30 Views
Где есть Первый, там есть последовательность. Где есть последовательность, там есть время. Где есть время, там случаются и опоздания.
Поэтому в том, что Еффафаил и Эйхаил опоздали к началу грандиозной разборки между Первым и Сотворившим его, нет ничего необычного. Тем более, они обыкновенно не стремились оказаться в центре событий.
\»Что за шум?\» — спрашивал Еффафаил спины отрезавших нашу парочку от предмета его интереса плечистых ангелов, нетерпеливо дёргая их за маховые перья. \»Дайте посмотреть\», — вторил ему Эйхаил, приподнимаясь на цыпочки.
Задние ряды не знали ничего. Но вскоре — отдадим должное настырности и в то же время пронырливости друзей, приключавшихся с ними нечасто — они толкали плечами в бока уже шестой или седьмой от конца слой сияющих и потных тел. Здесь им поведали, что, кажется, Господь собрался сотворить ещё кого-то, и будто бы архистратигу Михаилу не хочется отряжать на стройку Господню часть своего воинства. Другие, впрочем, опровергали это мнение.
В двенадцатом ряду слухи приобрели оттенок достоверности: Михаил, конечно, не мог возражать Всевышнему, а сделал это Сатанаил, потому что этот узколобый кретин возомнил себя равным Богу. «Странно», — сказал Эйхаил Еффафаилу в ухо, — «я пару раз видел Первого, он на вид неглуп, а уж лоб у него пошире, чем у любого херувима». «Тише, тише», — отмахнулся Еффафаил, и вдруг толпа пришла в движение, образуя широкий коридор.
У истоков этого промытого волной скандала русла с берегами из ангелов стояли рубиновый от ярости Сатанаил и ослепительно белый — Сам Элохим. Между ними валялась невзрачная глиняная фигурка.
— Ты… Ты… — казалось, Сатанаил сейчас задохнётся от злости, — Ты, вроде, Всемудрейший, а предлагаешь мне лизать жопу вот этому заварному чайнику?! Да Ты же его из говна сделал!
— Идиот, Я тебе о будущем говорю, понимаешь ты, о будущем! Он — Моё последнее творение, он — венец. А ты заладил: «Чайник, чайник», — Господь тоже начинал кипятиться.
— Ну не чайник, хрен с ним, свинья-копилка, — попытался урезонить сам себя Первый, — но я, между прочим, всегда делал то, для чего Ты всех нас создал — поклонялся только Тебе. И этому чучелу поклоняться не буду. Ты Сам всё портишь.
— Вот как? — засверкал Создатель, — вину на Меня вешаешь? Подумай о последствиях!
— А Ты подумай о причинах!
— А ты Мне не указывай! Ты сам Моё творение!
— Да, но я первый. И я помню время, когда мы были вдвоём.
— А Я помню время, когда Я был один! — отрезал Элохим, — твой номер первый, а Мой номер ноль, если уж тебе так интересны цифры. А его номер, — Он указал на глиняную фигурку, — последний, понял ты? Он — венец, и ты ему будешь служить!
— Знаешь что? — было видно, что Сатанаил принял какое-то решение, — Ты Бог всеблагой, я не спорю, но Ты мне больше не Господь! Я сам себе хозяин.
— Пошёл вон!
— Куда, Боже? — едва заметно улыбнулся Первый, больше голосом, чем губами, — Нет и не было никакого «Вон», а есть только то, что Ты создал. Да Ты ведь и вездесущ.
— Как ты там говоришь, заварной чайник? — Бог тоже принял решение и постепенно остывал от гнева, — вот и будешь вариться внутри него. И имя тебе отныне не Сатанаил, но Сатана.
Первый посмотрел на Творца и произнёс так, как будто Тот допустил промах:
— А что? Мир, который Ты создал, весьма хорош, а значит, мне везде будет хорошо. А ничего лучшего, чем эта безделушка, Ты всё равно не создашь, это же венец творения. Кто хочет жить со мной в лучшей части мира? — обратился он к толпе ангелов, — Кто считает себя достойным?
— Дети Мои, — обратился Господь к той же самой толпе, — Вы не от мира сего тварного, но вы Мои приближённые. Явите мудрость и подумайте, стоит ли вам жить там, куда вы и так будете являться как Мои доверенные лица.
— Давайте, давайте, — подытожил Сатана, — Божии направо, мои налево.
Толпа дрогнула, левую стенку коридора размыло, песчинки ангелов, доверившиеся потоку мудрости, потекли с ним направо. Редкие встречные с трудом рассекали эту подвижную массу.
— По-моему, это нарушение целостности, — заметил Еффафаил.
— Точно, точно, — согласился Эйхаил, — вот мне, например, куда деться? Я и мудрый, и достойный. Разорваться мне, да?
— Мы дураки, — заявил Еффафаил, — не стоило вообще тут появляться.
— Да ну, — усомнился его товарищ, — будто ты не знаешь, что если не интересоваться ни Господом, ни Первым, рано или поздно они сами тобой заинтересуются. Оба.
— А кто тебе сказал, что я не интересуюсь? — ответил вопросом Еффафаил, аккуратно взяв друга за основание крыла и ненавязчиво уводя его из самого бурного (как ему казалось) места этого торнадо на периферию.
Здесь, конечно, жизнь кипела вовсю. Стоял ор, кое-где вспыхивали драки — словом, толпе явно не хватало сосредоточившихся вокруг Господа и Сатаны многокрылых чинов, способных организовать порядок — хотя бы и боевой.
Известное дело: абсолютная безмятежность царит только в центре смерча — либо достаточно далеко от него.
— Уф, вырвались наконец, — оглядываясь через плечо и через прорехи в оперении встопорщенных крыльев, выдохнул Эйхаил, когда другу действительно удалось вырвать его из рук двух дюжих сторонников Сатаны и оттащить от сборища минуты на три пути, — Так что там насчёт интересуюсь — не интересуюсь?
— Интересуюсь, интересуюсь. А больше всего мне знаешь что интересно? Как их помирить.
— Ну ты, блин, даёшь. Где ты слышал о творце, примирившемся с тем, что его творение вышло корявым?
— Не слышал и не видел, так Творец-то один, и творение Его пока было в порядке. Так что всё впереди. — кивнул головой оптимистичный Еффафаил.
— Да нет, всё уже позади. Они сейчас стенка на стенку пойдут.
— Не пойдут, не такой уж Сатанаил и дурак. То есть Сатана. Он же в меньшинстве.
И действительно, небеса под Сатаной, насколько можно было судить отсюда, разверзлись, и от его ног протянулась к земной тверди огненная лестница, по которой он горделиво двинулся вниз. За ним последовало около трети ангелов.
— Уроды, — прокомментировал Эйхаил, — хоть бы кто вовремя их разнял.
— Кто уроды? — подозрительно взглянул на него Еффафаил.
— Ангелы, — простодушно сказил Эйхаил.
— И мы?
Эйхаил замялся, и тут товарищ мягко подтолкнул его в спину:
— Давай-ка вниз, а я останусь тут. Будем их мирить.
— Ты с ума сошёл? Да меня Сатана на удар молнии к себе не подпустит. Он же Первый!
— Значит, вставишь в его молнию понижающий трансформатор.
— Чего-чего?…
— Ну ты понял. Давай быстро, а то опоздаешь, — снова подтолкнул Еффафаил опешившего друга и добавил, — Господь един, и кто-то должен поддержать единство. Пусть это будем мы.
Оказавшись на Земле, Эйхаил сел отдыхать — от долгого спуска болели ноги — и размышлять о своей горемычной судьбине. Но судьбина довольно быстро повернулась к нему своим наиудачнейшим — и наитруднейшим — боком. Лениво оглянувшись на какой-то шорох, ангел узрел самого Сатану.
Сатана приблизился и присел рядом на травку, положил руку Эйхаилу на плечо и ласково спросил:
— Ну, как тебе здесь?
На секунду смутившись от такого доверия, ангел взял себя в руки и ответил:
— Да так… Ноги болят.
— Ноги болят. Хочешь, перестанут?
— А что будет вместо этого? — подозрительно прищурившись, поинтересовался Эйхаил.
— Почётная миссия. И отдых ногам.
— А это как?
— Я предлагаю тебе побыть змеем. У них как раз нету ног. Так что на время её исполнения тобой они будут отдыхать абсолютно.
— Первый, я знаю, что тебе это нужнее, чем мне, поэтому сразу хочу попросить тебя об ответном одолжении, — у Эйхаила аж дух захватило от собственной наглости.
— Ты смелый ангел, — улыбнулся Сатана, — и в чём же оно должно заключаться?
— В обстоятельной беседе.
— На тему?
— Первый, ты уверен, что уважающие себя ангелы согласятся ограничить себя настолько , чтобы задать самим себе какую-то тему?
— Да ты ещё и хитёр, — вновь улыбнулся Сатана, — но не хитрее меня.
— Первый, ты звал с собой гордых, так не дави на мою гордость. Давай обозначим, что я просто хитёр, а я буду говорить начистоту.
— Ну давай, — Сатана устремил на Эйхаила проницательный взгляд, и тому на миг показалось, что безумная затея его друга, в которую он был втянут, вот-вот рухнет. Нет, так нельзя. И, вдохнув поглубже, Эйхаил начал:
— Понимаешь, какое дело… Мой друг… Да и я… В общем-то, да, мы оба считаем, что то, что произошло между тобой и Элохимом — досадное недоразумение.
— Ну,… — Сатана кивнул, как бы приглашая продолжить, но именно так, что слова для продолжения вылетели у Эйхаила из головы в туманную даль.
— Ну… Э-э… А, да что я, проповеди, что ли, тебе читать буду! — ангел тряхнул головой и решил действовать как Бог на душу положит, — Скажи, Сатана, из-за чего такого маленького и глиняного у вас с Богом вышел спор?
— Ты ошибаешься, друг мой. Вовсе не из-за маленького и глиняного, а из-за принципов.
— Вот как… Из-за каких принципов?
— Из-за двух: во-первых, поклоняться ли только Богу, и во-вторых, из-за принципа последовательности.
— А принцип последовательности — это как?
— А это очень просто, — Сатана откинулся назад и подобрал с травы созревший и упавший плод ближайшей яблони. Эйхаил ожидал наглядных, метафорических, глубоко символических и даже архетипических описаний на этом фрукте, то Первый смачно надкусил его восковую мякоть ближе к сучку, затем этот самый сучок оторвал, выбросил — и всё. Никакой символики.
— Дерево познания добра и зла, — прокомментировал Сатана сквозь жевательные движения, — Вкусно, но как-то по-ублюдочному. Заметь, Бог запретит своему китайскому болванчику есть эти плоды и фактически будет прав. Но какого рожна Он тогда это дерево выращивал? А что касается формальной стороны — о, великая сила запрета! Вот, тебе скажут: не ешь от этого дерева, не ешь от этого дерева, не ешь от этого дерева! Неужели ты не поинтересуешься хотя бы тем, что это за дерево такое?
Он вновь надкусил яблоко, и капелька живого сока легла на его чёрный ус. В воздухе витал яблочный аромат.
— А как надо? — спросил Эйхаил.
— Ну, например, так: кушать можно отсюда, отсюда и отсюда — это самое вкусное и полезное. А Он опять навредит Сам Себе.
— Ох, не любишь ты Его, — заметил Эйхаил.
— А лестница, по которой я заставил спуститься миллионы ног — она меня любила? — по лицу Первого пробежало этакое укоризненно-назидательное выражение.
— Скажи, Первый, мы ведь говорили о принципах, а не о любви, правда?
— Да, но разве уважающие себя ангелы согласятся ограничить себя настолько, чтобы задать самим себе какую-то тему? — парировал Сатана.
Эйхаил, чтобы дать себе время переварить тонкий вкус яда собственного, вернувшегося к нему, выпада, подобрал лежавшее рядом яблоко и принялся рассматривать. И вдруг его осенило:
— Конечно, не согласятся. И разве уважающие себя ангелы согласятся ограничить себя настолько, чтобы задать самим себе какой-то принцип?
— Ну, начнём с того, что принцип поклонения только Богу задал Сам Бог, — ответил Сатана.
— Я до сих пор не знаю принципа последовательности, — тщательно подбирая слова, промолвил Эйхаил, — но по интонации твоего голоса вижу, что этот принцип задал не Он, а ты. Кстати, в чём он заключается?
— Какая разница? Один-ноль, — еле уловимо дал ладонью отмашку Первый, — Теперь попробуй оспорить принцип поклонения Всевышнему.
И обрадовавшийся было Эйхаил крепко задумался.
Тем временем Еффафаил, подложив под задницу кончики крыльев, дожидался аудиенции у личного секретаря архангела Гавриила.
Приёмная секретаря представляла из себя участок небесного свода, ограниченный кольцом зеленовато-голубого сияния, отчего её пространство создавало впечатление нереальности. Внутри кольца твердь была выложена золотыми шестиугольными плитками — впрочем, в его свете золото приобретало оливковый оттенок и казалось не то дешёвой бронзой под старину, не то цветным пластиком. В центре приёмной стояла глиняная фигурка, и Еффафаил, не двигаясь с места, сосредоточенно разглядывал её уже с полчаса. Фигурка была явно больше той, из-за которой между Сатаной и Богом вышел раздрай. Увеличенная копия из того же материала, подумал Еффафаил уже давно, почти сразу, и теперь изучал свойства копии.
Внезапно снаружи послышался тихий свист, плавно перетекающий вовнутрь, и в кольце, по противоположную сторону от Еффафаила, ему явился секретарь архангела, зеленовато-голубой, как сияние кольца.
— Начальство не опаздывает? — ехидно спросил ангел, вставая с крыльев.
— Представь себе, нет, — вернул ему интонацию секретарь, — А ты сюда что, ехидничать пришёл?
— Нет, я по делу.
— По какому?
— Мне нужно обратиться к Богу.
— Ну и обратись, а причём тут мой босс?
— Да нет, мне надо, чтобы Он мне ответил.
— Ему, видите ли, надо. А Всевышнему оно нужно?
— Ещё как нужно.
— Ты полагаешь, Он тоже так думает?
— В том-то и дело, что не знаю, иначе обратился бы лично к Нему, либо не затевал бы это дело вообще.
Зеленоватый и голубой оттенки сияния секретаря ритмично сменяли друг друга, и это не давало ему слиться с сиянием кольца. Он слегка нахмурил брови и с расстановкой спросил:
— И чего ты хочешь от нас?
— Ну, Господь принимает Гавриила регулярно, почему бы Гавриилу в разговоре не упомянуть обо мне? — Еффафаил, пожалуй, был несколько смущён тем, что ему приходится это говорить.
— Ага, тебе, значит, недостаточно той милости, которую оказывает тебе Бог, и ты хочешь ещё чего-нибудь сверх этого? Смотри, как бы тебе за это не лишиться части имени и места на небесах.
— Пугаешь?
— Нет, предупреждаю.
— Можно подумать, места на небесах распределяешь ты.
— Да уж, во всяком случае, не ты.
Еффафаил уже начал жалеть, что пришёл сюда и завёл с этим чинушей бессмысленную склоку, но тот тем временем повернул разговор в сторону менее тупиковую и всё ещё достаточно любопытную для ангела:
— С моделью ознакомиться успел?
— А что?
— Всем следует знать, кому они теперь будут служить.
— Служить?! Как ты сказал? Служить?
— Ну да. А что?
Раздавшаяся было в голове ангела мысль сама поняла, что требует с его стороны некоторого обдумывания, и решила дождаться его, поэтому Еффафаил сделал в пространстве некоторое неопределённое движение рукой и сказал:
— Да так. Пока не знаю. Так что там с твоей моделью? Я скажу тебе, у неё и крыльев-то нет.
— А это, по-твоему, как называется? — секретарь торжествующе ткнул пальцем куда-то в середину венчавшего модель овального комка глины, — Крылья носа! Нос у него будет связан с дыханием, значит, с душой — поэтому он крылатый. У Господа всё продумано.
— Твоя, что ли, версия? — прищурился Еффафаил, — Тебя послушать, так мы тут все спиной дышим.
— Опять ехидничаешь, порождение ехиднино? — зло взглянул на него секретарь, — Слушай меня и смотри сюда.
И лекция продолжилась.
А Эйхаил тем временем разглядывал поднятый с травы плод.
— А что ж не попробуешь на вкус? — призывно спросил Сатана.
— Не хочу. У меня от добра и зла изжога.
— У меня тоже, — Первый подмигнул и ловко извлёк откуда-то из-под левого верхнего крыла бумажную упаковку таблеток, — на то есть сушёная вытяжка из золы водорослей.
— Вот-вот, — активно подхватил Эйхаил, — она теперь нужна тебе будет независимо от яблок.
— Это ещё почему? — удивился Первый. Впервые за всё время беседы.
— Да потому, что Бог теперь объявит Себя добром, а тебя злом. Тебе будет плохо и от него, и от себя.
— Добро и зло — выдумка, и придуманы они специально для этой ночной вазы, с которой Он так носится,- Сатана вскрыл упаковку и отправил одну таблетку в рот.
— Значит, говоришь, эту выдумку ты без закуски не употребляешь? — уточнил ангел, — Тогда давай-ка ты, Первый, со мной поделишься.
И он надкусил то, что держал в руках.
— Прожевал? — спросил Сатана спустя немного времени, — ну, крепись. После первой не закусывают.
— Кстати, — поднял палец Эйхаил, — о принципе последовательности. Мне кажется, что эта твоя выдумка тоже больше подходит венцу творения. Бог-то скорее параллелен.
— Я тоже, — ответил Первый, — и за это надо надкусить.
Он поднял с травы ещё один плод и легонько стукнул им по яблоку Эйхаила:
— Ну, за параллельность.
— За параллельность.
Они надкусили. Затем закусили сушёной вытяжкой.
— Ну вот, теперь о принципе поклонения только Богу, — возобновил беседу Эйхаил, — Давай разберёмся. Что для тебя значит «поклоняться»?
— Поклоняться? Пожалуй, это подразумевает уважежние. Очень большое уважение, а главное — в явном виде.
— Ты Бога уважаешь? — ангел поднял глаза от яблока и уставился на глазные яблоки Сатаны.
— А то, — Сатана несколько раз сузил и расширил зрачки, и Эйхаил понял, что и Сатану уважает тоже. Как оппонента в дискуссии.
— А венца творения? — спросил он, пытаясь не отвести взгляд.
— За что? Он сделан из праха, а мы с тобой из света. Он же будет дрожать при одном имени Бога — впрочем, как и при моём. Вот он меня и должен уважать.
— Знаем мы эти штуки, — махнул рукой Эйхаил, — Боится, значит уважает. Бьёт, значит любит. Парам-пам-пам, значит поклоняется. Сам вставь нужное слово.
Судя по хитрому прищуру, Первый оценил шутку.
— Только вот, — продолжил ангел, — Если он будет тебя уважать, это ведь нарушит принцип поклонения Богу.
— Это его личные глиняные проблемы, — отмахнулся Сатана.
— А меня ты уважаешь? — спросил его ангел.
— Я в который раз убеждаюсь в твоём хитроумии, — погрозил ему пальцем Первый, — и за это надо надкусить.
Они надкусили и вновь закусили сушёной вытяжкой. Мир вокруг постепенно становился расплывчатым.
— Тогда скажи, — продолжил Эйхаил, — Что есть ещё в поклонении, кроме уважения?
— Ну, пожалуй, ещё какой-то элемент ритуала.
— Ага. А кто устанавливает ритуалы?
— Известно кто. Бог.
— Тогда почему бы тебе не оказать Ему уважение, совершив ритуал по отношению к этой глиняной фигурке?
— Да потому, что я при этом поклонюсь не Богу.
— А кому же тогда?
— Да вот этому комку глины.
— Без уважения?
Сатана задумался, механически доедая яблоко.
— Пджи, — сказал он через какое-то время, вздев палец к небесной тверди, — Но ведь Бог-то требует не просто ритуала. Он требует поклонения.
— Знаешь, — заметил Эйхаил, — Венец творения настолько мелок, что если ты не наклонишься пониже, то не сможешь совершить никакой посвящённый ему ритуал.
— Мне вот тут этой твоей игры слов не надо, — сделал рукой отстраняющее движение Сатана. Было видно, что он уже изрядно надкусил.
— Ну почему же, — возразил ангел и поднял своё яблоко, — За игру слов!
— За игру слов!
Они надкусили, закусили сушёной вытяжкой, Сатана бросил огрызок куда-то в сторону окраин Эдема и принялся шарить рукой по траве, подыскивая новый плод.
— Однако, добро и зло здорово бьёт по мозгам, — заметил Эйхаил.
— Ты ещё не знаешь, как оно по ногам шарашит, — ответил Первый, — А ещё язык портит. Знаешь, вот так пару кило съешь — и никакой игры слов.
— Кстати, — ударил себя по лбу Эйхаил, — Что там насчёт змея?
— А пчму кстати?
— Да так, один мой друг говаривал, что игра слов — плод раздвоенного языка.
— Пшли, сделаем змея. Только вот сначала: за язык!
Они надкусили, закусили сушёной вытяжкой и попробовали подняться, не замечая ничего вокруг себя.
— Сушай, давай лучше полетим, — заявил Сатана после второй неудачной попытки.
Эйхаил икнул в ответ, и они попробовали взлететь.
Еффафаил, заинтересовавшись последним проектом Элохима, спустился в Эдем. Там проходили предстартовые испытания модели, и ангел рассчитывал убить двух зайцев — полюбоваться на венец творения и встретиться с Господом.
Это ему удалось. Конечно, Господь хотел обезопасить ангелов от возможных внезапных выходок модели, но в уединении есть свои минусы, и Бог с удовольствием принялся рассказывать подошедшему к нему в тень и прохладу дня Еффафаилу о сущности эксперимента.
Глиняная модель, оказывается, была предназначена обладать Землёй и заполнить её всю. Тонкость заключалась в том, что физически модель была гораздо меньше приспособлена к этому, чем таракан или крыса. Господь решил возместить это приданием модели подобия некоторых Своих качеств. Хотя о возмещении Он не говорил и даже указал на то, что неприспособленный ни к чему приспособится к любому. И показал Еффафаилу три органа приспособления — две руки и язык.
— Вот, сейчас ты узнаешь, как он пользуется языком, — сказал Господь ангелу, — он даст имена животным, а именовать значит иметь.
— Скажи, Господи, если он сейчас поимеет весь мир с помощью одного только языка, зачем ему ещё и руки?
— Обладать, значит иметь и управлять, — ответил Бог, — Языком он имеет, руками управляет; такова Моя воля.
К человеку, тем временем, выстроилась очередь. Хищники и травоядные мирно паслись бок о бок, дожидаясь, пока подойдёт их черёд получить имя.
— Последует и ещё испытание, — сказал Бог, — На способность нарушить запрет. Если он окажется на это не горазд, придаётся вечно нянчить его в Эдеме, а Землю заселить следующим образцом.
— Это похоже на историю Сатаны, — заметил как бы невзначай Еффафаил.
— Сатаны? Зачем ты напоминаешь Мне о нём? — нахмурился Элохим.
— Чтобы помирить Тебя с ним, — вот так, с места в карьер.
— Он лучший, и Я простил бы ему его выходку, если бы он вернулся. Да Я не него и не в обиде, просто сожалею, — Элохим вздохнул.
— О чём сожалеешь, Господи?
— О том, что мы расстались. О разделении.
Еффафаил чуть подвигал крыльями, проверяя, правильно ли они уложены, и спросил Элохима:
— Господи, скажи, чего Ты от него хотел перед разделением?
— Немногого. Чтобы он, как и вы все ныне, служил венцу творения.
— Служил? Не поклонялся?
— Истинно так, как говоришь.
— А что значит «служить»?
ТРАХ! БАХ! ТАРАРАХ!
— Шоб тебе гореть в Геенне, деревяшка! Сатана, вытащи мне ветку из жопы! А ты, слышь, ты, глиняный, тебе говорю. Я — змей.
Так Эйхаил, не удержавшись на древе познания добра и зла, куда смог-таки взлететь с пятой попытки, прервал благостную беседу своего друга с Господом Богом.
— Ты крылья-то раздвинь, дракон несчастный, — отвечал Сатана откуда-то из травостоя.
Глиняная модель, как хорошо было заметно с места наблюдения, сперва оторопела, но затем взяла себя в руки.
— Вы двое без очереди, — сказала модель, — Тебя, зверь говорящий и видимый, по твоему слову нареку змеем, а по слову твоего товарища драконом. Будет тебе два имени. А ты, зверь говорящий и невидимый, зовись жабой.
— Что-о?! Я — жаба? Да я таких как ты с детства через соломку надувал! Да ты ваще знаешь, кто я такой?
— Уймись, Первый! — цыкнул в травостой Эйхаил, — Ты, глина, третьим будешь? Мы тут яблочки кушаем.
— Да они же всё портят, идиоты! — вскричал Еффафаил.
— Зачем ты волнуешься, — с лёгким укором взглянул на него Элохим, — Смотри, как он быстро приспособился к неожиданной ситуации. Суть эксперимента в том, что никакого плана нет, ибо Я есмь свобода.
— Разве может быть свобода в условиях провокации?! — страстно возразил ангел.
— Смотри, — направил его Господь, и действительно, было на что посмотреть.
Модель сделала животным властный жест: без паники, всем ждать, — и направилась к древу.
— Какие же вы звери, — произнесла она, приблизившись достаточно и произведя оценку ситуации, — Вы ангелы. Я вами не обладаю, имена отменяются, но вы должны мне служить.
— Хрен тебе, — заявил приподнявшийся из травы Сатана, которому, наконец, удалось вытащить ветвь познания добра и зла из задницы Эйхаила, — Знай, что я первый из ангелов и весьма могуч. Не хочешь есть яблоки — заставим. И вообще, нас двое, — и он сделал веткой указующий жест.
— Да, но я свободен, — возразила модель, скрестив руки на груди.
— Слушай, Сатана, — Эйхаил настойчиво дёргал Первого за нижние крылья, — Служить. Он сказал: «служить».
— И чего?
— Да протрезвей ты наконец! Служить, а не поклоняться. Смотри, твой конфликт с Богом исчерпан!
— Пджи, вы чего, хотите все сказать, что я там, на небесах, чего-то не расслышал? Может, у меня яблоки в ушах? — Сатана ткнул пальцем себе в ухо, и оттуда… действительно выпало яблоко.
— Как видишь, — невозмутимо заявила модель.
Сатана, уронив ветку, с минуту тупо смотрел на выпавший из уха плод и бормотал что-то вроде: «Не, там на небе они не растут. Лажа какая-то… Тут, наверно, залетело…»
— Господи, дай ему шанс, — взмолился Еффафаил.
— У него всегда есть шанс. Он ведь тоже есть свобода, — отвечал Господь.
И казалось, Сатана его услышал. Он упал на колени, закрыл лицо крыльями и воскликнул:
— Господи, Боже мой, прости мне мою ошибку!
И Господь выступил из тени, и по всему Эдему раздался Его голос:
— И ты прости Мне, Мой ангел, что подтолкнул Я тебя в сторону твоей свободы.
И они обнялись и воссоединились. И лестница на небо с любовью приняла тяжесть их стоп и стоп миллионов, восходящих за ними. И стало ему имя: Сатанаил.
А глиняный человечек со словами «Во имя Господа, любопытная игрушка» поднял с травы яблоко.
Сергей Алхутов
Практикующий психолог, мастер НЛП, писатель, член СПМ. Публиковался в журналах «Знамя», «Полдень», «Уральский следопыт», автор трёх книг, лонглистер премии «Национальный бестселлер — 2009»