243 Views
Песенка издали
K McG
Вечер-вечер на земле,
ветви клонятся во мгле,
что так пахнет еле слышно?
То цветки на миндале.
Где-то там лежит она,
наша Дальняя страна,
та, где жили мы с тобою.
Может, помнит нас она.
Не забыла, может быть,
дым из мартовской трубы,
снег на крышах Петербурга,
света пыльные столбы,
акварель и бубенцы,
мы — продрогшие птенцы —
на железном скате крыши,
где сосульки-леденцы.
Не сорвались, не ушли,
уцелели-выжили,
только ветром разметало
по окраинам земли.
Наше прошлое с тобой
шерстью вышито цветной,
чашка, ложка, свет в окошке,
звуки дудочки простой,
У тебя на окнах лёд,
а у нас миндаль цветет.
Вот бы встретиться однажды…
Вот бы, вот бы, вот бы, вот…
* * *
Так и живем: засыпаем в Иерусалиме,
а просыпаемся в Хайфе в прошлом году.
Время висит золотистою дымкой, не дымом,
не застилая собою ни дом, ни звезду.
Мчится машина по темной ночной дороге,
город горит по холмам россыпью огней.
Я прилечу опять, подожди немного,
или засну, чтоб проснуться среди друзей.
По сторонам деревья в белом убранстве,
маки алеют, зеленым поют поля.
Сколько еще отмерено нам пространства
между цветеньем сакуры и миндаля.
Вот приближаемся мы к Небесному граду,
друг мой, как должно при въезде, поет псалом.
В розовом золоте за кружевной оградой
Смотрит Мадонна, и птицы, птицы кругом.
Так и живем, и словно не разлучались,
словно бы правила писаны не про нас,
словно бы сразу яблоко, цвет и завязь,
словно бы дольше века продлился час,
словно бы за руки держим своих любимых,
словно бы с неба благословенье льет.
Нет псалма на исход из Иерусалима.
Если взошел, невозможен уже исход.
22.02.24
Сanción de cuna de la Tierra de Afuera
Сбрасываю башмаки –
пусть в углу постоят –
и дальше уже босиком.
Ничего, что пол ледяной,
зато не будут стучать.
И двери не заскрипят.
И тенью скользну неслышной
в комнату за стеной.
Спи, я с тобой посижу.
Что увижу, не расскажу.
Ночь – это наша власть, –
что ты, не над тобой! – но
облако над головой,
Над бедной твоей головой
Рассеивается – и ты
Можешь уснуть спокойно.
Вот и свеча горит,
кошка в корзинке спит,
Веретено жужжит,
запах дома и хлеба,
Спи-засыпай в тепле,
вот и яблоко на столе,
и смотрит луна в окно
с темно-синего неба.
Сон над тобой шуршит.
Спи, не помни обид,
спи, улыбнись во сне
сонму своих любимых.
Мир, как полог, полог.
Спи, не помня тревог.
Нерушимо в ночи стоят
Стены Иерусалима.
Утром проснешься ты,
а там на ветвях цветы,
льются струи дождя,
прочь смывая пустое.
Вспомнишь наспех мотив
и, яблоко прихватив,
выскочишь по делам…
А оно золотое.
25.02.24
…mientras los poetas siguen hablando…
Мои друзья собираются. Берут вино, сигареты,
копируют столбики строчек в безразмерный случайный файл,
осводбождают вечер, звонят друг другу: ну где ты?
Выходи давай, не отлынивай!.. И начинают фристайл.
Несутся очертя голову по ухабам литературы —
ледяные ассоциации светятся сквозь слова.
Разворот — рассыпаются смыслы, складываются в фигуры,
слово “вечность” не произносится, лишь угадывается едва.
Мы давно не видались, не виделись, вдоволь не обнимались,
я могу курить сколько хочешь — дым никому не вредит.
Мои друзья собираются не так, как встарь собирались,
но читают стихи по кругу — и слово птицей летит
через миры и страны, через “я так скучаю”,
через “когда же, Господи”, через “давай еще!”
Мои друзья — половину из них я встречу и не узнаю,
но стихи их — то льются рекою, то свистят жестокой пращой,
умывая сердце зареванное, замученное средь буден,
освобождая его карманы от мусора и шелухи…
Милый мир, ну в самом же деле, да что же с тобою будет,
если они когда-нибудь перестанут читать стихи?
Открытка с белой розой
Фреду Л.
А коль скоро, товарищ милый,
ты пребываешь в России,
в граде, столь мной любимом,
повинуясь чести и долгу,
я прошу: оставайся и дальше
таким же злым и красивым,
И живи как возможно дольше:
в России надо жить долго.
И когда наконец настанет
пора, что мы ждем в молчаньи,
И любовь и дружба проникнут
сквозь запертые границы,
и у входа вас примет свобода,
а не эти, в сером и черном,
над нами встанет высокое
небо Аустерлица,
и в нем пропадут, растают
все “ура!”, и “вперед!”, и “боже мой!” —
полиняют и растворятся…
и тогда-то легкой стопою
она выйдет, прижавши к сердцу
дурацкую кошку из плюша,
и скажет: “Всё это время
я, знаешь, была с тобою”.
* * *
Давай мы рядом сядем,
на лавочку у печки,
и ты опять расскажешь,
словечко за словечком,
как реб прекрасновласый
купался в быстрой речке,
как мановеньем пальца,
да что там, просто взглядом,
мудрец убил другого
премудростью, как ядом,
но горько быть без друга,
коль нет другого рядом,
Как плакала царица
от страха и тревоги,
как лев высокородный
лизал девице ноги,
как удлинялись жезлы,
простершись за пороги.
Нальем с лимоном чаю
и коньяку из фляжки,
чтоб ангел над местечком
летел в ночной рубашке
послушать эти сказки,
глотнуть из этой чашки,
Зима не будет долгой, —
ее дождем источит.
Во тьме кричит фальцетом
ерусалимский кочет,
и ручеек историй
журчит, бежит, хлопочет
туда, где рдеет тихо
гранат во мраке ночи,
где лев во сне мурлычет,
смежив по-детски очи.
Noche y nada más
Ночь — это ночь.
Вот приходит она,
и над нами, над ними
восходит луна,
над городом, переливавшимся на
распростертой,
огнями осыпанной тьме…
Тишина.
Прикосновение ветра в ночи,
как поцелуй,
но об этом
молчи,
небо не любит беспечных —
смотри!
Высота безучастнее вспышки.
Где-то бездомная птица кричит.
Больше недели до
мартовских ид.
Ржавые латы,
искрошенный щит.
Больше, и все же не слишком.
Я не могу ни обнять,
ни забыть,
лишь самолета бесплотная нить,
в небе распавшись
цепочкой штрихов,
пригоршней отзвуков,
горсточкой слов, —
тает, как божья волна.
Ночь — это ночь.
Исцелит,
унесёт,
убаюкает,
в бархат и шелк завернет.
Там, где надежда
нисходит с высот,
светит луна.
Тикки Шельен
Тикки Шельен - творческий псевдоним музыканта, поэта, прозаика Марины Богдановой. Родилась в Санкт-Петербурге, жила в Москве. Наиболее известный музыкальный проект - группа «Башня Rowan» (1995-2010). Неоднократно выступала на фестивале "Зиланткон" и других ролевых конвентах. В настоящий момент живёт в Варне, Болгария.