120 Views
Из отрочества
Окурок языком столкнув с губы,
«Седой», «король» поселка, монотонно
пропел, что я, мол, белая ворона
и что совсем не помешало бы
мне, как и всем «нормальным», закурить,
не то он будет мне мордашку бить.
Дружки его, ухмылок подлость пряча
за мнимой озадаченностью рож,
кивали головами: дескать, что ж,
закуривай, парнишка, а иначе …
Метнулся стриж на солнце, в вышине.
Я, стиснув зубы, отошел к стене.
“Кури!“ — уткнулась фильтром сигарета
в протест моих до сини сжатых губ.
Жест был вальяжен и, пока, не груб,
да только мало радовало это:
«Седого» упоительный оскал
пощады мне совсем не предвещал.
“ Кур-ри! “ — и заломали «сявки» руки
под гогот не совсем цензурных фраз.
Метнулись искры веером из глаз.
«Кур-р-ри, щенок!!!» Боль. Сопот. «Глюки»….
Табак во рту. Сарай (в стрехе – дыра).
«Кур-р-р-ри, пас-ску-у-д-да!» — et … et cetera…
Орал “Седой“: “Повешу, падлу! Вожжи! “ —
И резво шею в петлю мне вправлял.
Я — закурил… Тремя годами позже.
Так, от безделья: дурака валял.
Взросление
Ура! В деревню, к деду еду!
Свечусь, как лак моих штиблет:
теперь не будет дармоедом
дразнить — пусть даже в шутку! — дед.
Признался он в письме последнем,
что болен стал, что нет уж сил
косить, грести, таскаться с бреднем
и помощи моей просил.
Спешу-лечу! Без провожатых —
ведь мне почти пятнадцать лет! —
и преет, преет в пальцах сжатых
плацкарта — к взрослости билет.
Качу и от свободы млею,
о том не ведая пока —
откуда знать мне, дуралею?! —
что хворь — угробит старика.
Лабухи
Все сообщенья о «жмурах»
встречались как благие вести.
В последний путь спровадить прах
считалось чуть не делом чести,
и в ступку черепа, как пестик,
добила мысль о трех рублях.
Свербел в ноздрях могильный смрад.
Рыдали матери до рвоты.
А мы, в предчувствии «зарплат»,
запрятав по карманам ноты,
тайком «травили» анекдоты,
и ждали: «дятлы отстучат»,
зайдется мать в который раз,
так, что светилу станет жарко!
И все-е-е!
И вы-
пол-
нен
за-
ка-а-а-а-аз.
А перед дверью катафалка:
«Землице — скварка, хлопцам — чарка!»-
легко съязвит один из нас.
Туман
Опять с утра колдун Туман куражится,
в седые космы спрятав белый свет.
Посмотришь — вроде что-то в нем покажется,
присмотришься — а ничего и нет.
Куда не глянешь, все Туманом сковано,
и, как ни щурь глаза, не разберешь
где за Туманом верх, где низ, где стороны,
во что поверить, что принять за ложь.
Шарахаются тени, вьются призраки,
пытаясь муть Тумана обмануть,
и недосуг понять им, что из признаков
холодной взвеси соткана их суть.
Что вовсе не боится пуля смелого —
ведь для нее ничто понятье “жизнь” —
и что, возникнув раз частицей целого,
сойдешь подобной частью, как ни рвись.
Который год с упорством чернокнижника
стремлюсь познать проблемы бытия!
И – как же ты несносна, метафизика! –
одно лишь понял: часть Тумана я.
Но не смиряюсь, зверем рвусь из облака!
Ох, крепко! Крепко держит, чародей!..
Плывут, в тумане растворяясь, облики,
казавшихся мне близкими, людей.
Сыновьям
Эй, гусары, седлайте коней!
Хватит сдерживать русскую удаль!
Озарим пошлость нынешних дней
обращением божеским: “сударь”!
Над сумятицей будней смурных
вознесем вдохновенные лица,
и научимся милых своих
возводить ежедневно в царицы.
Вспоминая заветы отцов,
что в наказ передали им деды,
будем бить по щекам подлецов,
и со злом воевать до победы.
Чтоб вовеки, и присно, и днесь
на великих просторах России
благородство, отвага и честь
первозданный характер носили.
Молитва
Господь! Я предаю себя – Тебе,
мечтая стать рабом Твоей лишь воли.
Молю: стань пастырем в моей судьбе,
веди меня и в доле, и в недоле.
Спаси, освободи меня от пут
корысти, себялюбия и злобы.
Пусть Вера и Любовь мой дух куют
всю жизнь мою! До старости. До гроба.
Моя современница
Еще одна допита чаша дня
до дна.
Над кипами бумаг сгустились мрак
и тишина.
Настольной лампы свет — как эполет —
венцом.
И, словно блик, во тьме курносый лик —
лицо.
Пронзает профиль тьму назло всему
окрест:
работе, суете, тупой тщете —
несет свой крест.
А если все вокруг – случится вдруг —
в «напряг»,
то все равно взгляд чист, а нрав лучист –
вот так!
А дома муж с утра объелся уж
винца,
и много лет чреде невзгод все нет
конца.
А надо как-то ведь обуть, одеть
детей.
Не просто, а в “фирму”, чтобы как “у
людей”.
Пронзает профиль тьму назло всему
окрест:
работе, суете, тупой тщете —
несет свой крест.
А если все вокруг — случится вдруг —
В «напряг»,
то все равно взгляд чист, а нрав лучист –
вот так!
Весна
Душа неутоленная грешна
прозреньем чувств, презреньем к трафаретам.
Какая необъятная весна!
Как много в ней восторженного света!
Разнежен парк. У лип, осин, берез
под газом солнцем сотканной сорочки,
в предчувствии плодоносящих гроз,
сосками на грудях взбухают почки.
В низинах и проталинах блестят
бездонные лазоревые чаши.
В кокетливых колясках пухлых чад
катают просветленные мамаши.
И двое на скамейке vis-a-vis
беседуют, от нежности хмелея.
А к центру мира — Полюсу любви —
Летят созвездья Льва и Водолея.
Стилизация
Белая лебедушка, улетая, перышко,
обронила перышко во зелен пруду.
Улетела девица, ненаглядно солнышко,
обронив мне горюшко, да еще — беду.
Выйду за околицу — тополь долу клонится
(словно Богу молится), шелестит листвой.
Как с тобой рассорится, стыла боль-бессонница?
Обрести как вольницу? Где найти покой?
Пусть ветрами быстрыми небо хмарью выстлано.
Пусть зудит испытанно желчная молва.
Будет соль от слез моих по лугам рассыпана.
Будет ветер знать о них, да горюн-трава.
Бумеранг
Извелась. Постарела до срока.
Не жена, не подруга, не мать…
Как же, милая, ты одинока!
И уже поздно что-то менять.
Вновь средь ночи какая-то сила
станет душу рвать так, что невмочь:
отомстила тебе, отомстила,
не рожденной убитая, дочь.
Ухмылка судьбы
Начинал – лихо, гордо, властно.
Был нахрапист и неленив.
Нотки жизни ложились классно,
но собрать их не смог в мотив.
Повело как-то юзом, боком:
тест — на жалость, тест — на излом…
А мечталось-то — слыть пророком.
А пришлось-то прожить – рабом.
Посёлок
Здесь все дороги, будто в Рим,
ведут к замызганной пивнухе,
где отставник багряноухий
гундосит Блока, пьяный в дым.
Где в воздухе клубится мат,
а в разговорах шумно-пенных,
как правило, и непременно,
всегда правительство бранят.
Где всем на все уж наплевать.
Где каждый — с пьяных глаз, — мессия.
Где пропивается Россия…
Что ж вы творите, вашу мать?!
Сомневающимся
Глушь. Переспевшие вишни
падают в чертополох.
Тишь — запредельная: свистнешь —
взвоет в ответ кабыздох.
Вьются над падалью мухи.
В лужу скукожился пруд.
За день — одна-две старухи
улицу пересекут.
Все здесь пронизано тленом!
Всюду — вселенская грусть!
……………………..
Гибели ждете?
А хрен вам:
Встанет Великая Русь!
Александр Кожемякин
Александр Иванович Кожемякин - психолог, писатель, поэт. Родился 23 января 1957 года в поселке Бытошь Дятьковского района, на Брянщине. Рос в поселке Первомайском, Лидского района, Гродненской области, в Беларуси. По окончании школы поступил на энергетический факультет Белорусского политехнического института. Служил в рядах Советской армии. Изучая жизнь, работал электромонтером, монтером связи, кабельщиком, оператором изделий из пенополиуретана, слесарем, милиционером, начальником отдела электромонтажного оборудования, прорабом, менеджером, предпринимателем, начальником управления делами международной компании, адепта правительства РФ. Закончил философский факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, Государственную академию инноваций, курсы нейро-лингвистического программирования (НЛП). Специализировался в области психологического анализа. Писал диссертацию по теме "Психология художественного творчества, стажировался за рубежом. На протяжении двадцати лет занимался изучением проблем зависимостей и разработкой антизависимых методик. Стихи стал писать с 13 лет на русском и белорусском языках (псевдоним: Алесь Нетеч). Печататься начал в 1976 году в газетах Ленинградского военного округа. С 1985 года его работы стали появляться во Всесоюзной печати: журналах "Советская милиция", "Советский воин", "Молодая гвардия", "Неман", "Москва", "Новая литература". Член Союза писателей России. Автор книги стихов «Брызги» (2008), а также сборников "Бумеранг", "Солнечная сторона", "Из алкоголиков - в супермены". Член Союза писателей России. Член Международного союза писателей. В конце жизни жил в Люберцах. Был политическим активистом либерального толка, патриотом России и Беларуси, выступал на концертах как музыкант и автор песен. Скончался 4 июня 2014 года.