600 Views
“Однажды, встав с кровати утром, ты понимаешь, что перед тобой только две дороги — автошоссе и твоя жизнь. И тебе не нужно проводников, чтобы идти…”
Алексей Караковский – гитара, вокал, клавишные, губная гармошка, мандолина; Михаил Гусман – бас, вокал; Тимофей Ляховский – флейта, кларнет, баян, вокал; Александр Баранов – ударные; Наталия Беленькая – вокал, скрипка; Александра Тэвдой-Бурмули – бэк-вокал; Владислава Рукавишникова – бэк-вокал; Катерина Гервагина – клавишные; Андрей Кузечкин – губная гармоника; Арина Филипенкова – блок-флейта; Галина Шарова – объявление в трамвае; Янис Сурвило – запись, сведение; Мария Макарова, Алексей Караковский – художественное оформление.
Чёрные маки свободы
Повезло: все четыре стороны
нам открыты по горизонт!
На подмостках мировой истории
Как раз самый сезон.
Выйдешь в поле, всюду красота,
Рожь, пшеница, выгул для скота,
Но каким простором не мани,
Мент и урка не придут сюда.
Здесь всюду чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Потому что за волю цена высока,
Ты её не заплатил пока.
Чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Когда в город приходят чужие войска,
Когда бьётся смерть у виска.
Мы освоим равнины дальние
вплоть до Яблоневого хребта,
по сравненью с другими странами
здесь ты один навсегда.
Городок по имени Чита,
за чертою этой ни черта,
Речка быстрая с названьем Стикс,
И над Стиксом этим нет моста.
Здесь только чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Потому что за волю цена высока,
Ты её не заплатил пока.
Чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Когда в город приходят чужие войска,
Когда бьётся смерть у виска.
Чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Наша Родина — это большой полигон,
Наша жизнь — это мёртвый сезон.
Чёрные маки свободы,
Чёрные маки свободы,
Всем погибшим в неволе, глядящим на нас,
Жизнь позволит урвать ещё шанс.
Радуга
Волей-неволей искать свою долю
По пыльной дороге, по чистому полю,
На пыльных табличках с названьями улиц,
В деревнях, что по шоссе растянулись,
В лицах знакомых и незнакомых,
Без рая и ада, без своего дома,
На северных трассах от края до края,
Где храм отделяет лишь шаг от сарая.
Радуга всё так же встаёт над заливом опять,
Нам её не догнать, но и не потерять,
И за горою солнца свет зовёт с собой,
Давай пойдём его искать!
Столбы вдоль дороги и мышки-полёвки,
Ночёвка в автобусной остановке,
Закат за рекою и падают звезды,
Всё это знакомо, привычно и просто,
А где-то вдали из бетона хоромы,
Ночлежки, пивнушки, балконы, дурдомы,
Собаки измаялись в сытой неволе,
А мы возвращаемся в чистое поле.
Уйти из дома навсегда
Уйти из дома и исчезнуть в погребальных облаках,
Слепых деревьях, окружающих желанную весну,
Обломках города, провисших на болотных сапогах,
Теплолюбивою трясиной приготовиться ко сну,
Уйти из дома навсегда…
Уйти из дома и погрязнуть в огнедышащем метро,
Где подземелье и реальность в каждой станции слились,
И пусть на улице по-прежнему уютно и светло,
Но нету времени и люди увлекают тело вниз.
Уйти из дома и повиснуть на неведомом пути,
Когда и некуда идти и невозможно опоздать,
И только вечером, очнувшись, взять котомку и пойти
Туда, назад, где, вероятно, кто-то будет ещё ждать…
Ящерица на татуировке
Автостопом через Сызрань, вдаль от Волги и к Уралу,
С обожаемой подружкой в паре навсегда,
Ты спешишь то ли к Вудстоку, то ль к сибирскому шаману,
И потратить с чувством хочешь лучшие года.
Через год в душе лелеешь стратегические планы —
Автостопом через Дели, Хайфу и Кейптаун
Эй, дружище, а ты слышал про Планету Капитанов?
Ты ведь на планете этой — главный капитан.
И ящерица на татуировке твоей смотрит прямо и как-то вдаль,
Ты ей рассказал однажды под Лхасой, что жизнь — это путь домой,
Тебя так учили дорожные карты и книги о старых тибетских монахах,
Но не было компаса, и траектория шла не всегда по прямой.
Двадцать лет прошло — ты тот же, тридцать лет — ты всё туда же,
Нет подружки, вышла замуж, ты теперь один.
Развевает космы ветер, и уже не станет старше
Уходящий к горизонту странник-паладин.
Чем закончится дорога? Кто тебе сейчас ответит?
Ты уже давно согласен на любой исход:
То ли дух золотокрылый, то ль незримая карета,
То ли ангел, то ли демон в небо унесёт.
И ящерица на татуировке твоей станет жертвой светлой Земле,
Она оказалась ближе, чем кожа, и всех самых лучших женщин верней,
Смерть — это лишь остановка в конечном пункте твоего тела,
Отбрось свою жизнь, как отрубленный хвост, не стоит грустить о ней.
Ленинградская
Хорошо, всё, что в начале:
На заснеженном причале
Мы стоим и смотрим в воду день и ночь,
И в нелетную погоду
Мы спускаемся на воду,
Хоть понтон от берегов уходит прочь.
Хорошо всё то, что в шутку;
И в последнюю минутку
Просто время веселее провести.
Люди ходят торопливо,
А мы пьем из кружек пиво,
Да ещё желаем доброго пути.
Хорошо всё, что не плохо:
Где не кроется подвоха,
Где все вправду, все на веру, просто так,
По проспектам, по канавам,
Вдоль тропинок и каналов,
Через осень, через слякоть, через мрак.
Хорошо, что напоследок…
В доме звон пустых тарелок
И на сумках гости поздние сидят,
Все как будто ожидали:
И ночёвка на вокзале,
Электричка ровно в восемь-пятьдесят.
Зелёный свет
Я хочу, взглянув в окно,
Сквозь деревья увидать просвет —
Столько лет все одно.
Скорый поезд, вдаль лети.
Три минуты до конца пути,
Шум затих, свет вдали.
Лети скорей, меня не жди.
Мне уже не встретить дом,
Где я был бы принят как родной
Ей одной светлым днём.
Пусть горит зелёный свет,
Не спешу, куда теперь спешить?
Позвонить нет монет,
Зато теперь я буду жить.
Нарисую в поле снег
Без конца и краю вдаль до гор
Разговор целый век…
В понедельник в детский сад
Наши жёны поведут детей;
Не жалей в водку яд…
Пока, звони, я буду рад.
На магистральных дорогах
На магистральных дорогах голосует весна —
так идёт понемногу отступление сна.
На знакомых тропинках — перед взглядом картинки,
Меж бетонных мостов — хребты поездов.
Нас ввели в эти двери звуки сказочных птиц.
Мы мучительно пели для подростков обеих столиц,
мы держались все вместе, но в течение песни
хрупкий голос детей лишь пугал голубей.
И теперь расставанье с идеалами слов —
позабыты желанья, позабыта даже любовь…
Где же ты, моя птица? Я боюсь очутиться
в ритме чёрных планет, где меня больше нет!
Больше не во что верить, больше нечего ждать,
Пустота, как и время, на всё налагает печать:
даже эта свобода — как печаль, безысходна,
и грозит со спины похмелье вины.
Нет ни хлеба, ни дома, лишь свет из окна,
Я хочу быть влюблённым, быть — на все времена,
Запредельные трели, звук апрельской капели —
Звук простой и родной, будь снова со мной.
Ласточкин путь
Как всё же трогателен ласточкин путь…
Я — тот, кто верит в него всерьёз!
Сорвётся голос на фальцет, но белый венок
коснётся твоих волос,
и вдохновение всех стран соединяется
в единственной попытке рассмотреть океан —
я знаю, что их счастье в тот же миг я навыдумывал сам!…
И не наскучит никогда землетрясение,
ведь лепестки так стучатся в окно…
Я мимолётно провожаю иероглиф тебя —
он будет написан весной,
и воскресенья на холме увидеть тень
уже не важно, если там дистанция огня:
я знаю, эти армии явились посмотреть на тебя!
Так возвращается к истокам любовь,
так блудным детям пора по домам,
так появляется в норе мудрой нерпы тепло,
и слышно, как бьют зеркала…
Из заколдованных обломков зимы
как партизан, сложу сигнальный костёр, а потом
я выйду на посадочную полосу апрельским дождём…
Побег из Тенгри
Идущий в зной по пыльной траве,
Ищущий дорогу в глубокой степи,
Не нашедший серебра в пересохшем ручье.
Полный короб гнутых речей,
Полный карман наставлений в пути,
И такая странная усталость внутри…
Устаревших учений забытый пророк,
Забирай свои песни и пой в пустоте,
Под скалой вырой яму, строй новую жизнь.
Громко горлом идёт застарелая кровь,
Озверевшим ручьём рукотворная грязь,
Аморальных подробностей странная жизнь.
Священный четверг
Я могу совсем легко
Выйти в мир за флажки и письма друзьям,
Мой дивный Бог
Раздаёт всем подарки до Судного дня,
И я слежу за часами, ожидая весь день
Священного четверга,
Не решаясь от восторга забыть календарь
Предсказаний на этот сентябрь, а пока —
Я бросаюсь очертя
Голову, плечи и верное сердце тебе,
Кураж мой и тщета
Посвящаются воздуху, огню, земле и воде
Если нас не научат летать
Храбрые птицы, ищущие вечный покой,
Я пойду заварить в кружке чай
И, завесив окно, просто останусь с тобой.
Я хотел бы рассказать
О таинственных знаках и песнях, что слышу во сне,
Надеяться и ждать —
Очевидная данность и необходимость извне,
Заходя на посадку стремительной птицей,
Луч света на миг промелькнёт в витраже,
Небо мирит влюблённых, а всё, что потом —
Это то, что случилось с нами уже.
Казань
Лаокоон, где твои сыновья?
Всё, что родится, не будет жить долго,
Из подчинения вышла Волга,
Волга роднее, чем даже семья!
Бомбой раскрылся купол-цветок,
Вилами писано чьё-то имя
Это обычаи стали другими,
Мифы всё те же, и тот же их срок.
Книги сжигаются в среднем за час,
Если, конечно, в них нет предсказаний
Если не липнет к твердыне Казани
Маленький, но столь опасный Свияжск!
Пусть в полоумных метаньях цариц,
Видится что-то от миротворенья,
Гёте сказал бы, что это лишь время
Ницше и вовсе б не стал говорить!
Все разрушенья коснутся лишь стен
Дождик апрельский — разрушить непросто…
Всё, что не незримо, доснимет Тарковский,
Всё, что спето, сыграет Колтрэйн!
Так не точи свой кухонный нож,
Разве лишь в этом твоя оборона?
В комнате рядом проснулся ребёнок —
Дети важнее, а ножик не трожь.
Как ни спеши, избежать перемен
Без одиночества вряд ли удастся
Так получи свою долю авансом,
И ничего не требуй взамен!
Лаоокон, бесконечен поход
Не вынуждай в нём участвовать время…
Если мы сможем остаться всё теми же,
Солнце восстанет из тающих вод!
Учан-Су
Слежу за солнцем, считаю дни.
Тугие кольца обвил гранит.
Её ладони в его руке,
И гаснут звёзды на потолке.
Боюсь смеяться, горчит тоска.
Я помню пальцы, я их ласкал.
На дне колодца спиной к спине,
И отблеск солнца скользит к стене.
Пещерных ритмов утробный звук —
Неочевидность, одно из двух.
Над изголовьем дрожит сосна,
И небо смотрит в квадрат окна.
Шагонар
Лечу наугад —
Нет времени ни разобраться в ветрах,
Ни выверить путь.
Даю пеленга,
Иначе ведомый скользнет в облака,
Не зная маршрут.
Какой нынче день?
Не знаю какой, но простой для меня,
Святой для бурят,
Лечу на восток, туда,
Где в тумане лежит Шагонар
И солнечный яд.
Мой облачный край,
Пунктиром любви я усмешку твою
Весь вечер чертил,
Забыв до утра
О милой моей, что до вылета я
Так страстно любил.
Белая дорога (Ак-Йол)
Чёрное небо над серым морем,
Редкие тени да над водой
Дайте мне, Боги, Белой дороги,
Чистого неба над головой.
Звёзды над склоном зовут обратно,
У горизонта ждут не меня,
Я не сумею нарушить клятву,
Ни чести ради, ни дела для.
Если настигнет меня ненастье,
Выбрось на сушу меня, прибой.
Дайте мне, Боги, покрепче снасти,
Чистого неба над головой.
Заветное желание сбылось
Хочешь света, тогда бери побольше,
может, будет светлей.
Просишь хлеба — ломай кусок, пива
мимо не лей.
Всё вокруг в порядке, всего в достатке,
все взятки гладки, а если неполадки,
значит
Просто лети себе, друг-товарищ,
крылья расправь широко,
в мире полно красоты, света,
птичье, как есть, молоко.
Нечего корить власть, ежели ты ешь всласть,
если не привык красть, учи матчасть…
Вечны ни горы, ни реки, даже
дух здесь всегда стоил двух,
порознь живут человеки, только время
ласкает старух.
Так что не жалей сил, что бы ни просил,
хоть шаром покати, хоть святых выноси.
Будет тебе исполненье желаний,
держись за седло,
если родился, светлее сразу станет —
тебе повезло.
Слово — пар, жизнь — дым, песню передай другим,
Значит, это Бог с ним, видишь след — иди за ним…
Чтоб чистое, заветное желание сбылось,
прекрасное, волшебное желание сбылось…
Если утром унылым
Если утром унылым проснёшься один,
телевизор в углу, на столе анальгин,
чай вчерашний остыл, пусто в банке сардин —
значит, дело, действительно, плохо.
Жизнь предельно скучна и предельно проста,
и пока твоя совесть, как в детстве, чиста,
недостаточно белая скатерть листа
вся насквозь с ощущеньем подвоха.
Кто другой бы, возможно, достал пистолет,
коротка жизнь поэта, когда ты поэт,
а такие, как ты, покупают билет,
с удовольствием рвя эти цепи,
чтоб увидеть Кульджинский полуденный тракт
и крестьян, надрезающих опийный мак,
чтобы славить закат в Заилийских горах
и сухие аральские степи.
Если б ты, что возможно, родился другим,
то тебя окружали друзья и враги,
и повсюду ступали бы их сапоги,
попирая и радость, и горе,
но теперь ты один, и карельский прибой
отрезвит, накрывая тебя с головой,
и сосна повенчает навеки с волной
бесконечного Белого моря.
Так хватай же скорей, вечный странник, суму,
в этом мире нельзя унывать одному,
равнодушие — смерть, не позволь же ему
жить от вешалки до гастронома,
ты пройдёшь по стране от пустынь до морей
и вернёшься назад, чтоб мудрей и добрей
быть до смерти своей и достигнуть скорей
своего настоящего дома…
Кочевник
У меня есть друг-музыкант,
Он играет на басу и губной гармошке, он просто талант,
Мы общаемся примерно с десятого класса школы.
Я слышу звуки музыки и части речи,
Я ни о чём не думаю, мне становится легче,
Сто лет без любви, и схожденье с ума без рок-н-ролла.
А я кочевник из города в город,
Жизнь — модуляция от ля к ми-минору,
Вокзалы, товарные вагоны и река Волга —
Вот, что мне дорого.
Я не думаю ни о чём, я просто еду,
Не больше трёх дней в городе — главное кредо,
И я надеюсь, что однажды в конце лета
Умру от этого.
У меня есть подруга-художница, мы общаемся нечасто,
Она видит мир в каких-то недоступных мне красках,
И я удивляюсь, я улыбаюсь, но это всё лишь до ночи.
А там, как говорят, в темноте все кошки серы,
Я прощаюсь и иду через поля и посевы,
Серп луны на дорогой становится всё тоньше и тоньше.
А я кочевник — существо одинокое,
Мне даже не нужно, чтоб был кто-то под боком,
Материальное мне чуждо,
И чужого тоже не нужно.
Гляжу на мир — я пылинка и атом,
Не иди за мной, если не нужно куда-то,
Дорога не терпит отсутствия цели,
Но нас не оценят.
У меня был дом, я его почти не помню,
Закрываю лицо немытыми ладонями,
Знаешь, как в детстве страшно долго быть без папы и мамы?
Я помню эти муки, в которых мы родились,
И я не знаю, за что нам выпадает эта милость,
Наши дороги — это то, что мы с тобой придумали сами!
А я кочевник, и другим быть не светит,
У меня, правда, есть уже тоже дети,
Но я скажу им, что маршрут пути не имеет значения
Без приключений,
Не стоит даже пытаться выйти наружу,
Если маршрут твой не обнаружен,
Если время медленно тянется,
Утекая сквозь пальцы.
Я был в Приамурье, я тусовался в Париже,
И если я чего-то в мире и не увижу,
То это земля Санникова, Антилия и Эльдорадо!
Но пока мне не нужно много, я улыбаюсь,
Сойдёт поворот на трассу Уфа — Ульяновск,
И раз я здесь нахожусь, значит, именно это и надо!
А я кочевник из Содома в Эдем,
Я избегаю Системы, удачно пользуясь тем,
Что на дороге проводят нечасто
Проверку паспорта.
И если я вознесусь однажды в небо сквозь стекло,
Это будет значит лишь, что я НЛО,
Я почудился тебе, сестра, не прячь свои глаза,
Не прячь глаза…
Алексей Караковский
Родился в Москве в 1978 году, учился сначала на историка, потом на психолога. Работает в сфере разработки и поддержки Интернет-сайтов. Гитарист, мандолинист, вокалист, автор песен - в основном, на историко-географическую тематику. Лидер рок-группы «Происшествие»; также участник проектов «Ложные показания», «Сад Мандельштама», «Твоё лето не будет прежним» и др. Песни записаны по-русски, по-английски, по-польски и по-немецки; некоторые также переведены на французский, испанский, казахский и иврит. Создатель, а в 2000-2005 гг - главный редактор «Точки зрения». Автор десятка книг. Публикации в литературных журналах «Крещатик», «День и ночь», «Октябрь», «Смена», «Вопросы литературы», ROAR, «Слово\Word», «Лиterraтура», «Формаслов», «Артикуляция» и арт-самиздате («Контрабанда», «Пантеон андеграунда» и др.). Член Союза писателей Москвы (с 2007 г.), Московского союза литераторов (с 2019 г.).