346 Views
* * *
лепестки – это мины
мины – это лепестки
раны – это розы,
флоксы,
пионы,
тюльпаны,
всё, что бывает красным
(за чтеньем зачем-то новостей;
хоть и не хочешь,
а смотришь,
смотришь,
смотришь,
смо)
Первый верлибр о морали
сейчас время странного надрывного морализма
незнакомые люди,
не имеющие о моей жизни ни малейшего понятия,
встав каждый на свою моральную табуретку,
а порой и спихивая с нее друг друга,
объясняют:
как я должна жить
что я должна при этом чувствовать
почему я должна чувствовать это так, а не иначе.
удивительное дело!
какое-то коллективное непрекращающееся партсобрание с моральной проработкой
и
постановкой
на вид
это было первое этическое переживание;
всем добра и никаких ракет
Второй верлибр о морали
количество дурных поступков, –
не то, чтобы возросло в разы,
нет.
их общее число осталось думаю тем же, –
но они стали легитимны и оттого более заметны.
я не говорю о преступлениях, просто о дурных поступках
– подлог,
– доносительство,
– травля,
«окамененное бесчувствие»
(«отсутствие эмпатии», по-современному).
говорят: это информационный пузырь, картинка;
велят убрать эту – и будет другая картинка. –
так напротив:
картинка– то красивая,
такая, в духе и вполне на стиле.
но чувствуется,
не понимается рассудком,
а именно чувствуется,
что тонкая граница между добром и злом сдвигается в сторону зла,
и все мы в серой зоне и полосе отчуждения.
а здесь свои законы
это было второе этическое переживание;
всем добра и никаких,
подчеркиваю, никаких ракет
Едем (третий верлибр о морали)
в нашем отсеке плацкарта
(не купе: билета в купе не удалось достать, еду на классическом нижнем боковом)
пока
три
человека:
молодой человек, хвастающийся армейским ремнем и собакой,
украинский человек (видела паспорт,
да и акцент, да и всё), едущий в Великие Луки – там жена (или подруга? – Черепашка) застряла на границе, спрашиваю:
– наши не выпускают?
– Россия не выпускает;
сговаривались встретиться и пробовать через Беларусь;
и я.
полвагона солдат на боковушках;
в соседнем отсеке
тенор
тянет
про то, что друг приехал с фронта
и про ужасный, ужааасный поезд Москва – Евпатория
– «Тёма, ты будешь сало?
– не буду, мам! –
и хлебушка. – будешь курочку?»
всего десять, а ночь уже.
чай.
и если ты хочешь какой-нибудь морали, о читатель,
ее здесь точно не будет
Жизнь в аду
1.
если ты не можешь победить зло,
начни над ним смеяться
тихо-тихо
тихо-тихо
тихо
тихо
тихо
если кто не знает –
это единственный
действенный
способ
победить зло
2.
когда ты делаешь
контрольный выстрел
всегда думай
где ты находишься:
там, где жертва
или там, где палач
Оправдание красоты
М.Н.
меня вчера спросили
об оправдании добра
а я думаю
об оправдании красоты
они говорят:
лени рифеншталь, олимпия, это вот всё
я скажу:
что же.
возможно
это шаг в сторону спасения
– но они его не делают
а когда делают, то это уже немного не они
Кризис очевидности
1.
вчера мне сказали,
что у реальности есть только одна проблема,
логическая:
либо она есть,
либо ее нет
все это очень странно
я живу примерно в шести реальностях, не считая сновидений
в одних случаях слова указывают на реальность,
в других – ее скрывают,
в третьих –
на нее намекают так, что намеки непонятны непосвященным,
и это ужасно раздражает,
в четвертых,
напротив,
заполняют шершавые поры реальности,
в пятых,
создают правдоподобную иллюзию
и что здесь значит есть
и что здесь значит нет
2.
сколько реальностей – столько и пузырей очевидности
эти пузыри сотканы или сплавлены из слов.
материя может быть разная:
ткань, пропитанная воском,
тончайший слой воздуха и мыла, как в мыльном пузыре,
хрупкое стекло.
прочнее всего ткань, конечно.
особенно если парусина или джинсы.
когда ткань рвется, через прорехи видно тело
брызги летят во все стороны
сыплется стекло –
наступает кризис очевидности.
и ты идешь и наступаешь на осколки слов.
3.
что, как правило, очевидно?
вещи и их порядок в мире;
вообще мир;
любовь;
Бог.
вещи оказываются прочнее всего:
разрушить их можно только физически.
это парусиновый,
джинсовый,
относительно прочный мир,
несомненно