378 Views
Другие мы
Допустим, в другой реальности
Есть другие мы,
Которые решили все проблемы,
Не ссорились,
Не расставались,
Нет, ссорились,
Но потом решили все проблемы.
Другие мы живём ладно,
Со здоровьем всё в порядке,
Любимая работа,
Двое детей
Уже в школу ходят,
Учатся хорошо.
Другой я пишу весёлые стихи,
Другая ты делаешь то, о чём мечтала,
А потом другие мы едем на отдых,
На какой-нибудь остров
Или, наоборот, на северное озеро,
Две недели, нет, три недели
Только другие мы
И никого кроме других нас,
А другим нам только того и надо!
Отличное время на отдыхе,
Но заканчивается и оно,
И вот другие мы возвращаемся
В другой наш дом,
Усталые, довольные,
Радостные
Другие
Мы.
Вся жизнь
О, смерть моя, потанцуй со мной,
Покрепче ко мне прижмись,
Сегодня тебе не уйти одной,
У нас впереди вся жизнь.
А завтра мы вымоем в доме пол
И выстираем бельё,
И скатертью чистой покроем стол,
И выпьем вино своё.
Пусть время жарит на всех парах,
И хоть машинист не зряч,
Но ты ледяной не почуешь страх,
Пока поцелуй горяч.
О, смерть моя, обними меня
И рядом со мной ложись,
В холодную печь я поддам огня,
У нас впереди вся жизнь.
А завтра сажать семена пора,
И ярок солнечный свет,
Опять улыбнёшься ты мне с утра,
И я улыбнусь в ответ.
Пусть крепок будет над нами кров,
Хоть бури порой страшны,
Но ты не заплачешь от грубых слов,
Покуда слова нежны.
О, смерть моя, нам нельзя уснуть,
Водою на пламя брызнь,
Твоя надо мною качнулась грудь,
У нас впереди вся жизнь.
А завтра ты сядешь вязать мне шарф —
Успеть бы с ним до зимы,
И я соберу из деталей шкаф,
Который купили мы.
Пусть кошка пьёт молоко в углу
И слышится смех детей,
Я нашу судьбу предсказать могу —
Всё будет, как у людей.
О, смерть моя, укуси, свяжи,
Бросай меня вверх и вниз,
Но как ни крути, а у нас вся жизнь,
У нас впереди вся жизнь.
Тёмные воды
Матвей сильно врос в Полину.
Было неясно, как его выдернуть.
Намедни Полина провалила бизнес-переговоры —
Матвей внутри мешал дышать,
И она сорвала презентацию.
«Полли, это последнее предупреждение, –
Ругался шеф. – Ты ценная сотрудница,
Но это последнее предупреждение!»
На выхах Полина одна отправилась в ночной клуб,
Куда они не раз ходили угорать вместе.
Оделась во всё чёрное, прошла фейс-контроль,
Но за порогом Матвей схватил её за горло
И оцарапал кору головного мозга,
От внезапной боли она не могла вздохнуть,
Пришлось много, много, много выпить.
Под утро её вышвырнули из клуба,
Объявив вечный запрет на вход.
Протрезвевшая, помятая и злая Полина
Шла по пустынным улицам,
И вдруг заметила То-Самое-Кафе.
Три года назад они встретились тут во второй раз,
А потом пошли вдоль реки,
Разговаривая о политике и порнографии.
В этот миг Матвей дёрнул её за нервы
И вызвал абдоминальный дискомфорт.
«Сколько можно таскать тебя на себе? –
Разъярилась Полина. – Я тебя вырву!»
«Я не НА тебе, я В тебе, – процедил Матвей. –
Попробуй, вырви!»
И он дал ей в солнечное сплетение.
Полина согнулась, слёзы брызнули из глаз.
Когда давление ослабло,
Она медленно пошла дальше.
«Ненавижу тебя! – думала Полина. –
Отпусти меня! Проваливай вон!»
Но вросший Матвей слышал все её мысли.
«Тебе без меня не жить! – пригрозил он
И ткнул в низ живота. –
А помнишь, какой классный у нас был секс?!»
Полина сжала зубы и рванула Матвея прочь из памяти.
В ответ он уколол её в сердце.
Она потянула что было сил,
Но он уцепился за нейронные связи,
Обдирая височные доли мозга.
Полина не сдавалась.
Подошла к парапету на Той-Самой-Набережной,
Где они целовались три года назад,
Схватила его за остатки симпатии
И со стоном потащила, как репу из земли.
Матвей заверещал и вцепился ей в диафрагму,
Оставляя глубоко в душе пекучие порезы.
«Вырву! – проревела Полина. – Я ТЕБЯ ВЫРВУ!»
Не обращая внимания на головокружение,
Учащённое сердцебиение и растущую тревожность,
Она пережала Матвею внутренний голос
И стала методично обрывать свои привязанности.
«Ммм!» – мычал Матвей, пытаясь вывернуться ужом,
Но с каждым разом всё слабее и слабее.
Наконец, Полина подсекла под корень
Свою беспокойную зависимость от него
И в ту же секунду почувствовала сильный спазм,
Шагнула вперед, наклонилась над парапетом…
Остатками Матвея её вырвало прямо в реку,
И они сразу пошли ко дну.
Полина осторожно выпрямилась.
В окнах домов на другом берегу
Отразилось восходящее солнце.
Полина улыбнулась, глубоко вздохнула
И легко зашагала в сторону дома.
И только тёмные воды реки остались невозмутимы.
30 октября
День искалеченных, замороченных,
измочаленных, обесточенных,
разлученных и обречённых —
день политзаключённых.
День пропесоченных, околпаченных,
изувеченных, расконтаченных,
закопченных и проперчённых —
день политзаключённых.
День раскулаченных, неозвученных,
нераскрученных, неизученных,
опороченных и привлечённых —
день политзаключённых.
Галич
Мне приснился Александр Галич,
Грустный, без гитары, у окна,
За которым вроде бы Италия
Или, может, Франция видна.
Мы молчали. Стыл пахучий кофе,
Где-то вдалеке звенел трамвай.
Повторялось это вновь и вновь и
У меня болела голова.
Телевизор, искрами обьятый,
Будто бы раскачивал весь дом
И трещал у стенки неприятно.
В этот миг снаружи за окном
Капли, словно камни, вдруг упали,
Хлынул дождь и, разорвав стишок,
«Некуда, – сказал устало Галич, –
Возвращаться некуда, дружок».
Когда я уйду
«Когда я вернусь?»
Александр Галич
Когда я уйду, как обычно, промчится трамвай.
Ночная земля чуть сырая, дороги расходятся круто,
Но меньше не станет веселья, и где-то кому-то
Опять кто-то скажет о нежности злые слова,
Когда я уйду.
А я проскользну через пруд, поднимая волну,
И пусть во дворе нам с тобою пришедший на смену
Аптечный ковбой будет тщательно целиться в вену,
Но ливень внезапный затопит беду и вину,
Когда я уйду.
Когда я уйду, не закаркает диктор в бреду,
И цены не вырастут, и не начнутся протесты,
А просто над городом вскроется купол небесный,
И звёзды обрушатся вниз, как спецназ на толпу,
Когда я уйду.
Когда я уйду, и рассвет разорвёт тишину,
Никто не заметит пропажи в копилке столичной,
Наступит отличный денёк, совершенно обычный,
А слёзы, как память, совсем ни к чему, ни к чему.
Когда я уйду…
Тёмный поход
Ветер дул, и обрушилась с неба вода,
И не видно ни звёзд, ни луны.
«Эй, скажи, командир, мы шагаем куда?
От бессилия падаем мы!»
Стало холодно, пар вылетал изо рта,
И скользили по льду сапоги.
И сказал командир: «Мы шагаем туда,
Где во тьме поджидают враги».
Мы шагаем на бой, не задерживай строй,
Бодрым хором походную пой,
Батальон костяной бесконечной зимой
Бледный всадник ведет за собой.
Круто вверх поднимался извилистый путь,
Слева скалы, а справа обрыв.
«Командир! Нашим людям пора отдохнуть!
Развести для сугреву костры б!»
Камнепад прогремел в темноте впереди,
Волк завыл в темноте позади.
И сказал командир: «Кто не может идти,
Может лечь в середине пути».
По-над пропастью той, что манит пустотой,
Там, где слышен в ночи волчий вой,
Батальон костяной бесконечной зимой
Бледный всадник ведет за собой.
Что за тень налетела, усталых бойцов
Вдруг коснувшись крылом ледяным?
«Командир! Обернись! Покажи нам лицо!
Чтобы взор твой поймали бы мы!»
Тут послышался пули возвышенный свист,
Кто-то ухнул во мраке совой,
И сказал командир: «Я вам что, юморист?
Что я, клоун, вертеть головой?!»
По дорожке кривой, кто косой, кто кривой,
Мы походкой идем строевой,
Батальон костяной бесконечной зимой
Бледный всадник ведет за собой.
Взвыла вьюга, с небес повалил снегопад,
Дрожь пробила насквозь до костей.
«Командир, собери на собранье солдат,
Мы обсудим поток новостей»
Ускользнула внезапно тропа из-под ног,
Заплутал меж сугробами взгляд.
И сказал командир: «Не настал еще срок!
Марш вперёд! Соберись, мой отряд!»
Наш отряд удалой, наш настрой боевой,
Наст мерцает во мгле голубой,
Батальон костяной бесконечной зимой
Бледный всадник ведет за собой.
Показалась за тучами злая звезда,
И кровавая всходит луна.
«Эй, скажи, командир, мы шагаем куда?
Нам яснее команда нужна!
Сапоги мы свои протоптали до дыр,
И мундиры истлели на нас».
Но назад оглянувшись, молчал командир,
Лишь чернея провалами глаз.
Под погасшей звездой, под багряной луной
Командир оглянулся — слепой…
Батальон костяной бесконечной зимой
Бледный всадник ведет за собой.
Бертольд Брехт
Не полицейский, не ландскнехт,
Не психиатр в дурке —
Ко мне стучится Бертольд Брехт,
Раз, два, на третьи сутки.
Берлин ли, Мюнхен за окном,
Закат в цветах магенты.
Открою дверь — и тут же он:
«А ну-ка, документы!»
Качнётся палубою пол,
Хлестнёт волна по крыше,
А Бертольд Брехт за мной пришёл,
И я навстречу вышел,
И паспорт с визой показал,
И нас накрыла ночь та,
Где, словно театральный зал,
Полна народом почва.
Как Мекки Мессер без ножа,
Торчу сычом, вот грех-то,
Ни трёх грошей, ни куража,
Как мне спровадить Брехта?
Ну, был бы хоть ковбойский кольт,
Хоть что-то вроде пульта…
Я говорю ему: «Бертольд!
Не сотворите культа!
Я мало спал, я так устал,
Вся жизнь — как тур по свадьбам,
Ведь вы читали «Капитал»,
Могу и сдачи дать вам!»
Он что-то забубнил про баб,
Страх смерти и гуманность,
Но вдруг обмяк, но вдруг ослаб,
Растаяв как туманность.
А я, как в лунный кратер Рехт,
Пал камнем до побудки,
Но снова постучится Брехт,
Раз, два, на третьи сутки.
Семь сорок
В семь сорок он подъедет
И камня на камне не оставит
В семь сорок он подъедет
И выберет невинную жертву
В семь сорок он подъедет
И разрушит сложившиеся стереотипы
В семь сорок он подъедет
И подвезёт заказ
Ход времени ускоряется
Дядя не успевает платить налоги
Ходить на работу вставлять протезы
Гулять с собакой играть в настолки
Набивать якорь собирать камни
Собирать камни латать дыры
Сочинять песни собирать камни
Собирать камни собирать камни
Камни
Камни
Камни
Дядя, кто тут камни эти разбросал?
Дядя, где тётя?!
Вся надежда на помощь со стороны
В семь сорок он подъедет
И ебанёт на отличненько
В семь сорок он подъедет
И устроит мало не покажется
В семь сорок он подъедет
И тут уже ничего другого не останется
В семь сорок он подъедет
И бесплатно покажет ки
Ход времени значительно ускоряется
Быстрее быстрее ещё быстрее
Быстро как только возможно
Ещё быстрее
Тётя не успевает забрать из шко
Тётя не успевает завершить нача
Тётя не успевает лишиться иллю
Тётя не успевает досмотреть сери
Тётя не успевает поцеловать дя
Тё
Не
У
Ещё быстрее
Урология углеводы упанишады
Укол учреждение урбанизм
Увеселение умиротворение ужас
Усы улица фонарь
На фонаре дядя болтается
Ужас
Уржаться можно с этого У
Жас
У
Скоряется время ускоряется
Время ускоряется
Ничего не успеваю
Ничего
Не
У
Неудовлетворительное качество, дядя
Неустанно трудиться надо, тётя
Неуклонно продвигаться надо, дядя
Неулыбчивая ты какая сегодня, тётя
Неумно ты поступил сейчас, дядя
Неулётная трава у тебя чего-то, тётя
Тётя, где дядя?
Ещё быстрее
Ну, сейчас начнётся
Камни разбросал
Уконтрапупил
Ничего не успеваю
Ещё быстрее
Платить работать ходить
Неустанно трудиться
Вся надежда на помощь
Невинная жертва
Ужас ужас ужас
– Вы не подскажете, сколько сейчас времени?
– Семь сорок
Смерть рок-н-ролла
Рок-н-ролл умер вечером,
Сразу после программы «Время»,
Когда жара за окном начала спадать,
Но марево над городом ещё держалось.
«Ich sterbe», – просипел Рок-н-ролл,
Закашлялся кровью и отдал концы.
Он был один
В обычной двухкомнатной квартире,
В блочном доме, в спальном районе.
Никто не принёс воды,
Никто не держал его за руку,
Никто не плакал.
Рок-н-ролл был стар.
Он лежал на кушетке на левом боку
И глядел невидящими глазами
В распахнутую балконную дверь,
А снизу доносились крики детей,
Шум машин,
Звон трамвая,
Удары кувалдой по металлу,
Словно взбесившийся хай-хэт
Отправился в чудовищное путешествие по городу,
Насмерть забив барабанщика триллионом холерных палочек.
Но Рок-н-ролл уже ничего не слышал.
Потёртая кожаная куртка обвисла на спинке стула.
Пожелтевший постер загнулся рваным углом со стенки.
Под столом валялась бас-гитара без струн
Да покоцанный микрофон с обрывком шнура,
Меж пустых бутылок, шприцов и лекарственных упаковок.
На иссохшем плече Рок-н-ролла,
Покрытом пигментными пятнами,
Расплывалась давнишняя татуировка:
Череп, алые розы, мотоцикл, подпись неразборчиво.
Возможно, он хотел бы расстаться с жизнью иначе:
В окружении поклонниц, продолжателей, папарацци,
Чтобы у изголовья стоял сосуд, полный вискаря,
И голая группи поднесла бы к устам его запретную марку,
А он бы вкусил кислоты и молвил: «Свершилось!»
И склонил главу, и предал дух.
Но Рок-н-ролл умер один в запущенной хате,
Где воняло носками, блевотиной и старичьём,
И не было никого, кто бы это опроверг,
Потому что я не присутствовал рядом в последний миг,
Я, правообладатель и завсегдатай ТВ-эфира,
Я, герой андеграунда, никогда не играющий без гонорара,
Я, порождение ехидны и шоумена,
Я, удачливый барыга с излишним весом,
Я, захлёбывающийся рвотой на заднем сидении,
Я, доставленный в реанимацию чуть позже чем следовало,
Я, медленно скручивающийся в эмбриона,
Словно ископаемый аммонит,
Впечатанный в известняк,
Как девять грамм свинца в Джона Леннона,
Завивающийся кольцом,
Как удав эпилепсии в мозгу Яна Кертиса,
Бурлящий мыслями и идеями,
Как синяя Иня, обволакивающая Янку,
А мне бы побольше голоса в мониторы
Да косяк «Белой вдовы» в зубы,
Да чек на миллион долларов!
Я так хотел основать собственную церковь,
Но даже не выстрелил из ружья,
Висевшего на стене.
Рок-н-ролл тонул в своей остывшей ванной,
Словно жёлтая подводная лодка
(«Это гепатит С», – подумали полицейские).
Справа, слева, спереди, сзади
Шли ко дну миллионы таких же нелепейших мертвецов,
А навстречу им уже раскрывал зубастую пасть
Вечно голодный Джим Моррисон,
Шевеля змеиными волосами
И рыбьим молодёжным хвостом.
Александр Дельфинов
Александр Александрович Дельфинов (Смирнов-Гринберг) - поэт, музыкант, журналист, перформер. Родился в 1971 году в Москве. Учился на историко-филологическом факультете РГГУ, а также в университетах Бохума, Вены, Берлина. Поэт, музыкант, журналист. Автор поэтических сборников «Веселые нечеловечки» (2000), «Анестезия 2084», «Воробьиный атом» (2013). В 2017 году в Берлине вышла книга под названием #TriggerWarningPoetry. Живёт в Германии с 2001 года, проживает в Берлине и Кёльне.