвардейцев кардинала Ришелье
мушкетёры королевского ОМОНа.
И, забросив государственную власть
и свой твиттерный фан-клуб оставив с носом,
Д. Медведев собутыльничает всласть
с хладнокровным алкоголиком Атосом.
Дав лопаты в руки сотен янычар,
под Ла-Маншем резво ход подземный вырыв,
супротив вошедших в НАТО англичан
порешил идти войной Дон-Дон Кадыров.
Строит наглый Бекингэм Четвёртый Рим,
у Рошфора – русофобская личина…
А миледи, нанеся на рожу грим,
от Мизулиной почти неотличима.
Заторчал Портос на коксе и траве,
Арамис рыдает над фейсбучным баном…
И валяются у форта Сен-Жерве
трупы мобиков, убитых д’Артаньяном.
* * *
Заняв пугающий объём,
вся сгусток страха и безверия,
плевалась ложью и огнём
недоимперия.
Водой по горло полон шлюз,
душа сомненьями исколота –
но всё интимней был союз
серпа и молота.
Там тьма перетекала в тьму.
Текла, покуда вся не вытекла.
Я был свидетелем тому.
Массовкой. Винтиком.
Суконный быт, запретный бит
в той Беловежской пуще прежнего –
миры, слетавшие с орбит,
как челюсть Брежнева.
Разбавленный водою сок,
простуды, грязные проталины…
Но есть и лёгкий поясок
на тонкой талии,
и горловой счастливый ком,
глаза друзей на древней фоточке…
И юностью, как ветерком,
сквозит из форточки.
* * *
Счастье есть. Надежда нас не обманула.
Время в силах совладать с любой бедою.
Хорошо-то как без пушечного гула.
Хорошо-то как со светом и водою.
И, возможно, осознал не до конца ты,
что ушла война и не вернётся боле.
Всё спокойно. Год две тысячи тридцатый.
Год, свободный от страдания и боли.
В этом мире, привыкающем к основам,
детский смех возносит к небу птичья стая…
Облака летят над городом Ростовом
вдоль границы Украины и Китая.
* * *
Любые вести – дурные вести.
Вот потому-то для нас, ребята,
вновь место встречи – на лобном месте.
Оно не пусто, и значит – свято.
Кому всесилье, кому бессилье,
нахрапа много, надежды мало.
Дракон расправил стальные крылья,
огнём плюётся куда попало.
А над потоком кипящей лавы,
в котле сварившем десятки наций,
победно реет орёл. Двуглавый –
парадоксальный продукт мутаций.
И несть числа президентским срокам,
и всем судьба танцевать от печек…
Страна невыученных уроков.
Страна клонированных овечек.
* * *
Обычная ночь, тревожная ночь была,
богами войны за край бытия ведома.
Ракета попала в дом на краю села.
Ракета попала в дом – и не стало дома.
Развалин прогорклый чад посреди Земли.
По меркам Вселенной – горстка горячей пыли…
И мамку, и бабку с дедкой поздней нашли,
на кладбище местном тихо похоронили.
И с мелким хотели так же, чтоб по-людски,
чтоб не было места божеской укоризне…
Но всё, что нашли – один лишь фрагмент руки.
Ладошку с ветвистой, длинной линией жизни.
* * *
Свет словно добавлен во взгляды прохожего люда;
морозное солнце глядит в прояснённые лица.
Предчувствие скорой весны – как надежда на чудо,
которому жизненно важно когда-нибудь сбыться.
Вот так и приходит всесилие щучьих велений,
прохладных дождей и стыдливых весенних проталин…
Вот в Горках спешит к праотцам обезумевший Ленин,
вот в луже вонючей мочи загибается Сталин.
Яснее стекло, за которым дерев панорама;
бездумно смеются врачи, инженеры, вахтёрши…
Как много надежды несёт в себе гибель тирана.
Как жаль, что живут они нынче всё дольше и дольше.
* * *
Я стройней был. Бодрей и игривей.
Был успешен на множестве нив.
А сейчас – победил я в заплыве,
беззастенчиво жиром заплыв.
Хоть в кило не тяну я на двести,
всё трудней на житейском пути
по команде лихой “Ноги вместе!”
ноги взять да и вместе свести.
Я Обаме, считай, одногодок,
но сравненьем меня не увечь…
Студенист третий мой подбородок
и свисает до линии плеч.
Век земной мой достаточно долог,
близок вечный приёмный покой,
но не знает мой друг диетолог,
почему я весёлый такой.
Я топчу, задыхаясь, дорогу,
но при этом смеюсь напоказ:
наконец-то меня, слава Богу,
не возьмут ни в десант, ни в спецназ.
Мне живётся легко, без натуги,
на запястье ношу шагомер…
Не съедайте, пожалуйста, други,
мне оставьте последний эклер.
* * *
Часть населенья устремилась в бой,
другая ставит опыт над собой:
чай, пронесёт, как раньше проносило.
Тот, первый, слой стремится в ЧВК,
второй – включил режим бурундука.
С бурундуками, мол, пребудет сила.
Часть первая под вопли: “Всех спасём!”
уходит в рай. В Валхаллу. В чернозём.
Аллах в недоуменьи. Будда. Вишну.
Вторая часть – сама с собою врозь.
На знамени её – словцо “Авось”,
которого не видно и не слышно.
Две части ладно вписаны в сюжет.
Обеим незнакомо слово: “Нет!”
Ржут власти: “Против лома нет приёма!”
Но иногда молва приносит весть –
мол, третья часть народа где-то есть,
упущенная неводом ВЦИОМа.
Она стоять способна до конца,
не потеряв ни чести, ни лица.
но где она? Аль спряталась куда-то?
Её нигде не видно. И пока
солдат с презреньем на бурундука
глядит. А тот – брезгливо – на солдата.
* * *
Пивали мы за три копейки газировку,
земные горести нам были нипочём.
И обезьянью демонстрируя сноровку,
на пустыре гоняли с кожаным мячом.
Марксизм сражался с капиталом смертным боем,
лилась бессрочная с экранов дребедень…
А мы читали. Жадно, весело, запоем,
порой легко одолевая книгу в день.
Мечтать умели. Не о низком, а о звёздах.
Сердца стучали, и на всё хватало сил.
Каким пьянящим был июльский жаркий воздух!
Какие радости, как вирусы, носил!
Идейно склонные к изгойству и опалам,
мы верой в чудо наполняли каждый час…
И стали предками тем самым каннибалам,
всё ту же землю заселившим после нас.
* * *
Бессонным ночам сегодня резона нет.
Порядок вещей в бесформенный ком смешался…
И воображаешь в мыслях парад планет,
увидеть который, в принципе, нет ни шанса.
А вот в девятнадцать было совсем не так,
у долгих бессонниц были свои причины.
И воздух сгущался в чёрный пиратский флаг,
для прочих людей – фантомный, неразличимый.
И время, скрипя, давило на тормоза,
с лукавым нездравым смыслом запанибрата,
поскольку у ночи были Её глаза.
У жизни и смерти – были Её глаза.
Поэтому сон был в списке персон нон грата.
С тех пор мир укрылся тьмой и прошли века,
по небу промчались тыщи небесных конниц…
И что эта жизнь? Бесплотный, как облака,
короткий горячий миг между двух бессонниц.