382 Views
* * *
ты не установил многозадачность:
когда я говорю, то я не вижу.
давай я буду видеть и молчать.
сейчас и так стоит немолчный гул.
“я видел это” – “нет, я видел это” –
“да что там вы, мы видели вон то!”
и в воздухе ужасным студнем, смазкой
стоят одни кровавые ошметки,
густой бульон из мяса и костей
для всех, блюдущих утреннюю трезвость
на грани опьяненья полной жутью,
бессонницей и холодом провала.
нет, лучше ты потом, когда нибудь
отроешь – ну – какие-то нейроны,
дрожащую сетчатку ноосферы,
личинку-образ, суматоху-сон,
тогда уже вы будете уметь,
вы сделаете эти нооскопы
для образов, что видел, и сберёг,
и на слова бездумно не растратил.
и вот тогда, представшая трёхмерной,
для новой жизни будет странной смерть
насильственная – а не от болезни,
от старости,
нелепыми, смешными –
уродцы, призывавшие скорей
идти, избить, убить всех непохожих
хоть чем-нибудь, всех не таких, весь мир,
оставить только нас, прекрасных, в слизи,
в зеленой чешуе, в болотной тине,
в родной грязи, в спасительном тепле.
* * *
софии бэн-рафаэль
1.
замышляли бегство
было хорошо
замесили текство
и оно взошло
и на каждом склоне
ростом чёрта с два
прямо без условий
проросли слова
и теперь на нитке
на любви живой
четыре улитки
язвы моровой
да ещё четыре
войны мировой
да ещё четыре
кабак угловой
в кабаке бог
красив и жесток
как сойдутся сроки
грянет караоке
серебрись висок
разлетись песок
растрескайся глина
до самого рима
2.
плясали айтишные
зажавши под мышками
конечности лишние
и блоки сигарет
плясали дотишные
зажавши под мышками
портреты всевышнего
и то чего нет
плясали гаишные
все ражие рыжие
накрывшися крышами
от местных алкашей
плясали малышки
закинувшись шишками
доёбшись так вышло
до самых до мышей
глядела в экстазе и
скреблась эвтаназия
передняя азия
плавала в говне
дрожала аспазия
на первом камазе я
увидел как лазали
голые они
кем твердь раскололася
кто петь на три голоса
от локуса к полюсу
к народам взывал
но сам вне соблазна я
бо ведал что власть моя
лишь ёжился ласково
скучал и зевал
* * *
от огромных, стозевных и облых –
перетёрто и вставлено в стих:
не теряй, человеческий облак,
очертаний бесплотных своих,
не стесняйся усилий бесплодных:
всё равно не излечишь голодных,
всё равно не накормишь больных.
кто стеснялся бесплодных усилий,
того звали – я помню – василий,
был он пьян, бородат и блажен.
его нету уже.
[old fashioned]
где не всегда есть место подвигу
и где не все менты усатые
держа отчаяние под руку
как делали в пятидесятые
по всем бульварам и окраинам
сопротивляясь новым бедствиям
пройтись в каком-то танце правильном
и в то же время безответственном
трамвая гул низкочастотному
гуденью вторит или дразнится
подобный ямбу шестистопному
или пяти – какая разница
когда я – помнишь – жил на выселках
а ты жила в квартире маршала
и полон был видений лысеньких
вождя с рублёвки – город павшино
здесь быть могла такая родина
в которой паровая конница
что гордо носит имя одина
заржёт но с места – нет – не стронется
здесь воздух взят такими цапфами
и мрак скреплён такими скрепами
где казнь за изученье сапфо ли
или занятия тустепом ли
подняться в небо сбитым боингом
что всплыть со дна подводной лодкою
где время мышье ело поедом
скреблось обратной перемоткою
от парикмахерской “семейная”
до пункта для голосования
любить до недоразумения
и умирать от расстояния
* * *
голова над домами…
(а. черкасов)
проснешься, ан глядь – головы-то и нету.
а где же твоя голова?
на дальнем дежурстве, готова к ответу.
под ней выгорает трава,
она – только свистни – накроет планету,
порвав по пути провода.
она заменила собою ракету
системы “земля – никогда”.
что зомби, что нос в генеральском мундире,
что дикие звери в ночи?
тут время швыряет пудовые гири,
пространство кладет кирпичи.
здесь машет руками, поставлен на службу,
седой великан бриарей,
а ты все кудахчешь над старой, ненужной,
пустой головою своей!
стыдись. ибо в лучших конструкторских недрах,
в святилищах тайных работ,
с нее очищали липучую цедру,
под веками плавили лед.
кто знает, кто может, кто тихий наставник,
кто вслух направляет бои –
и все мы наутро когда-нибудь встанем,
а головы – как не свои.
что тел безголовых лежит по кварталам,
что падали – утлым гробам.
что новых гвоздей гвоздодёрам усталым
и мяса – полночным штабам.
осталось лишь гулкому воздуху высечь
приказы на стенах домов
и втаптывать в улицы радио тысяч
пустых непрозрачных холмов.
* * *
нам непонятна природа зла.
ПТУРСы, БТ и БПЛА –
лишь атрибуты, а суть его –
это темней всего.
не уничтожить, не развоплотить.
перед затменьем стекло коптить.
в бункер спуститься, готовить речь,
перед рассветом – лечь.
если под утро заходит бог
в спальню к тому, кто пока не сдох,
щелкает тумблером – отключить
то что дает ему жить –
следом неслышно заходит зло –
дышло кривое, душное тло –
зло приникает, дышит рот в рот,
зло говорит “why not?”
* * *
где ваши связки, железы и суставы,
где ваши складки, родинки возле рта –
там же, где увозящие вас составы
в дальнее, безнадёжное навсегда.
влага лишь, облачко, пар над остывшей рельсой,
полупрозрачный выдох судьбы слепой.
лет в девятнадцать стань адмиралом, нельсон,
и начинай молиться. господь с тобой.
вот плоскодонка, воздух, слеза, равнина.
складки рельефа, зубчАтых лесов кремли.
вот, заработав грошик, гуляй, рванина.
вот помирай и ляг посреди земли.
степи и кладбища. степи и реки. пусть их
копятся, чередуются, взор слепя.
выстрели в белый свет как в копейку, путник.
не попадёшь – так хоть развлечёшь себя.
[заклинание]
зла земля, проведи нашу сторону
по дороге дня,
чтобы всем было на день и поровну,
никого не казня.
дождь-не-вождь, приходи в наше месиво,
увлажни,
чтобы всем стало тихо и весело,
и оттаяли б мы и они.
птиц-ресниц нарасти, чтобы взгляды нам
скрыли от наготы.
радуй, свет, что доныне не радовал.
радуй, речь. радуй, ты.
рук паук, передай крестоцветное
в тот конец стола,
чтобы жизнь, как всегда – незаметная,
не прошла.
* * *
стон во всех ваших пабликах
тесты уже сданы
господи топни каблуком
сделай как до войны
и верни чувство лёгкости
как ещё впереди
месячник осведомлённости
о раке груди
* * *
нестрашный день
нечисти
накануне
жуткого дня
всех святых
железным перстом
пронзающих
робких и слабых
с рассветом
они пронесутся
сперва над морем
потом над миром
сея смерть и горе
нам нечестивым
а пока что
ночью –
мерцающий брокен
фонарик луны
грибок
на детской площадке
гробок
обитый глазетом
погребок
ауэрбаха
юные ведьмы
стильные вампиры
породистый кербер
покладистый мордор
заклятья петитом
и мамкин
pumpkin
Геннадий Каневский
Геннадий Каневский (р. 1965) — московский поэт и эссеист. Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. Автор восьми поэтических книг, выходивших в издательствах Санкт-Петербурга, Москвы и Нью-Йорка, и книги избранных стихотворений «Сеанс». Публикуется во многих российских и зарубежных изданиях. Лауреат премии «Московский наблюдатель» за заметки о литературной жизни (2013), премии журнала «Октябрь» (2015), спецпремий «Московский счет» за книгу «Сеанс» (2016) и за книгу «Всем бортам» (2019).