332 Views
* * *
Анне З.
Мой милый друг, у нас опять невремя.
Опять топор, и спутник, и погром,
с любовью к братьям Каиново племя
кресты рисует на воротах, кроме
того, что снова властвует над всеми
тотальная депрессия и ужас,
но это мы как раз переживем.
Мой милый друг, я часто вспоминаю,
как весело бродили мы с тобой.
Любимый город, синий дым Китая,
и вечера с шарлоткою и чаем,
и сигарета в пепельнице тает,
и наконец готов наш поздний ужин,
и будущее скрыто пеленой.
Мой милый друг с печальными глазами
и вечною улыбкой на устах.
Как жаль, что ты сейчас не здесь, не с нами.
и наши встречи остаются снами,
а наяву лишь вой голодных ламий,
и мир кричит, во тьму, как в бездну, рушась,
и все надежды ожидает крах.
Чем держится душа? Касаньем клавиш
да тем, что принесет блажная сеть…
Я вижу, как бесстрашно ты сияешь.
И мрак тебя не в силах одолеть.
* * *
Я строю прекрасную Россию будущего,
она у меня на балконе.
Я строю ее из вишневых косточек,
оставшихся после компота,
я строю ее из палочек, веточек, меда неправильных пчел,
книжных полок, листов картона,
из купленных на барахолке
старых значков, деревянных ложек
со стершейся позолотой,
из портретов повешенных пятерых,
из фотографий серьезных девочек,
каких не встретишь сегодня,
рисунков города, парящего над болотом,
из чашки в синюю сетку,
из лукоморья, лета господня,
из «Медного всадника» и про Штирлица анекдотов,
из кирпичей, зачем-то лежащих
среди цветочных горшков,
из обрывков цветной бумаги.
Иногда в этом пестром, разрозненном, мусорном лабиринте
раздаются шажки, звон цепей,
куриное черное клокотанье,
стучат чугунные ядрышки, ржут лошадки,
пляшут чиновники, уланы, жандармы, гренадеры и кирасиры.
Я строю прекрасную Россию будущего
из обломков ужасной России прошлого,
потому что мне не хватает то ли безумия, то ли отваги
перестать уже захламлять балкон
съемной чужой квартиры.
Все русские сумасшедшие, детка.
Все русские сумасшедшие, верь мне.
Все русские сумасшедшие.
Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное.
Россия — наше отечество.
Смерть неизбежна.
* * *
Слушай, Израиль,
Слушай свою тишину.
Ночную синюю тьму,
золотую луну,
дуновение тихого ветра,
бездымно горящий куст,
слушай, как дышит колодец,
когда он сотню лет пуст,
но полон до самых краев
воздухом и тишиной.
Слушай, Израиль,
как спят твои дети,
руки под щеку сложив,
как Божья ладонь покоится над
Иерусалимской стеной.
Ты уцелеешь, Израиль.
Ты победишь, Израиль.
Ты жив. И останешься жив.
* * *
А что у нас там в холодильнике?
засохшего сыра брусок,
бутылка кефира открытая,
сметана и клюквенный сок,
остатки салата вчерашнего,
кастрюля с каким-то супцом,
котлетка в томате, домашняя,
и банка с одним огурцом.
А что у нас там в холодильнике?
Закатанный с лета компот,
грибочки и лечо не трогаем, —
еще впереди Новый год.
Горошек, что был по промоции,
тарелка ничьих макарон.
А в самом большом морозильнике
по ходу покоится ОН.
Лежит себе, стылый, мороженый,
уже не один даже день,
Как будто от стаи отбившийся,
забытый помятый пельмень,
с подвернутой длинной брючиною,
химозного мяса кусок.
Ну, в общем-то, тоже бессмертие,
покуда не вырублен ток.
* * *
А было у пекаря пять дочерей.
Четыре красавицы, а пятая в отца.
Пекарь своих дочек очень любил,
Белыми булками досыта кормил.
В садике у пекаря миндали и мак.
Четыре дочки трудятся, а пятая так.
Миндаля не трушит, мака не трет.
Четыре работают, а пятая поет.
А о чем поет она, о чем поет она?
Поет, что все погибнем, когда придет война.
Голосочек тоненький серебром звенит.
Кто его услышит, заплачет навзрыд.
Четыре румяные, пятая бледна.
Четыре под ручку, пятая одна.
Четыре щебечут, пятая молчит.
В комнатке без света скрючившись сидит.
Выскочит над крышами месяц, зол да ал.
А по правде пятую никто не видал.
Только что порою сердце обомрет,
черною тоскою все заволочет,
то ли ветер северный,
то ль неслышный гром,
то ли дочка пекаря
стоит под окном.
* * *
Знаешь, в чем еще разница между
Богом и Сатаной?
Оба дадут тебе чашу с кровью
и скажут: не бойся, пей.
Но Бог поднесет Своим верным чашу,
полную Крови Своей,
а Сатана протянет тебе
чашу крови чужой.
И Бог напоит тебя Собственной Кровью,
чтоб стали вы крови одной,
а Сатана осквернит тебя
кровью, смертью и болью чужой,
чтобы предстал ты в очах Господних
еще одним Сатаной.
Откажись.
Не бери.
Не пей.
* * *
День ушел и канул, приходит вечер.
Все мои друзья зажигают свечи.
Дождь по стеклам катится — протяжной лентой.
Ханукии тонкие, венки Адвента.
Огоньки над яркими свечами бьются.
Господи, о тех, кто сейчас далеко,
Господи, за тех, кто в руках жестоких,
кто и дома в доме наполовину,
кто все слезы выплакал на чужбине,
кто теперь обломок — а были парой,
кто всегда во тьме — словно ждет удара,
Господи, за всех, кто остался в яме,
кто оплакан близкими и друзьями,
кто забыл надежду, утратил имя,
все, о ком Ты знаешь, что стало с ними,
кто оставил веру, что их дождутся.
Пусть вернутся, Господи.
пусть вернутся.
Зима под холмом
Cлуги в оранжерею несут померанцы из сада.
Ночью дожди ледяные, утром туманы.
Лебеди, прилетая, опускаются в серое море,
их горожане приходят кормить, хлеб достают из кармана.
Наденички на ярмарке,
елки на крестовинах.
Греяно вино, купите греяно вино!
Мы с моим рыжим приятелем,
хвостатым и любопытным,
идем по холодным улицам,
лужи, автомобили,
К пасечнику, за мёдом,
мёдом этого лета.
Так начинаются зимы,
таковы у зимы приметы.
Как так вышло, сердце мое,
что нас с тобою забыли
где-то на тридцать пятой странице
потрепанной детской книжки,
вот же мы, на картине,
у самого перекрестка,
видишь, все точно, собака, ярмарка, греяно вино,
а вот молодая сорока.
Сейчас она доклюет, подпрыгнет,
протрещит что-то свое, белобоко-сорочье,
и улетит туда, где
все запорошено снегом,
с холма выходят охотники,
а город дальше, в низине.
* * *
Когда очнусь внезапно в вышине
(или внизу — ну, в общем, как придется),
Страна не пожалеет обо мне,
и новостной канал не заикнется.
Отчизна не узнает про меня.
А если бы узнала, пожалела,
что я вдали, без помощи ея,
своею смертью тихо околела.
* * *
Милое солнце, пожалуйста, приходи.
Что-то у нас застыло где-то в груди,
холодно там, где прежде было тепло,
лед — и дышать через лед тяжело-тяжело.
Милое солнце, туман — и в тумане мы,
грустно бредем среди смерти и прочей тьмы,
сквозь пелену лежит бессмысленный путь
через тоску, безнадежность — в куда-нибудь.
Но иногда, озябшие, смотрим ввысь.
Милое солнце, пожалуйста, народись!
Тикки Шельен
Тикки Шельен - творческий псевдоним музыканта, поэта, прозаика Марины Богдановой. Родилась в Санкт-Петербурге, жила в Москве. Наиболее известный музыкальный проект - группа «Башня Rowan» (1995-2010). Неоднократно выступала на фестивале "Зиланткон" и других ролевых конвентах. В настоящий момент живёт в Варне, Болгария.